Однако вовсе не такой улыбкой, которая, по-видимому, входит в круг обязательных учебных предметов для тех, кто хочет стать пастором, политиком либо агентом похоронного бюро. Разговаривая, они улыбаются глазами. Данное обстоятельство придавало господину Сандеманну из похоронного бюро Сандеманна столько участия и сердечности, что вкупе с температурой, царящей в майорстюанской кладбищенской церкви, это заставляло Харри время от времени непроизвольно вздрагивать и ежиться. Он осмотрелся по сторонам. Два гроба, стул, венок, похоронный агент, черный костюм, лысина с зачесом.
— Она выглядит так красиво, — говорил Сандеманн. — Такая спокойная. Умиротворенная. Торжественная. Вы, вероятно, член семьи?
— Не совсем. — Харри показал свое полицейское удостоверение в тайной надежде, что сердечность предназначена лишь родным и близким. Как выяснилось, он ошибался.
— Трагично, когда столь юная особа покидает нас подобным образом. — Пожимая ему руку, Сандеманн продолжал улыбаться. Пальцы у похоронного агента оказались необычайно тонкими и гибкими.
— Мне необходимо осмотреть одежду, которая была на покойной, когда ее обнаружили, — начал Харри. — В похоронном бюро мне сказали, что ее забрали сюда.
Сандеманн кивнул, достал белый пластиковый пакет и пояснил, что носит вещи с собой на случай, если появятся родители либо иные родственники и ему придется срочно их отдать, предварительно выписав квитанцию. Харри попытался обнаружить карман в черной юбке, однако тщетно.
— Ищете что-то определенное? — самым невинным тоном поинтересовался Сандеманн, заглядывая Харри через плечо.
— Дверной ключ, — сказал Харри. — Вы ничего не находили, когда… — Харри покосился на гибкие пальцы Сандеманна, — …когда ее раздевали?
Сандеманн прикрыл глаза и покачал головой:
— Под одеждой у нее не было ничего. Разумеется, если не считать фотографии в одной из туфель.
— Фотографии?
— Да. Странно, не правда ли? Наверное, у них такой обычай. Она по-прежнему лежит там, в туфле.
Харри достал из пакета черную туфлю на высоком каблуке, и в сознании его вдруг вспышкой промелькнуло: стоя в дверях, она встречает его. Черное платье, черные туфли, алые губы. Ярко-алые губы.
Помятая фотография оказалась снимком женщины с тремя детьми, сидящей на пляже. Какое-то курортное местечко в Норвегии. На заднем плане — заглаженные морем скалы и сосны.
— Из родственников кто-нибудь пришел? — поинтересовался Харри.
— Только ее дядя. Разумеется, в сопровождении одного из ваших коллег.
— Разумеется?
— Ну да, я так понял, что он отбывает наказание?
Харри промолчал. Сандеманн склонился вперед, изогнув спину так, что его маленькая головка оказалась ниже уровня плеч, придавая ему поразительное сходство с грифом.
— Интересно бы знать, за что? — Свистящий шепот — сродни резкому птичьему крику — еще более усугублял сходство. — Я имею в виду — ему ведь даже не позволили присутствовать на похоронах.
Харри кашлянул:
— А я могу ее видеть?
Сандеманн был явно разочарован; тем не менее он сделал учтивый жест, взмахом руки указывая в сторону одного из гробов.
Как всегда, Харри поразило, насколько работа профессионалов способна приукрасить труп. Анна и впрямь выглядела умиротворенной. Он дотронулся до ее лба. Все равно как если бы он коснулся мрамора.
— Что за ожерелье у нее на шее? — спросил Харри.
— Золотые монеты, — сказал Сандеманн. — Принес с собой ее дядя.
— А это что? — Харри поднял толстую пачку сотенных купюр, перехваченных широкой коричневой резинкой.
— Такой уж у них обычай, — повторил Сандеманн.
— У кого это «у них»?
— А вы разве не знали? — Наконец-то и узкие влажные губы Сандеманна растянулись в подобие улыбки. — Ведь она из цыган.
Почти за всеми столиками в кафе Управления полиции было многолюдно и шумно. Кроме одного. Харри прошел прямиком к нему.
— Со временем тебя начнут здесь узнавать, — бросил он вместо приветствия. Беате, не оценив иронии, вопросительно посмотрела на него снизу вверх, и Харри подумал, что между ними гораздо больше общего, чем ему казалось поначалу. Усевшись, он положил на стол перед девушкой видеокассету. — Это запись из магазинчика «Севен-элевен» напротив банка, сделанная в день ограбления. И еще одна — за прошлый четверг. Посмотри, может, отыщешь что-нибудь интересное.
— Ты имеешь в виду, посмотреть, не заходил ли туда грабитель? — Беате с трудом ворочала языком — рот был набит хлебом и печеночным паштетом. Харри отметил про себя, что на столе перед ней лежит пакет с захваченными из дома бутербродами.
— Ну, хотелось бы надеяться, — уклонился он от прямого ответа.
— Да уж, — подтвердила девушка и сделала мучительное усилие, стараясь проглотить то, что жевала. От напряжения на глазах у нее даже выступили слезы. — В девяносто третьем при ограблении на Фрогнере отделения «Кредитного банка Кристиании» налетчик принес с собой пластиковые пакеты для денег с рекламой фирмы «Шелл». Мы тут же проверили видеозапись с камеры наблюдения на ближайшей бензозаправке «Шелл», и оказалось, что он купил пакеты именно там за десять минут до ограбления. Он был в той же самой одежде, но без маски. Полчаса спустя мы его уже арестовали.
— Мы — десять лет назад? — вырвалось у Харри.
Лицо Беате вспыхнуло мгновенно, как сигнал светофора. Схватив очередной ломтик хлеба, девушка попыталась укрыться за ним.
— Я имела в виду, мой отец, — пробормотала она.
— Извини, я не хотел.
— Ничего страшного, — последовал быстрый ответ.
— Ведь твой отец, он же…
— Погиб, — сказала она. — Уже давно.
Харри сидел, сосредоточившись на собственных ладонях, и невольно прислушивался к тому, как жуют окружающие.
— А зачем ты принес еще и запись, сделанную за неделю до ограбления? — спросила Беате.
— Контейнер, — односложно откликнулся Харри.
— Что за контейнер?
— Я позвонил в Службу уборки мусорных контейнеров и навел справки. Его заказал в четверг некий Стейн Сёбстад, проживающий на Индустри-гате. На следующий день контейнер был доставлен на оговоренное место прямо перед окнами «Севен-элевен». В Осло проживают два Стейна Сёбстада, и оба заявляют, что не заказывали никакого контейнера. Я считаю, что налетчик позаботился об установке контейнера именно в этом месте, чтобы он перекрывал обзор из окон магазина и камера слежения не смогла бы зафиксировать его, когда он будет выходить из банка и пересекать улицу. Если в тот день, когда был заказан контейнер, он побывал в «Севен-элевен», чтобы еще раз все хорошенько проверить, то, вполне вероятно, на записи мы сможем увидеть человека, поглядывающего на камеру, а также из окна в сторону банка, чтобы прикинуть угол съемки, ну и все такое.
— Если повезет. Наш свидетель, проходивший в это время мимо «Севен-элевен», говорит, что когда налетчик пересекал улицу, он по-прежнему был в маске. Спрашивается, зачем ему тогда все эти заморочки с мусорным контейнером?
— Может, он собирался снять маску как раз при переходе улицы. — Харри вздохнул. — Не могу сказать. Знаю только, что с этим зеленым контейнером что-то не так. Он простоял там уже неделю, и за исключением случайных прохожих, кидающих туда разный мусор, похоже, никто им так и не пользовался.
— О'кей, — сказала Беате, поднимаясь и забирая пленку.
— Да, еще одно, — остановил ее Харри. — Что ты знаешь об этом Расколе Баксхете?
— О Расколе? — Беате наморщила лоб. — До того как добровольно прийти и сдаться, он считался своего рода мифической фигурой. Если верить слухам, он имеет то или иное отношение к девяноста процентам всех ограблений банков в Осло. Готова поспорить, этот человек способен опознать всякого, кто за последние двадцать лет совершил здесь хотя бы одно ограбление.
— А, так вот для чего он понадобился Иварссону. И где он отбывает срок?
Беате указала большим пальцем куда-то себе за спину.
— Отделение А, первый надземный уровень.
— В «Ботсене»?[17]
— Да. И за все то время, что он там сидит, отказывается сказать хоть слово кому бы то ни было из полиции.
— Так почему Иварссон думает, что для него он сделает исключение?
— У него наконец-то появилось нечто такое, что может стать предметом торга. Расколь выразил пожелание. В «Ботсене» говорят, это единственное, о чем Расколь попросил с тех пор, как попал туда. Речь идет о его недавно умершей родственнице.
— О чем ты говоришь? — Харри оставалось лишь надеяться, что выражение лица его не выдаст.
— Через два дня ее должны хоронить, и Расколь отправил директору тюрем Норвегии прошение разрешить ему присутствовать на похоронах.
Беате ушла, а Харри задержался. Обеденный перерыв подошел к концу, и столовая понемногу пустела. Если верить рекламе, она была «светлой и уютной», как и все предприятия, входившие в систему Государственного управления столовых и буфетов; видимо, поэтому Харри предпочитал питаться где-нибудь в другом месте. Внезапно ему вспомнилось, что именно здесь он танцевал с Ракелью на корпоративной вечеринке, именно тогда он решил во что бы то ни стало завоевать ее. Или все было наоборот? Он как будто все еще ощущал изгиб ее спины под своей ладонью.
