Мы знаем, что все было еще хуже, чем почти идеалистически думает Василий Биркин. Врагу не хотели заградить путь. Ему хотели построить золотой мост.
Но вот русская императорская пехота была и впрямь лихо подготовлена. И не оттягивай ее за пояс назад, сбросила бы врага в воду и под Тюренченом, и под Киньчжоу!
Но это будет уже не сила твоя, а слабость
«Общество не заметило великого подвига своего офицера, унтера и солдата. Глаза общества были залиты злобой, что наполняла прессу тех годов. Общество, глупо повторяя злые слова об армии, обидело не ее, а себя, весь народ свой».
«Эх, наша Россия! Бедный народ наш! — думал я. — Ты и не подозреваешь, что, облаивая армию, облаиваешь себя самого и себя самого ослабляешь; что придет день, когда горько раскаешься ты в этом, но будет поздно.
Своей преступной несправедливостью ты обижаешь своих детей и вернейших слуг, лучших в мире офицеров и унтер-офицеров. И теряешь их, простых, скромных, но крепких, как сталь.
Вместо них на сцену появляются уже хамелеоны, обученные тобой вертеться между долгом и молвой… Но это будет уже не сила твоя, а слабость»…
Весьма актуальные строки!
Главный враг и главная цель
Но, в конце концов, солдаты и офицеры, даже унтер-офицеры, даже армия и флот — это все частности. Умные люди уже в том самом 1905 году быстро уловили подсказываемую причину всех наших бед: наш дикий, отсталый политический строй — Самодержавие!
Вот главный враг и главная цель.
Именно против русского Самодержавия (как с опозданием выяснилось — и против себя) и вело войну русское образованное общество, и как часть его разные исторические и следственные комиссии вкупе с официальными и, уж конечно, с неофициальными историками.
Потому и выводы по итогам войны были сделаны прямо противоречащие реальному положению дел, причем не только общественностью, но и правительством.
Казалось бы, очевидно
В самом деле. Казалось бы, как любил говаривать незабвенный граф Муравьев-Квантунский, все очевидно.
Верными во время войны в тылу и на фронте проявили себя простые православные русские люди и в массе своей все военные люди.
Изменнически вела себя многонациональная атеистическая русская интеллигенция, говоря шире — русское образованное общество. И сопутствующая пресса.
Казалось бы, должен был быть сделан не менее очевидный вывод. Кратко и четко сформулирован он в письме адмирала Рожественского с Мадагаскара:
«…Миндальничание во время войны до добра не доведет. Это именно пора, в какую следует держать все в кулаках, и кулаки самые — в полной готовности к действию…
Теперь именно надо войском все задушить и всем вольностям конец положить: запретить стачки самые благонамеренные и душить без милосердия главарей»{552}.
В самом же войске наградить, поощрить и максимально усилить проявившие себя достойно в борьбе с врагом внешним и внутренним офицерские, унтер-офицерские и солдатские кадры.
Воинство Святого Георгия
А к наведению порядка в стране следовало привлечь и здоровые силы гражданского общества, максимально усилить роль Воинства Святого Георгия — Союза Русского Народа и родственных ему организаций[485], к коим принадлежали или разделяли их идеи, сочувствовали и помогали многие из героев этого труда и просто известные русские люди:
Адмирал Федор Дубасов и генерал Георгий Мин, князь Николай Жевахов и дипломат Юрий Карцов, гвардии полковник Федор Винберг и скульптор Александр Опекушин, Святой Праведный Иоанн Кронштадтский и будущий Патриарх Алексий I (Симанский), дипломат Николай Игнатьев и митрополит Анастасий (Грибановский), генерал Михаил Дитерихс и митрополит Антоний (Храповицкий), Святой Патриарх Тихон и теоретик монархизма Лев Тихомиров, генерал Александр Нечволодов и статс-секретарь Петр Дурново[486], публицист и историк Николай Тальберг и генерал барон Александр Меллер-Закомельский[487], генерал граф Федор Келлер и профессор Дмитрий Цветаев[488], знаменитый историк Дмитрий Иловайский и генерал барон Александр Каульбарс.
И многие сотни, тысячи и миллионы лучших русских людей всех сословий.
Казалось бы, готовая Единая Россия тех времен, вдобавок самоорганизованная, самоотверженная и готовая не щадить жизни за Престол-Отечество, что неоднократно было доказано делом. И Государь относился к Союзу с очевидной симпатией.
Иначе и революции не будет
Но вместо наведения порядка в стране и поощрения достойных из войска вынимают скрепляющий его унтер-офицерский костяк, максимально унижают офицера, а той самой русской интеллигенции дают трибуну — Госдуму, где истинно русского голоса до самого Февраля 1917-го не услышишь. Про после и вовсе умолчим.
Хотя тот же Союз Русского Народа численно превышал остальные партии суммарно настолько, что ежели составлять ту же Думу пропорционально численности партийных рядов, СРН занял бы там места от партера до галерки, оставив прочим пару рядов где-нибудь из вежливости и для внесения здорового развлекательного элемента — для драки между собой за народные идеалы.
И при этом никакой реальной власти эта самая массовая организация русского народа до самого 1917 года не имела. Как-то загадочно с самого начала действовала у нас выборная система. Почти как сейчас.
Можно только представить себе, — зная, хотя бы на примере Порт-Артура и судьбы 2-й эскадры, как подается информация в Высочайших докладах, — какие аргументы и факты были приведены Государю для того, чтобы вырвать у него из рук сначала кусочек власти. И каким духом были уже тогда пронизаны верхние эшелоны этой власти. Собственно, мы это знаем и так. Но на примерах всегда нагляднее. Хорошо работал Международный Отдел Кадров, а еще лучше система коррекции мировоззрения и обработки общественного мнения.
Так, Союз Русского Народа всячески очерняли и маргинализировали. Даже патриотические газеты во время Великой войны распоряжением фронтового начальства не допускались в окопы. Только либеральные и революционные. Фронтовым офицерам было фактически запрещено препятствовать разложению армии{553}. А как же иначе? Иначе и революции не будет.
Понятное дело, что при такой общественной атмосфере слово «черносотенец», синонимичное члену Союзу Русского Народа, Михаила Архангела и т.п., сделалось ругательным. Причем добро бы, только у той самой русской интеллигенции.
Не обижаться — гордиться надо было!
Нет! От него шарахались даже те самые, подвергнутые обществом травле, русские офицеры, причем даже многие искренние монархисты. Так, наш друг штабс-капитан Василий Биркин, объясняя свое желание уйти из строевой части в Донской Кадетский корпус, говорит, между прочим: «Однако я не мог и у себя пересилить чувство зависимости от молвы. Мне чрезвычайно обидно и тошно было слушать клички: жандарм, черносотенец и опричник».
А не обижаться, капитан, гордиться надо было!
Да, я — жандарм, человек оружия, государев слуга, и не напрасно мне вручен меч! Да, я — черносотенец, простой русский человек, неважно из какой страты и народности, готовый в смутное время приводить страну в порядок и мир! Да, я — опричник, опричь воли государевой, никакой интернационал и прогресс надо мной не властны!
И перед кем было стесняться? Перед продажными или просто модными писаками и готовыми сожрать любое напечатанное в модной газете слово читателями этого бреда? Бреда, пронизанного ненавистью к России и полным непониманием ее? Тогдашними защитниками террористов и убийц и ревнителями их прав?
Так что офицерам нашим надо было не тушеваться и пытаться спорить с ретивыми поклонниками социализма, либерализма и прочих европейских достижений, а вместе с другими патриотическими и православными силами душить их, душить без милосердия. Главарей. Но слишком активных рядовых тоже. Без милосердия.
Зная храбрость русской интеллигенции, когда по отношению к ней принимаются неформальные меры, интересно было бы посмотреть, как через недельку-другую после применения этих мер встречали бы в любом уцелевшем салоне русского офицера.
