src="images/_19640_300_cr_2.jpg"/>
Великая русская литература на то и великая, что содержит массу нестареющих историй и вневременных наблюдений. Она удивительным образом описывает всё происходящее за окном — причём для всех поколений.
Николай Семёнович Лесков, прозёванный гений этой литературы, как-то написал рассказ «Административная грация» — рассказ этот имеет второе название «Zahme Dressur[21] в жандармской аранжировке». У рассказа была довольно странная судьба — многие тексты Лескова были напечатаны после революции, а этот пролежал до 1934 года. При этом Лесков написал его в 1893 году по следам схожих событий в университетской среде Москвы и Харькова.[22]
Сюжет рассказа таков: в одном южном городе есть пламенный либеральный трибун, с которым власти ничего не могут поделать. Причём время смутное, война с турками, да ещё предыдущего губернатора застрелили в самой людной части города революционеры-террористы. На этом фоне власть борется и с невооружёнными либералами (а они с властью). Губернатор с тем самым пламенным трибуном, преподавателем университета, сделать ничего не может, но вдруг этого преподавателя внезапно исключают сперва из одного «передового общества», «через неделю — из другого, а там и из третьего. И попечитель в удивлении доносит, что студенты его сперва на лекции в университете освистали, затем в ближайший же вечер в его домике все стекла в окнах побили… В газете, где еще недавно каждую пустяковенную заметку его корпусом на самом видном месте печатали, вдруг от редакции заявление, что согласно единогласно выраженной воле сотрудников такой-то впредь участия не принимает… Ещё через неделю профессора нашли за городом на шоссе с простреленным виском и запиской, какую самоубийцы при себе на прощанье оставляют». На всякий случай губернатор распорядился, о полицейском карауле на похоронах, а туда пришли только двое сослуживцев и старуха-нянька.
Оказывается, что жандармский чиновник вызвал к себе, как бы между прочим, главного завистника пламенного трибуна, вполне либерального адвоката, и, выйдя из кабинета, «случайно» забыл на столе фальшивую бумагу о денежном содержании университетского преподавателя из жандармского бюджета.
Этого и хватило.
«Зная наше передовое общество, можно было рассчитать все действие так же верно, как опытный маркер слабым ударом кия гонит шар в намеченную лузу бильярда, какой и оказалась записка возле трупа на пригородном шоссе».
Потом, правда, досталось и адвокату, когда жандармские секретари ясно показали, что никакой такой бумаги никуда не поступало, адвокат был покрыт позором — но «общество наше крепко задним умом».
Лесков, понятное дело, не одобряет ни губернатора, ни жандармов, ни высшего духовенства, которое, по сюжету, приложило к этому руку. Лесков, кстати, в начале своего писательства был, как бы сказали «охранителем», и этого ему не простило ни общество, ни потомки. Как бы он потом не ругался на власть (совершенно искренне), тень прошлого следовала за ним. Тем не менее, при Советской власти на этот рассказ о жандармской дрессуре ссылались, как на «одно из самых острых произведений в русской литературе, направленных против доносов и провокаций царской жандармерии в ее борьбе с прогрессивной частью русского общества».
Так-то оно так, но есть одно обстоятельство, которое ускользает от быстрого читателя.
Это характеристика самого общества — слов нет, власть во все времена нехороша. Но отчего самая прогрессивная передовая часть общества, все эти интеллигенты времён Александра III, возвышенные студенты, члены благотворительных обществ и либеральные журналисты так лихо съели одного своего вождя, а потом — другого?
История эта уже повторялась неоднократно, и не в литературе только, а в жизни. Она повторяется и сейчас, причём даже в отсутствии жандармской дрессуры. Не то, чтобы не было дрессировщиков, просто никакой тонкости в них нет. Вместо того что Лесков называл «zahme Dressur» есть только «wilde Dressur, вот этим манером — огнём и железом». Да только как бы криво не действовал чиновник, это не оправдание для кривизны прогрессивного человека — иначе чем он от этого чиновника отличается? Иначе он не либерал-прогрессист, а просто ждущий вакантной должности такой же чиновник. И всё равно — как начнутся разногласия среди прогрессивных людей, так сразу их товарищи кричат о суммах из жандармского бюджета.
Чтобы два раза не вставать, это повод к внутреннему рассуждению о личной ответственности за собственные высказывания и обвинения. Вот у тебя зажат в руке камень — подумай сначала, повремени.
А так-то, конечно, Лесков рассказал о каком-то глубинном свойстве людей, той объединительной травле, которая людям свойственна. "Зная наше передовое общество". Что поделать с этим человеческим качеством — решительно непонятно.
Разве что о нём постоянно помнить.
Извините, если кого обидел.
05 сентября 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-09-06)
Есть один прекрасный текст, жемчужина (без преувеличения) русской литературы.
В нём паника описывается так: «Такие всегда губят, — бормотал герой на ходу. — Начнет болтать, поднимет тревогу. Пойдёт паника. Много случаев знал капитан. Страх — это огонь в соломе. Он охватит всех. Все в один миг потеряют ум. Тогда люди ревут по-звериному. Толпой мечутся по палубе. Бросаются сотнями к шлюпкам. Топорами рубят руки. С воем кидаются в воду. Мужчины с ножами бросаются на женщин. Пробивают себе дорогу. Матросы не слушают капитана. Давят, рвут пассажиров. Окровавленная толпа бьется, ревет. Это бунт в сумасшедшем доме».
Этот текст озаглавлен «Механик Салерно» и написал его Борис Житков в 1932 году. В рассказе Житкова по морю идёт пассажирский корабль, в трюме которого начинается пожар.
Пожар этот смертельно опасен, но пока о нём знает только команда. Капитан даёт команду идти полным ходом, загоняя машины — чтобы выйти набольшую океанскую дорогу тайно от пассажиров. Пока те танцуют и хохочут в ярко освещённых электричеством салонах.
Матросы тайком делают плоты, а к капитану пристаёт длинный пассажир, который почуял неладное. «Этот длинный — спичка в соломе», — думает капитан. Пассажир нелюдим, он не ищет веселья, а прислушивается к разговорам матросов и задаёт вопросы.
— Зачем эта верёвка? — спрашивает он.
— Мы всегда мерим в пути, — отвечают ему неопределённо. — С палубы до самого дна идёт труба.
— До дна океана? Как интересно! — изумляется пассажир.
«Он дурак, — думает капитан. — А это самые опасные люди». Между тем, от верёвки отвязывают термометр, который показывает неутешительно растущую температуру.
Пассажир не унимается и бормочет, что не верит, что среди публики под электрическим светом есть бывший моряк, и он его спросит, а капитан его обманывает.
Длинный пассажир кричит уже:
— Вы не хотите сказать. Тайна! Тайна!
Тогда капитан тихо говорит ему:
— Я скажу.
