– Водяной насос? – переспросил Сент-Экс, двигая одну из фигур. – Какой водяной насос?
– Кто вы? – воскликнул офицер, раздраженный подобной беспечностью этих двоих и их одеянием отнюдь не по форме.
– Майор Сент-Экзюпери, – последовал спокойный ответ. – Объясните еще раз, что вам надо.
– О, извините меня, майор, – сказал инженер-капитан. – Вы здесь командир?
– О нет, капитан.
– Капитан?
– Да, капитан Гавуаль.
– И где он, этот капитан?
– Капитан Гавуаль? Должно быть, сейчас над Масоном или поблизости от него.
Офицер изумленно переводил взгляд с одного на другого.
– Хорошо… – сказал он. – Но… но… тогда что вы делаете здесь?
– Я? – удивился Сент-Экс, наконец повернувшись, чтобы посмотреть на незнакомца с обезоруживающей улыбкой. – О, я – только пилот.
За день до этого один из офицеров эскадрильи съездил в Бастию с механиком и «позаимствовал» насос из гаража артиллеристов, где его оставили на ремонт. Установленный поблизости, он качал воду настолько хорошо, что ребята не хотели с ним расставаться. Сент-Экс знал это совершенно точно и, как занимающийся морским разбоем член банды головорезов, не собирался подводить своих товарищей-пиратов.
– Что это за история с насосом? – поинтересовался Лесерф после того, как расстроенный капитан отъехал подальше.
– О, да так, – беззаботно ответил Сент-Экс. – Это насос, который был оставлен в гараже и который будет установлен для генерала де Латр де Тассиньи.
* * *
Погода оставалась плохой, и Сент-Экзюпери вылетел на следующий день на «лайтнинге» в Алжир с одним из двух старших сержантов (Русселем) эскадрильи, едущим «на свиной заднице», как это называлось, на крошечном месте за спиной пилота. Как долго он оставался в Алжире и кого он видел в этой поездке, неизвестно; но сомнительно, что он провел там ночь, поскольку его друг Жорж Пелисье, конечно, запомнил бы это и позже сделал бы запись об этом в своей книге. Возможно, что одним из тех, с кем он встречался, был генерал Донован. У Сент-Экса были твердые причины бояться, что он может быть комиссован в любой момент. Безотносительно даты, существует свидетельство Донована, что Сент-Экс обратился к нему в его офисе в Алжире за «короткое время до вылета в его последний рейс. В тот раз он прибыл, чтобы увидеть меня из-за его желания служить под моей командой в офисе стратегических служб. Решение должно было быть принято после его следующего полета, который, оказалось, стал фатальным».
Из Алжира Сент-Экс вылетел в Тунис, чтобы присутствовать на крещении сына Гавуаля. Мадам Маст была поражена еще раз количеством виски, которое он смог выпить тем вечером, и простотой, с которой он сказал, пожимая плечами: «Я кончу жизнь подобно моим друзьям». Несколько из его товарищей по эскадрилье выжили лишь по счастливой случайности, а самые последние немецкие самолеты имели ракетные пусковые установки, позволявшие им преодолеть разницу в скорости с «лайтнингами». Крещение было намечено на следующий день, 24 июля, и в тот же вечер Антуан произнес: «Я хотел бы попросить вас кое о чем, я так давно не был в церкви, я боюсь перепутать слова. Не могли бы вы преподать мне маленький урок катехизиса так, чтобы я не выглядел слишком неуклюжим во время крещения?» Мадам Маст отправилась за молитвенником, чтобы зачитать ему соответствующие места. «Мой Бог! – сказал он, когда она кончила. – Это – вся моя юность, возвращающаяся ко мне».
Они задержались еще на день, и 26-го Гавуаль вылетел на Корсику на своем «лайтнинге», груженном драже, которое их щедрая «крестная мать» послала летчикам эскадрильи вместе с другими запасами ликера. Сент-Экзюпери вылетел в Алжир, чтобы подобрать старшего сержанта, которого он там оставил. Это было грустное расставание, и последние слова Антуана, обращенные к мадам Маст, звучали примерно так: «Очевидно, я никогда не увижу вас снова».
Было раннее утро, когда он приземлился в аэропорту Мезон-Бланш. Андре Моруа уже покинул Алжир, чувствуя отвращение к бойкоту, которому он был подвергнут Горькой Полынью и его окружением; но Рене Леман, друг Анны Эргон-Дежардан, собирался в Нью-Йорк, и Сент-Экс хотел передать с ним письмо для Консуэлы. Андре Жид завтракал с Анной Эргон, когда Тонио завалился к ним в восемь часов утра.
– У меня машина у подъезда, – сказал он Жиду. – Мне доставило бы удовольствие прокатить вас на моей игрушке. – Он подразумевал, конечно, свой «лайтнинг». – Почему бы не прокатиться со мной до Мезон-Бланш?
– Не сегодня утром, старичок, – сказал Жид. – В следующий раз, да, я обещаю. – После чего, чтобы убедить самого себя, и никого больше, в серьезной причине отказа, он разразился принудительным кашлем. Андре не мог предположить, что ему никогда не придется нарушить свое обещание. Другого раза не будет.
Вполне возможно, что Сент-Экс совершил еще один полет в Северную Африку, если верить его другу Лионелю Шассену, оставившему Сардинию и перешедшему на работу во Французский генеральный штаб в Алжире, который утверждает, будто видел Антуана на военном аэродроме Буфарика 29 июля. Журнал части в эскадрилье не содержит никакого упоминания о такой поездке, и кажется более вероятно, что Шассен спутал 29-е с 26-м.
Шассену в любом случае было поручено уговорить своего друга (как вспоминала Анна Эргон и многие другие), умоляя его оставить опасную работу, для которой он был уже слишком стар. В конце концов, он сделал восемь полетов, и этого действительно было достаточно. Он заработал больше, чем просто право «высказываться после войны».
Его друг Антуан улыбнулся и отрицательно покачал головой: «Я буду продолжать, пока мне позволят. Я не могу отказаться от своих товарищей. 2/33 – такая прекрасная команда».
Каждое из посещений Алжира, кажется, оставляет горький привкус у Сент-Экзюпери. «Политиканы, – объяснял он Алену Журдану и своим товарищам-пилотам, – всегда остаются свиньями и извлекают выгоду из ситуации, выгоняя реально воюющих на мороз».
Приблизительно шесть месяцев спустя, в статье, написанной для «Фигаро», Андре Жид вспоминает, что незадолго до своего последнего полета, во время пребывания в Алжире, Сент-Экзюпери посетил сессию Консультативного собрания, на котором выступал Де Голль. «Антуан был поражен его спокойствием и ясностью взглядов, уместностью и убедительностью его аргументации и выразил свое удивление близкому другу, которого увидел, покидая сессию: «Он явно более сильный, более знающий и более великий, чем я ожидал».
Цитата была бы более убедительной, если бы Жид заявил открыто, кто был этот «близкий друг», которому Тонио, как предполагается, сделал подобное признание. С тех пор как Сент-Экс однажды задел чувства Жида своими отдельными, особенно острыми нападками против Де Голля, он стремился проявлять больше такта, но можно не сомневаться, каковы были его истинные чувства. Они нашли выражение в двух последних письмах, о которых мы знаем и которые, очевидно, написаны 29 июля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
