Символом изумительного озарения, посетившего адепта, который преуспел в совершении Великого Делания, в XVIII главе «Романа о Роле» служит карбункул, помещенный на верхушку источника молодости: «Великолепием, с каким он озаряет окрестности, с ним не может сравниться мирское солнце. Он изгоняет ночь и вместо нее водворяет вечный день».
Однако для того чтобы достичь озарения, избавляющего от всяческих мирских оков, алхимику абсолютно необходимо было Божественное Предопределение. На сей счет в «Книге Артефия» можно прочитать следующее: «Ибо один только Бог или друг может открыть это (секрет Великого Делания)». Все алхимики периода Средних веков настаивали на этой необходимости Божественного Предопределения.
Разве не являлось самым дорогим сердцу средневекового алхимика устремлением страстное желание познать все секреты, все законы Творения?
Все проясняется в намерениях и целях адептов, если рассматривать Великое минеральное Делание лишь как часть некоего гораздо более обширного целого. Не случайно одним из любимых символических изображений греческих алхимиков Александрии была змея или дракон, кусающие собственный хвост — символ единства материи. Часто в центре образованного таким образом круга помещалась надпись, девиз, который в переводе с древнегреческого звучит: «Одно есть всё». Достичь фундаментального видения единства мира — вот цель магической философии алхимиков. Очень точно выразил ее Василий Валентин, написав в своих «Двенадцати ключах»: «Итак, говорю я, ты имеешь всё во всем». Адепт, которому удавалось преуспеть в свершении Великого Делания, интуитивно постигал глубинное единство реального мира, идентичность законов, управляющих как великими, так и малыми его составляющими.
Никогда не следует терять из виду — и мы особо настаиваем на этом — необходимость постоянно искать, искать даже в текстах, в которых алхимики периода Средних веков описывают операции и процессы, наблюдаемые в реторте или тигле, иной, параллельный смысл — описание психических или духовных феноменов. Было бы большой ошибкой смешивать состояние духа адепта, преуспевшего в своих исканиях на пути к свершению Великого Делания, с радостью современного ученого, наконец-то, после долгих и тщетных попыток, успешно завершившего эксперимент. Мы никогда не устанем повторять, что для алхимика успешное завершение операций Великого минерального Делания означало совершение священного акта, дающего уверенность в одержании победы над последствиями первобытного грехопадения во всех трех царствах природы.
Мы должны постоянно держать в уме этот фундаментальный ключ традиционной алхимии — тот факт, что одни и те же тексты одновременно содержат описание как феноменов, фиксируемых в лаборатории, так и трансформаций, изменений, происходящих в глубинах души делателя. Так, образы — столь часто встречающиеся в литературе и иконографии алхимиков — союза, свадьбы, соединения противоположных начал применяются, с одной стороны, к феноменам, возникающим в реторте или тигле, и с другой — к внутренним совокуплениям, которые алхимик должен совершить в себе самом, чтобы обрести способность к объединению разрозненных элементов своей психики. Со времен греческих алхимиков Александрии существует эта двусмысленность, даже многозначность свидетельств, двойственность уровней, на которых должна осуществляться интерпретация алхимических операций. Вот выдержка из «Книжечки Захарии», слова, которые приписываются философу Анаксагору: “До чего же красно и сиятельно солнце, кое сочетается, через посредство Духа, с душой, белой и лунной по природе своей”. Впрочем, подобного рода тексты действительно могут — не всегда, но в некоторых особых случаях — предполагать другую, параллельную интерпретацию: на одном из путей алхимической аскезы адепт занимается деланием совместно со своей спутницей жизни, образуя с ней конкретную герметическую пару. Отсюда проистекают этапы соединения, в равной мере применимые как к внутренним «химическим свадьбам», чисто духовным, так и к священному (но конкретному) браку, осуществленному между алхимиком и его супругой, компаньонкой по проведению работ. На этой стадии алхимия приближается к особому пути Великого Делания, исполнявшегося реальной супружеской парой, который в восточном тантризме получил специальное обозначение «пути левой руки». Разве стремление постичь секреты алхимии не означает познание законов и принципов, которые управляют как внешним миром (макрокосмосом), так и человеком (микрокосмосом), как бесконечно большим (вселенной), так и бесконечно малым (клеткой, мирами, невидимыми невооруженным глазом)? Все повинуется законам, и законам Божественным — так не стоило ли ради открытия этих законов воспользоваться озарением?
В глазах алхимиков жизнь и мир, в котором она протекала, отнюдь не были отделены друг от друга: повсюду в трех царствах (включая сюда и минеральное царство) жизнь уходит своими корнями ко дням Творения.
Одним из наиболее интересных свидетельств, оставленных средневековым христианским герметизмом, считается «Книга Святой Троицы» (Liber Trini-tatis), хранящаяся в Мюнхене, творение немецкого монаха-алхимика, известного под латинским псевдонимом Almannus, сопровождавшего Фридриха IV, бургграфа Нюрнберга, на Констанцский собор. Этот манускрипт, проиллюстрированный миниатюрами в типичном для XV века стиле, характерен тем, что в нем воплотилось желание соединить секреты алхимии с церковными догмами.
Алхимики проводили параллель между минеральной триадой: Сера — Меркурий — Соль и классической в теологии апостола Павла троицей: тело — душа — дух, равно как и с тремя лицами Святой Троицы.
Вот весьма показательный пассаж из трактата «Книга Света», анонимного, иногда приписываемого Арнольду из Виллановы: «… Сын человеческий должен вознестись с земли на небо и подняться на крест аламбика… Камень должен быть заключен в сосуде как Христос в могиле». Символическая смерть, за которой следует воскресение, непременно присутствует во всех текстах, оставленных алхимиками Средних веков.
Но приведем еще один отрывок, на сей раз из завершающей части «Аллегории Мерлина»:
«Когда же захотели увидеть его [короля] чудеса, поместили в сосуд одну унцию хорошо промытой ртути и бросили на ее поверхность почти такое же количество зерен проса, ногтей, волос и крови короля, а затем постепенно раздули жар углей, после чего получили хорошо известный тебе камень…»
Всегда следует связывать операции, производимые в лаборатории, — которые должны привести алхимика к трансмутации металлов, — с бдением в молельне (с духовными упражнениями, призванными поднять психическое сознание делателя на более высокий уровень, на котором он испытает озарение, способное открыть ему различные секреты человека и природы) — это представляется нам главным ключом, ппозволяющим понять, чем же в действительности является традиционная алхимия. И в этом же, повторяем, заключается большая проблема дешифровки, поскольку современные историки, привыкшие оперировать конкретными фактами, испытывают серьезные затруднения, не умея подняться до двойного прочтения текстов (равно как и изобразительных документов, инспирированных средневековой алхимической традицией). Приведем еще два характерных в этом отношении текста.
Один — Арнольда из Виллановы:
«При подобном распятии солнца (золота) будет не видать более луны (серебра); занавес храма разорвется, и будет великое трясение земли. Тогда самое время применить большой огонь, и видно будет поднятие духа, по поводу коего обманулся весь мир».
Отмечая прямую аллюзию на евангельское повествование о Распятии, вместе с тем следует отдавать себе отчет в том, какую возможность всегда заключает в себе текст подобного рода, а именуо — возможность двойного прочтения: описание одной из фаз (завершающей — в данном отрывке) Великого минерального Делания и параллельно с этим внутренних, психических феноменов.
Второй текст мы взяли из трактата «Аллегория о Святой Троице и философском камне», авторство которого приписывается таинственному монаху-алхимику Василию Валентину:
«Итак, золото безупречно, постоянно, славно и способно выдерживать любые испытания, но оно умирает, из-за своих братьев и сестер, несовершенных и больных [ «простых» металлов], а вскоре затем, восстав во славе, он освобождает и окрашивает их для вечной жизни; он приводит их в совершенное состояние чистого золота».
Алхимическая духовность
Нет ничего удивительного в том, что средневековые алхимики проявляли не только поразительное упорство в трудах, коим они предавались в своих лабораториях, но и благочестие, совершенно искреннее, осознанное и даже пылкое. Было бы большим заблуждением пытаться рассматривать этих людей как своего рода предшественников современных вольнодумцев.
