Карен похолодела. Неужели Юджин о чем-то догадывается?
– Мне тяжело говорить об этом, – выдавила она из себя. – Я не соображала тогда, что делаю…
Но Фауста угнетала какая-та мысль.
– Если бы я был на месте Салливана, – сказал он наконец, – я бы, во-первых, ни за что не позволил вам в одиночку заниматься пациентом, а во-вторых, настоял бы на том, чтобы вместе с вами дежурил еще кто-нибудь. Ведь вы же были утомлены…
Пытается найти оправдание для моего поступка, сообразила Карен, и камень свалился с ее души.
– Доктор Салливан тут не причем, – тихо произнесла она. – Трудно было предугадать, как будут развиваться события.
– Да, конечно, – вздохнул Фауст. – Все равно это очень неприятно. У вас было блестящее будущее. Я был уверен, что из вас выйдет отличный хирург.
А вот этого ему говорить не следовало. Карен почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
– Я совершила ошибку и должна понести наказание, – сказала она озлобленно. – Бессмысленно рассуждать о том, кем бы я могла или не могла стать.
– Простите, – тут же извинился Фауст. Он понял, что сказал не то, что надо.
– Кстати, Юджин, хотела вас спросить… – Карен вспомнила, что никогда раньше не называла доктора Фауста по имени, и замялась.
Но Фауст всем своим видом выражал готовность ответить на любой вопрос, и Карен продолжила.
– Тот мужчина… муж женщины, которая… – она запнулась.
– Джеймс Дилан, – догадался Фауст.
– Да, – кивнула Карен. – Как он отреагировал на… все это? Почему он не обратился в суд?
– Я не совсем в курсе, – ответил Фауст через некоторое время. – В основном этим занимался Гэлгем. Известно только, что он решил не возбуждать дело. Может быть, ему просто сказали, что это был несчастный случай…
– И он поверил?
– Не знаю, – пожал плечами Фауст. – Вам лучше расспросить Салливана. Гэлгем точно посвящал его в подробности. Как и доктора Макфлайер.
У Карен стало скверно на душе. Значит, Эд знает гораздо больше, чем рассказал ей. Наверное, ему просто неприятно обсуждать с ней эти вопросы. Это было бы вполне естественно, учитывая все обстоятельства…
– Спасибо вам, Юджин. – Карен остановилась и повернулась к Фаусту. – За поддержку и сочувствие. Хотя я этого не стою…
Фауст улыбнулся, попросил не пропадать, и они расстались недалеко от главного въезда на территорию госпиталя. Он вернулся в больницу.
А Карен пошла домой, навстречу новой жизни.
12
В одиннадцать часов вечера в холостяцкой квартире Джеймса Дилана раздался телефонный звонок. Недовольный хозяин снял трубку. Раздался голос его неугомонного друга.
– Джеймс, привет, это Сид.
Выражение лица Джеймса стало гораздо более доброжелательным.
– Привет, Сид. Как дела?
– Все нормально, – кратко ответил Барнет, не собираясь вдаваться в подробности. – У меня есть к тебе небольшая просьба, Джеймс.
Сид замялся.
– Ты не возражаешь, если я приму на работу одного человека? Она очень хорошая, и я обещаю, что…
– Ты уже начинаешь оказывать женщинам протекцию? – рассмеялся Джеймс. – Чем же все это закончится, хотел бы я знать?
– Ничего смешного, – буркнул Сид. Он всегда воспринимал слова Дилана за чистую монету. – Я просто хочу помочь…
– И непременно за счет компании, – закончил за него Джеймс.
– Ты же знаешь, что я ни за что не стану причинять компании вред, – возмутился Сид.
– Хорошо, не сердись, – улыбнулся Джеймс. Ему надоело дразнить Сида. – Бери кого хочешь. Я рад, что у тебя наконец появилась подружка. На моей памяти ты впервые просишь за женщину.
Последовало гробовое молчание. Джеймс физически ощущал, что Сид в ярости.
Что я сказал не так? – удивился он про себя.
– Она не моя подружка, – прошипел Сид. – И я буду очень тебе благодарен, если ты в будущем воздержишься от грязных намеков.
Джеймс поперхнулся. Угроза в голосе друга явно указывала на то, что он принимает его шутки слишком близко к сердцу. А это в свою очередь являлось неоспоримым доказательством того, что Сид Барнет испытывает к незнакомке определенные чувства.
– Прости, Сид, – серьезно произнес Джеймс. – А кем она будет работать?
– Я подумал… ты давно говорил, что мне надо нанять секретаря…
Джеймс благоразумно сдержал ехидный смешок. Видимо, Сид действительно влюбился. Он всю жизнь отмахивался от предложений Джеймса нанять для него секретаря, а теперь сам нашел подходящую кандидатуру. Это кое-что, да значит.
– Я не против, если ты сам введешь ее в курс дела, – сказал Джеймс. – Пусть приступает с завтрашнего дня. Можешь обрадовать свою протеже.
– Надеюсь, – произнес Сид неуверенно. – Она еще ничего не знает о том, что я хочу предложить ей работу.
– Забавно, – присвистнул Джеймс.
С таким он сталкивался в первые. Джеймс поймал себя на мысли, что ему очень хочется увидеть женщину, ради которой Сид так старается.
– А ты уверен, что она примет твое предложение?
– Ей очень нужна работа, – неуверенно ответил Сид. – Должна принять. Спасибо тебе, Джеймс.
– Не за что. – Джеймс улыбнулся. – До завтра.
Он повесил трубку. Кажется, завтрашний день обещает быть интересным.
Он медленно стал подниматься на второй этаж. Там располагалась большая гостиная с камином, над которым висел портрет молодой рыжеволосой женщины в полный рост. Последние десять месяцев Джеймс Дилан взял за правило просиживать в этой комнате напротив картины как минимум полчаса. Он говорил себе, что таким образом искупает свою вину.
С тех пор как умерла Лана, его мать периодически настаивала на том, чтобы Джеймс пожил некоторое время в родительском доме.
– Тебе нельзя оставаться одному в той квартире, где все напоминает о ней, – говорила она, с болью глядя на почерневшее лицо сына.
Но Джеймс был непреклонен. Никакие доводы не могли сломить его решимости. Он не будет продавать квартиру, в которой они жили с Ланой. Он не струсит и не переедет к родителям. Он не снимет со стены ее портрет, написанный через две недели после свадьбы. Он будет каждый день возвращаться в этот дом и смотреть в ее насмешливые глаза. И просить прощения.
Элизабет Дилан теперь ни капли не сомневалась в том, что Джеймс безумно любил Лану. Разве стал бы он так вести себя сейчас, когда ее больше нет? Он никак не хотел расстаться с прошлым, и это пугало заботливую мать.
Однако если бы она узнала истинную причину поведения Джеймса, Элизабет бы испугалась еще больше. Ни о какой безумной любви речи не шло. Страшные муки совести терзали Джеймса днем и ночью, и это было ужаснее боли утраченной любви.
Джеймс вспоминал позорное чувство облегчения, испытанное им, когда он узнал о том, что Лана попала в аварию и потеряла ребенка. Он радовался, потому что считал себя свободным от всех обязательств. Ошибка, совершенная им когда-то, была исправлена жестоким, но милосердным провидением. Ему было позволено не тянуть на себе этот крест всю оставшуюся жизнь. Как наивен он был в своем заблуждении!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
