«Здравствуй, брат. Писать очень трудно». Так писал Федин Горькому в 1922 году: «Все прошли какую-то неписаную науку, и науку эту можно выразить так: „писать очень трудно”»[22]. Надо еще раз оговориться — пространство культовых книг вовсе не содержит намеки в каждом слове и зашифрованные прототипы. Это читатель в меру своей образованности соединяет обрывки проводов — одни остаются безжизненными, другие искрят, третьи включают экран, на котором дрожит неожиданная картинка.
Продолжаем о творчестве.
После того как коротышки из Цветочного города делают вынужденную посадку неподалеку от Зеленого города, художник Тюбик начинает рисовать местных малышек.
Один из первых же портретов он делает льстивым. Малышка выглядит красивой, но сходства в нем мало. И малышка справедливо спрашивает публику: «Для вас что важнее — красота или сходство»? «Конечно, красота»! — отвечают все хором. Дальше начинается шарж на потоковое искусство, то есть вовсе не только про живопись. Тюбик занимается «рационализацией»: «Поскольку всем требовалось одно и то же, Тюбик решил сделать так называемый трафарет. Взяв кусок плотной бумаги, он прорезал в ней пару больших глаз, длинные, изогнутые дугой брови, прямой, очень изящный носик, маленькие губки, подбородочек с ямочкой, по бокам парочку небольших, аккуратных ушей. Сверху вырезал пышную прическу, снизу — тонкую шейку и две ручки с длинными пальчиками. Изготовив такой трафарет, он приступил к заготовке шаблонов.
Что такое шаблон, сейчас каждому станет ясно. Приложив трафарет к куску бумаги, Тюбик мазал красной краской то место, где в трафарете были прорезаны губы. На бумаге сразу получался рисунок губ. После этого он прокрашивал телесной краской нос, уши, руки, потом темные или светлые волосы, карие или голубые глаза. <…>
Таких шаблонных портретов Тюбик нарисовал множество. Это усовершенствование очень ускоряло работу. К тому же Тюбик сообразил, что по трафарету, изготовленному рукой опытного мастера, каждый коротышка может заготовлять шаблоны, и привлек к этому делу Авоську. Авоська с успехом закрашивал по трафарету шаблоны нужными красками, и шаблоны получались ничем не хуже тех, которые были изготовлены рукой самого Тюбика. Такое разделение труда между Тюбиком и Авоськой еще больше ускоряло работу, что имело огромный смысл, так как количество желающих заказать портрет не уменьшалось, а с каждым днем увеличивалось.
Авоська очень гордился своей новой должностью. Про Тюбика и про себя он говорил с гордостью: „Мы — художники”. Но сам Тюбик не был доволен своей работой и называл ее почему-то халтурой. Он говорил, что из всех портретов, которые он нарисовал в Зеленом городе, настоящими произведениями искусства могут считаться только портреты Снежинки и Синеглазки, остальные годятся лишь на то, чтобы покрывать ими горшки и кастрюли» (1960, 135).
Здесь все хорошо — и купированный денежный интерес, и метод шаблонов, и бригадный подряд с Авоськой, идущий из глубины веков.
Один из самых известных споров архаистов и новаторов описан в четвертой главе книги о Цветочном городе.
Главное и самое известное соприкосновение Незнайки с искусством случается еще до всяких путешествий, когда он решил стать поэтом.
Незнайка пошел к своему приятелю, жившему на улице Одуванчиков. Знаменитого поэта звали Пудик, но в эстетических целях он взял псевдоним Цветик.
Про полет коротышек на воздушном шаре он пишет оду «Огромный шар, надутый паром, поднялся в воздух он недаром», в которой явственно угадывается отсылка к «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром…»
Цветик-Пудик решает проверить способности Незнайки, но на самом деле проверяет его знания, спрашивая о том, что такое рифма. Тут же он сам объясняет, что «рифма — это когда два слова оканчиваются одинаково. Например: утка — шутка, коржик — моржик». Дальше происходит знаменитый диалог, итожащий Тредиаковского и Ломоносова, архаистов с новаторами, ОПОЯЗ и все остальное в литературе.
Цветик требует рифму на слово «палка», и Незнайка дает блестящий ответ: «селедка».
Цветик возмущается, оттого что не видит никакой рифмы в этих словах, на что Незнайка справедливо сообщает, что все соответствует определению самого Цветика. Тот расширяет определение: «Надо, чтобы слова были похожи, так чтобы получалось складно. Вот послушай: палка — галка, печка — свечка, книжка — шишка», и предлагает придумать рифму на слово «пакля».
«Шмакля», — отвечает ему Незнайка.
Цветик не верит в существование такого слова, имплицитно полагая, что поэт не должен выдумывать слова. Взамен «шмакли» ему предлагают «рваклю».
«— Какая шмакля? — удивился Цветик. — Разве есть такое слово? <…> — Ну, тогда рвакля.
— Что это за рвакля такая? — снова удивился Цветик.
— Ну, это когда рвут что-нибудь, вот и получается рвакля, — объяснил Незнайка».
Заочно оппонируя Хлебникову и десяткам других поэтов, Цветик говорит, что «Надо подбирать такие слова, которые бывают, а не выдумывать», а если человек не может подобрать другого слова, то у него нет способностей к поэзии.
Парадоксально то, что с Цветиком происходит конфуз — он ходит потом по комнате, бормоча: «Пакля, бакля, вакля, гакля, дакля, макля», потом сдается и кричит: «Тьфу! Что это за слово? Это какое-то слово, на которое нет рифмы». Наконец он заключает: «Сочиняй так, чтобы был смысл и рифма, вот тебе и стихи».
Незнайка становится на торную поэтическую дорогу и начинает складывать слова. Сначала он пишет, разумеется, про главного коротышку:
Знайка шел гулять на речку,
Перепрыгнул через овечку.
Знайка возмущается: «Так ты из-за рифмы будешь на меня всякую неправду сочинять?», на что Незнайка справедливо отвечает: «Зачем же мне сочинять правду? Правду и сочинять нечего, она и так есть». Ему угрожают, но он читает дальше:
Торопыжка был голодный,
Проглотил утюг холодный.
Торопыжка возмущен, как возмущен и Авоська несоответствием поэзии и жизни:
У Авоськи под подушкой
Лежит сладкая ватрушка.
Поэтический эксперимент заканчивается на докторе Пилюлькине, который консолидирует возмущение масс, и, более того, Незнайке запрещают читать стихи в других краях, заранее порицая «публикации за рубежом»: «Ты еще пойдешь перед соседями нас срамить? Попробуй только! Можешь тогда и домой не возвращаться.
— Ну ладно, братцы, не буду, — согласился Незнайка. — Только вы уж не сердитесь на меня.
С тех пор Незнайка решил больше не сочинять стихов» (1960, 20–24).
Надо сказать, что я сразу же открыл один словарь рифм, обещавший себя в качестве подспорья для сочинения лирических стихов, на слове «пакля». Словарь предложил следующий ряд: сакля, иссякла, обмякла, ракля, спектакля. А к «палке» соответственно — нахалка, профессионалка. Либералка. Мигалка. Моталка. Чесалка. Хабалка. Черпалка. Шпаргалка. Селедки кончились.
Конец перспективы.
Вовремя кончить
