7 декабря А. М. Горчаков был принят Францем-Иосифом. Аудиенция была продолжительной. Русский посол долго и убедительно разъяснял императору австрийскому все значение договора 2 декабря, которое Франц-Иосиф отлично понимал и без всяких разъяснений. Горчаков указывал, что этот договор заключает в себе косвенный, но весьма реальный ультиматум Австрии по адресу России. Император неоднократно горячо жал руку Горчакову, но ровно ничего утешительного ему не сказал и ничего не опроверг. Подробно излагая весь ход беседы, Горчаков приводит в заключение ровно ничего не значащие слова императора: "Я серьезно поразмыслю обо всем, что вы мне сказали... Я не смотрел на этот договор с тех точек зрения, которые вы мне указали"{2}. На этом дело и кончилось. Никакого влияния на действия Буоля Франц-Иосиф в это время оказать не пожелал по той простой причине, что никаких противоречий между императором и министром по вопросу о договоре 2 декабря не существовало.
15 декабря 1854 г. произошло продолжительное свидание между А. М. Горчаковым и графом Буолем. В этот момент усилия русской дипломатии были направлены на достижение определенной прелиминарной цели: желательно было добиться допущения Пруссии к участию в предстоящей конференции. Николай все еще не мог расстаться с иллюзией, будто Пруссия в самом деле будет на конференции активно поддерживать Россию. Эта иллюзия тем более загадочна, что ведь в это же самое время царь, составляя план дислокации, очень считался с возможностью военного выступления Пруссии на стороне Австрии против России. Из этих попыток А. М. Горчакова ничего не вышло: и Буоль, и Уэстморлэнд, и Буркнэ хоть и не очень опасались платонического "заступничества" Пруссии за Россию, но при взбалмошном характере Фридриха-Вильгельма IV и при определенном соревновании Пруссии и Австрии могли быть всякие неожиданности. А. М. Горчаков старался в этой продолжительной беседе внушить Буолю, что если конференция вздумает истолковывать четыре пункта в сколько-нибудь оскорбительном для России смысле, то ровно ничего из этих совещаний не выйдет{3}.
28 декабря 1854 г. лорд Уэстморлэнд, Буркнэ, граф Буоль и А. М. Горчаков собрались на первое совещание. Это было еще не официальным заседанием конференции, а только предварительным "частным" собранием. Уже такая непомерная оттяжка (на несколько недель!) начала совещаний ясно показывала решительное нежелание союзников в самом деле ускорить заключение мира. То, что произошло на этом первом совещании, могло только обнаружить этот факт воочию. Во-первых, Уэстморлэнд и Буркнэ начали с того, что они совсем не желают отказываться от права предъявлять России все новые и новые требования, совершенно независимые от уже принятых Николаем четырех пунктов. Горчаков протестовал, а граф Буоль сначала не говорил ни да, ни нет (une r embarassante qui ne disait ni oui, ni non), а потом стал поддерживать союзников. Приступили к обсуждению четырех пунктов. По первому пункту никаких затруднений не возникло. Горчаков подтвердил, что Россия согласна заменить свой протекторат над Дунайскими княжествами протекторатом пяти великих держав. По второму пункту (о свободе плавания по Дунаю и в его устьях) тоже последовало согласие А. М. Горчакова. Третий пункт (о пересмотре договора 1841 г. касательно проливов) вызвал, конечно, разногласия. Союзники потребовали, чтобы Горчаков заявил согласие на такую декларацию: конференция послов должна стремиться, во-первых, к "более прочному объединению вопроса о существовании Оттоманской империи с вопросом о европейском равновесии".
На это Горчаков согласился. Но когда Уэстморлэнд и Буркнэ потребовали, чтобы русский посол также согласился на декларацию, что труды конференции должны "положить конец преобладанию (la pr России в Черном море, то Горчаков категорически отказался. Он тут же пояснил и причину отказа, подчеркнув, что дело идет об ограничении прав России как суверенной державы. Возник спор, который не привел ни к какому соглашению. Перешли к последнему, четвертому пункту: к вопросу о покровительстве христианским подданным султана. Этот пункт особых споров не вызвал. Горчаков подтвердил, что Николай согласен предоставить покровительство христианам коллективу всех пяти великих держав (России, Франции, Англии, Австрии и Пруссии).
Самое важное союзники приберегли к концу. Вот как описывает Горчаков конец заседания. "Мы встали. Лорд Уэстморлэнд снова повторил: "Значит, вы отвергаете наши предложения?" Я заметил на это, что я принял несколько пунктов и возражал против других пунктов. Господин Буоль спросил меня, не желаю ли я взять двадцать четыре часа на размышление. Я ему ответил, что если этим господам угодно делать то же самое, то я ничего так не желал бы, как того, чтобы собраться на вторичное заседание. Господин Буркнэ и лорд Уэстморлэнд оба заявили мне, что они не могут отклониться от полученных ими инструкций и что непринятие без всяких оговорок мыслей их дворов равносильно отказу. В таком случае, господа, сказал я, могу только заявить вам, что я настаиваю на моих возражениях". Внезапно обозначился кризис, намеренно вызванный Буркнэ и Уэстморлэндом, которым велено было использовать срыв конференции, чтобы заставить Австрию в силу договора 2 декабря обнажить оружие против России. Но на это Австрия еще пока не была готова идти: "Господин Буоль, видимо, был испуган оборотом, который приняло наше совещание". Сошлись на том, что Горчаков напишет в Петербург и будет ждать инструкций{4}.
2
Это заседание произвело на А. М. Горчакова тягостное и тревожащее впечатление, и вслед за подробным отчетом он написал в Петербург письмо ("секретное", как гласит его помета), в котором сообщал свои впечатления и соображения. Тактика врагов для него вполне понятна, и собранные им под рукой сведения не нуждаются в комментариях. Оказывается, что Буркнэ телеграфировал в Париж: "Отказано во всем (tout est refus т. е. Горчаков отверг все предложения, - значит, нечего дальше разговаривать, и Наполеону III остается лишь потребовать от Австрии немедленного выступления. Что касается Уэстморлэнда, то хотя у этого лорда все-таки больше совести, чем у Буркнэ (quoique il aie la conscience diff taill но и он тоже дал знать в Лондон в таком же духе о результатах совещания. Горчакову положение рисуется в таком виде: Буоль готов толкнуть Австрию к войне против России, император Франц-Иосиф пока еще противится этому, но не следует давать много времени Буолю для его наущений против России. А потом Горчаков хотел бы поскорее получить инструкции для нового заседания. Ему представляется целесообразным поставить жгучий вопрос о Черном море так: Россия соглашается на то, чтобы ее преобладание на Черном море было "уменьшено", но только такими средствами и способами, которые не затрагивали бы достоинства и суверенных прав русского императора, и прежде всего это "уменьшение преобладания" никак не должно затрагивать суверенных прав России на собственной ее территории. Все это выражено Горчаковым не очень ясно. Он хотел бы, чтобы Николай согласился на требование союзников, и вместе с тем не только понимает, что царь не хочет умаления суверенных прав России на русских берегах, но и сам с раздражением отвергает претензии союзников{5}. В то же время он считает долгом предупредить, что миролюбие Франца-Иосифа - вещь весьма ненадежная и что от тех или иных ответов из Петербурга зависит война с Австрией.
8 января 1855 г. четыре дипломата собрались снова. Горчаков сообщил о желании Николая, чтобы конференция продолжала свою работу, и о его согласии по ряду вопросов, вызвавших разногласия в предшествовавшем заседании. При этом Горчаков прочел выработанный им мемуар. Первым высказался лорд Уэстморлэнд, который сказал, будто "ему кажется, что он не находит в общем уследимых разногласий". Но тут Буркнэ поспешил "вскричать", что ему этот мемуар внушает опасения насчет полезности происходящего собрания. Перебирая затем одну фразу за другой, Буркнэ всячески силился, явно придираясь к словам, сорвать заседание и вообще сорвать всякие дальнейшие переговоры. Но придирки относительно первых двух пунктов (об учреждении совместного протектората всех великих держав над Дунайскими княжествами и о свободе плавания но Дунаю) были быстро ликвидированы Горчаковым потому, что по существу Россия шла тут полностью навстречу желаниям союзников. Зато третий пункт (о Черном море и проливах) снова возбудил раздражение и временами страстные прения. Буркнэ не желал, чтобы конференция уже теперь приняла оговорку, что при выработке нового статута о Черном море ни в коем случае не будут затронуты суверенные права русского императора. По мнению французского посла, незачем было, принимая подобную оговорку, уже наперед ограничивать права и возможности воюющих держав при позднейшей выработке окончательных условий мира. Но тут Горчаков был совершенно непоколебим. Ухватив чисто словесную оговорку Буркнэ, что никто из воюющих не думает посягать на суверенитет русского императора и "не имеет намерения" чем-либо задеть его достоинство, Горчаков решил непременно заставить высказаться упорно молчавшего Буоля: "Я сказал этим господам, что если они желают в этом предварительном собрании даже только устно дезавуировать это намерение, то я этим бы удовольствовался. Во всяком случае я должен предположить, что та держава, с которой мы не находимся в войне, не поколеблется высказаться от себя". Граф Буоль, по наблюдению Горчакова, явно почувствовал себя в очень затруднительном положении. Австрийский министр стал на сторону француза с оговоркой, что, по его мнению, незачем особенно настаивать на суверенитете русского императора, на который никто не покушается. Горчаков уступил, но прибавил: "Посмотрите на это, господа, как на честное предостережение с моей стороны. Теперь никто из вас не может не знать исхода мирных переговоров, если какая-либо держава наткнется на это препятствие".
