Едва засветились экраны предупреждения об опасности на американских истребителях, как с восточной стороны русской базы им навстречу взмыл рой зенитных ракет. «Орлы», находящиеся значительно выше, имели куда больше шансов уклониться от ракет, чем «Боевые соколы», которые летели прямо на ракеты. Одна пара истребителей была сбита через несколько секунд, но вторая пара сумела уклониться от первой волны ракет. Однако один из истребителей второй пары пострадал от осколков второй волны ракет СА-11, от которой почти уклонился. Летчик катапультировался, однако погиб при слишком сильном ударе о крышу жилого дома. Четвертый Ф-16 сумел спастись — он спикировал к самой земле, включил форсаж и с ревом над крышами домов улетел на запад. К нему присоединились два «Орла». Всего на город упало пять подбитых американских истребителей. Уцелел лишь один летчик. Спасшиеся самолеты сообщили о происшедшем по радио командующему американскими ВВС в Европе, штаб которого находился в Рамштейне. По его приказу к взлету уже готовилось двенадцать истребителей Ф-16 с полной боевой нагрузкой. Следующий налет американских самолетов будет совсем другим.
* * *
ПРЕЗИДЕНТУ НАРМОНОВУ:
МЫ ПОСЛАЛИ В БЕРЛИН НЕСКОЛЬКО САМОЛЕТОВ ДЛЯ ВЫЯСНЕНИЯ СИТУАЦИИ. ОНИ БЫЛИ СБИТЫ СОВЕТСКИМИ РАКЕТАМИ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. ПОЧЕМУ ЭТО ПРОИЗОШЛО?
— Что это значит?
— «Сбиты без предупреждения»? Там идет сражение, именно поэтому туда и были посланы американские самолеты! У нашего полка есть зенитные части, — объяснил министр обороны. — На вооружении этих частей противовоздушные ракеты малой дальности действия, способные поражать лишь самолеты на небольшой высоте. Если бы американцы только изучали ситуацию с безопасной высоты — десять тысяч метров, — мы не смогли бы даже коснуться их. В данном случае они, по-видимому, спустились ниже, по-видимому, пытались поддерживать наступление своих войск с воздуха. Только при таких условиях мы могли сбить их.
— Но у нас нет никакой информации?
— Действительно нет, нам еще не удалось установить связь.
— Не станем отвечать на этот вопрос американского президента.
— Тогда мы совершим ошибку, — заметил Головко.
— Ситуация и без того достаточно опасна, — сердито произнес Нармонов. — Мы не знаем, что там происходит. Как мне отвечать, если, как он утверждает, у него есть сведения о событиях в Берлине, а у меня их нет?
— Не ответив на этот запрос, мы как бы признаем свою вину.
— Мы вовсе ничего не признаем! — вышел из себя министр обороны. — Мы не пошли бы на это, даже если бы они напали на нас, а нам неизвестно, произошло ли вообще такое нападение или нет.
— Давайте так и ответим, — посоветовал Головко. — Может быть, если они поймут, что мы тоже ничего не понимаем, как и они, то поверят…
— Но они не поймут и не поверят. Нас уже обвинили в нападении, как же они поверят заявлению, что мы не контролируем ситуацию в этом районе.
Нармонов отошел к столу в углу кабинета и налил чашку чая. Тем временем его советники по разведке и обороне обменивались — чем, аргументами? — то ли это слово? Советский президент взглянул на потолок. Этот центр управления существовал еще со времен Сталина. Ответвление одной из линий метрополитена, построенного Лазарем Кагановичем, любимчиком Сталина, евреем и отчаянным антисемитом, самым верным его сподвижником, оно находилось на сотне метров под землей. А теперь советники объяснили Нармонову, что даже этот бункер больше не гарантирует безопасности.
О чем думает Фаулер? — спросил себя Нармонов. Несомненно, смерть стольких американских граждан потрясла его, но неужели он действительно полагает, что виноваты в этом Советы? И что вообще происходит? Сражение в Берлине, какое-то столкновение между морскими эскадрами в Средиземном море, ничем не связанные между собой, — а может, это звенья одной цепи?
Разве это имеет значение? Нармонов пристально посмотрел на картину, висевшую на стене. Нет, понял он, это не имеет значения. И он, и Фаулер — политические деятели, для которых внешнее впечатление весомее действительности, и представление — важнее фактов. Американец солгал ему в Риме по пустячному вопросу. Может быть, он обманывает и сейчас? Если так, то не потрачены ли впустую последние десять лет? Похоже, потрачены.
Как начинаются войны? — спросил себя Нармонов, все еще стоя в углу. История свидетельствует, что завоевательные войны начинали сильные люди, стремившиеся стать еще сильнее. Однако время людей с имперскими амбициями прошло. Хотя последний такой преступник умер не так давно. В двадцатом веке многое изменилось. Как началась первая мировая война? Больной туберкулезом убийца застрелил паяца, которого не любили до такой степени, что его собственная семья не явилась на похороны. Властная дипломатическая нота заставила царя Николая II выступить на защиту людей, которых он не любил, и с этого момента счет пошел на годы. Нармонов вспомнил, что у последнего из русских царей была в руках возможность остановить все это, но он не воспользовался ею. Если бы он только знал, чем кончится его решение вступить в войну, возможно, он нашел бы в себе силы остановить ее, но в момент страха и слабости он подписал приказ о мобилизации, который положил конец одному веку и начал другой. Та война началась потому, что маленькие, испуганные люди боялись войны меньше, чем публичного проявления собственной слабости.
И Фаулер именно такой человек, думал Нармонов. Гордец, надменный и высокомерный, решивший солгать по тривиальному вопросу лишь из-за опасения, что может упасть в моих глазах. Гибель сограждан приведет американского президента в ярость. Перед ним встанет страх новых смертей, но опасение проявить слабость испугает его куда больше. И судьба моей страны зависит от прихоти такого человека.
Нармонов оказался в изощренной ловушке. Ирония происходящего могла вызвать лишь горькую улыбку. Советский президент поставил на стол чашку с чаем — его желудок не мог выдержать горячую, внезапно показавшуюся отвратительной жидкость. Может ли он позволить себе проявить слабость? Это только подтолкнет Фаулера к дальнейшему безрассудству. Андрей Ильич спрашивал себя, а не применимо ли его представление о Джонатане Роберте Фаулере к нему самому?.. Он не мог ответить. Разве бездействие — не проявление слабости?
* * *
— Ответ не поступил? — спросил Фаулер старшину.
— Нет, сэр, ответа не было. — Глаза Оронтии не отрывались от экрана компьютера.
— Боже мой, — пробормотал президент. — Столько людей погибло!
И я могла оказаться в их числе, подумала Лиз Эллиот. Эта мысль возвращалась к ней снова и снова, подобно волнам, что накатывают на берег, разбиваются пеной и откатываются назад только затем, чтобы снова разбиться о те же скалы. Кто-то хотел убить нас, и я являюсь частью этих «нас». А мы не знаем, кто или почему…
— Мы не можем допустить, чтобы это продолжалось.
Но мы даже не знаем, что нужно остановить. Кто занимается этим? Почему они делают это? Лиз посмотрела на часы и рассчитала время, оставшееся до прибытия Летающего командного пункта. Жаль, что мы не полетели на первом. Почему мы не подумали о том, чтобы приказать ему лететь в Хагерстаун и там принять нас на борт! Оказавшись здесь, мы стали такой идеальной целью, что если они захотят убить нас, то теперь не промахнутся, правда?
— Как мы можем не допустить, чтобы это продолжалось? — спросила Лиз. — Он даже не отвечает нам.
* * *
«Морской дьявол-1-3», противолодочный самолет «Р-ЗС Орион», вылетевший из военно-морской базы на острове Кодиак, пробивался через порывистый ветер на малой, примерно пятьсот футов, высоте. Он уже установил первую линию из десяти акустических буев обнаружения в десяти милях к юго-западу от местонахождения «Мэна». В хвостовой части самолета гидроакустики сидели в своих креслах с высокими спинками, плотно пристегнутые к ним — большинство с пакетами от морской болезни под рукой, — и пытались разобраться в изображении на своих дисплеях. Прошло несколько минут, прежде чем все наладилось.
* * *
— Господи, это же моя лодка, — сказал Джим Росселли. Он набрал номер на своем телефоне и попросил вызвать коммодора Манкузо.
— Барт, что у них происходит?
— «Мэн» сообщил о столкновении, повреждены винт и гребной вал. Сейчас его охраняет самолет Р-3, и мы направили подлодку «Омаха» с указанием прибыть на место как можно быстрее. Это хорошие новости. А плохие заключаются в том, что в момент столкновения «Мэн» висел на хвосте у русской подлодки класса «Акула».
— Зачем «Мэн» занимался слежкой?
— Гарри убедил меня и оперативное управление, что это — совсем неплохая идея, Джим. Беспокоиться об этом сейчас уже слишком поздно. Думаю, все кончится благополучно! «Акула» еще далеко. Ты слышал, что проделал Гарри в прошлом году с «Омахой»?
