Увеличительные слёзы сообщили глазам капитана неожиданную дальнозоркость. Высматривая местечко где приткнуться, он точно в синюю грозовую тучу врубился взглядом в «БМВ», откровенно стоявший у самого входа галерею.
«Ну да, — Аристархов тупо затормозил прямо посреди переулка, так что ехавшим сзади пришлось сигналить и матерясь его объезжать, — там же, наверху, какая-то совместная мясная контора…» Только ведь контора над галерей «Вертолёт». При чём здесь находящаяся совершенно в другом месте галерея «Красный сапог»? Капитан сказал себе, что это случайное совпадение. Мало ли в нынешней открытой Европе Москве синих, как грозовая туча, «БМВ»? Он не помнил цифр на номере той машины, но помнил буквы, свидетельствующие, что машина из земли Рейн-Вестфалия — из самого железного сердца Германии, где выплавлялась сталь и изготовлялись мясорубки для других — русских — сердец. Чтобы в Москве были два «БМВ» одинакового цвета из Рейн-Вестфалии и чтобы один стоял возле галереи «Вертолёт», а другой — возле «Красного сапога»? У капитана закружилась голова.
Он уронил руки и голову на руль.
Надо было ехать прочь, немедленно ехать прочь. Но капитан не тронулся с места, совмещая в душе отчаяние с жестоким азартом.
Так бывало в Афганистане, когда начальник разведки получал из конфиденциальных источников сведения, что там-то и там-то пройдёт (а может, и нет) караван с оружием (а может, и не с оружием). Вертолётам категорически запрещалось в одиночку охотиться за караванами, но Аристархов и начальник разведки клали на все запрещения с прибором. Летели в барханы, сидели в засаде, а когда караван появлялся (если появлялся), взлетали и разносили его ракетами и из пулемёта. А уж потом смотрели, с оружием он или с курагой?
Афганские воспоминания захватили капитана. Они было потускнели в его памяти, а тут вдруг словно шлифовальный круг прошёлся по меди. Они заблистали солнцем, огнём, звёздами, заскрипели песком, задышали разогретыми моторами, кровью, потом и водкой. Капитан словно рухнул с моста в водоворот. Воспоминания сделались ярче яви. Они звали его. Он тонул, растворялся в них, плача и наслаждаясь.
Опомнился Аристархов в сумерках, когда увидел Лену, немца и Маратика — хозяина галереи, — спускающихся по ступенькам. Лена была в длинном белом свитере. Она показалась капитану невыразимо прекрасной и лёгкой. Он подумал, что не ценил, совершенно не ценил Лену. Как, впрочем, всё, что достаётся слишком легко. Немец держал пальцами за золотое горло цельную бутылку шампанского. Может, это показалось Аристархову, но взгляд Лены тревожно скользнул по крышам стоявших в переулке машин. «Я на «вольво»!» — Чуть не крикнул Аристархов.
Маратик остался на ступеньках.
Лена села к немцу в «БМВ».
Тёмно-синяя грозовая туча взревела — похоже, он принял в галерее лишнего, — рванулась с места, исчезла в вечерних московских улицах.
Аристархов был свободен как никогда в жизни. Из точек его прикрепления к земле две отпали. Он боялся, что взлетит вместе с бронированным «вольво» в воздух.
Можно было возвращаться в монастырь, но капитан зачем-то допоздна ездил по центральным магистралям. Уже совсем в ночи, когда подвыпившие девицы буквально бросались, размахивая сумочками, под колёса «вольво», чуя в Аристархове крутняка, он устремился к дому, где была мастерская Лены.
Капитан не вполне представлял, что ему там надо, въезжая в арку, освещая ближним светом фар мусорные бачки, заставляя ответно вспыхивать глаза кошек. Он до дна испил чашу горького и сладкого страдания, когда в свете фар «вольво» рубиново полыхнули световозвращающие задние фонари припаркованного у подъезда «БМВ».
Аристархов выключил свет, вышел из машины, закурил сигарету, подумал, что не смотреть ему больше из окон мастерской на оцинкованные крыши.
13
Проснулся капитан Аристархов от короткого стука в дверь кельи. Пока длился стук, он успел увидеть сон, что к нему приехала Жанна, нет, Лена, точнее, некая молодая особа, совместившая в себе черты Жанны и Лены. Её можно было бы назвать на французский манер Жале. Или на столь изящный манер — Лежа. Вот этой-то Жале-Леже он и отворил дверь в мгновенном сне. Вроде бы она успела попросить прощения у Аристархова. И вроде бы Аристархов успел не только простить Жале-Лежу, но и залиться вместе с ней слезами.
Тут капитан проснулся окончательно. Нашарил ногами на холодном полу тапочки, добрёл до двери, впустил в келью бодрого, одетого по-походному Тер-Агабабова.
— Машина под окном. Ключи на тумбочке. Чего-то раненько, — зевнул Аристархов.
Впрочем, он не жалел, что Тер-Агабабов его разбудил. Утро было солнечным и тихим, каким и должно быть в золотую пору сентябрьского «бабьего лета». «Тер-Агабабьва лета, — усмехнулся про себя Аристархов. — На рыбалку, что ли, собрался?»
— Машина? А! — небрежно махнул рукой Тер-Агабабов. — Я подарил «вольву» вашему командующему.
Аристархов пожал плечами. Дарить или не дарить командующему «вольво-960» было сугубо личным делом Тер-Агабабова.
— Если ты быстро умоешься и оденешься, я и тебе подарю машину не хуже, — озадачил Тер-Агабабов.
— У меня одна есть, — ответил Аристархов.
— Думаешь, у командующего нет? — хмыкнул Тер-Агабабов. — А вот не отказался. Ты тоже не откажешься.
— А если откажусь?
— Подарю соседу, — Тер-Агабабов кивнул на стенку, за которой была келья круглолицего старлея. — Документы оформлены, транзитные номера на руках, осталось только фамилию вписать… — Тер-Агабабов произносил весь этот бред с самым серьёзным видом. Что сбивало с толку. Какая, к чёрту, машина? И почему, если Аристархов откажется, он подарит её круглолицему старлею?
— Ты пожилой, богатый человек, Тер, — тихим от бешенства голосом начал Аристархов, — я уважаю твоё право шутить по утрам. Но и ты уважай моё право… — Аристархов хотел сказать: «Послать тебя на…», но Тер-Агабабов перебил:
— «КА-50». В боевом снаряжении с ракетами «Ультра». Мне дали коридор. Вылет немедленно. Первая посадка в Рыбинске. У тебя десять минут, чтобы собраться. Если, конечно, ты согласен.
14
Аристархов насторожился, когда услышал в наушниках голос диспетчера, выводящего на маршрут. Диспетчер выдал направление на… Москву.
— Через Москву? — не поверил Аристархов, глядя на красную сумку «Спринт», где поместились все его вещи. Он вспомнил, что когда-то уже отправлялся куда-то с сумкой, на которой тоже было написано «Спринт», а может, «Спорт».
— Так быстрее, — сказал расположившийся в кресле второго пилота Тер-Агабабов.
Голос диспетчера показался капитану знакомым, был диспетчер из штаба округа. Аристархов однажды работал с ним во время показательных тушинских полётов. Через Москву так через Москву.
Аристархов поднял новенькую машину в воздух, заложил вираж, лёг на указанный курс и моментально забыл про земную жизнь. Так хорошо, свободно и легко было в небе.
Внизу проплывало Подмосковье.
Тер-Агабабов успел просмотреть газету и теперь разгадывал кроссворд. Это было поразительно, но он не знал «русского писателя, лауреата Нобелевской премии» из пяти букв.
— Пушкин? — предположил Тер-Агабабов. — Нет, нужно пять.
— Бунин, — подсказал Аристархов.
— Бунин, — недоверчиво повторил Тер-Агабабов, — никогда не слышал.
Внизу уже была Москва.
Аристархов всегда великолепно ориентировался на местности, не видел большой разницы между пустыней и городом. Он без малейшего труда разглядел в каменном лаберинте и улицу, где находилась галерея «Вертолёт» и где «Красный сапог».
Над домом, в котором была мастерская Лены, капитан снизился, завис в виду её окон. Он подумал, что вчера ночью ошибся относительно того, что не смотреть ему больше на оцинкованные крыши. Не прошло и дня, а он смотрит и не из её окон, а сквозь свой электронный прицел. Под расплавленными на солнце ярусами крыш он увидел на дне колодца-двора тёмно-синий «БМВ».
Аристархов взял резко вверх. Теперь он слушал только голос диспетчера в наушниках.
Миновали улицу Димитрова, пряничный особняк французского посольства, дом на набережной, Москву-реку, красную резную кремлёвскую стену. Прямо на белые, как свечи, под золотыми язычками куполов колокольни Ивана Великого летел капитан Аристархов на последнем советском вертолёте «КА-50».
И прежде чем он успел подумать, что что-то тут не так, не туда вывел его диспетчер, над колокольнями вдруг взметнулись вороха осенних листьев, а вслед за листьями, прямо, стало быть, с территории Кремля взлетел белый гражданский вертолёт с надписью «Россия» и трёхцветной эмблемой на хвосте.
Несколько секунд капитан смотрел в белое лицо пилота, затем стал обходить вертолёт, но вдруг увидел в большом круглом иллюминаторе два знакомых лица: рыхло-пористое, почти безглазое под уложенным седым пробором и гладко-жёсткое, несмотря на широту и мнимое добродушие — в очках с тонкой золотой оправой.
