и с дальнейшей торговлей с лесной братией они, по взаимному согласию с Ириной, даже и не рассматривали. Джентльменские договоренности нужно по возможности выполнять, и выполнять честно. Но могут быть и маленькие исключения. Вы имеете право на один телефонный звонок.
С местными коллегами связываться не стоило однозначно. Они себя уже проявили. Только дай им шанс сесть себе на хвост — потом не оберешься неприятностей. Своих-то пускать в это дело ни к чему, а тем более этих. Конечно, через них получить необходимые деньги было бы куда проще. Но за помощь они, что вполне логично, потребуют расплатиться информацией. А это уже в наши планы не входит. Плюс ко всему — спутница у капитана Ларькина, конечно, не самая удобная. Если учесть изначальный повышенный интерес здешних товарищей к их с Ириной миссии, то ситуация складывается и вовсе забавная. Уехали на две недели в Тютюевку, ловить снежного человека. А через неделю капитан Ларькин возвращается. Без лейтенанта Рубцовой. Но зато с шикарной барышней явно не среднерусских кровей и почти не говорящей по-русски. А в кармане у капитана Ларькина бриллиантов на миллион долларов. Каковые бриллианты он очень хочет продать, а на вырученные деньги понакупить всяческих медицинских прибамбасов и отбыть обратно в Тютюевку. Продолжать ловить снежных людей. Нет, с местными коллегами связываться совсем не стоит. Но продать в чужом городе дорогие камушки можно только через черный рынок. А где черный рынок, там всегда немалые сложности. Ксива, конечно, у меня с собой, и ствол тоже. Да и с остальными необходимыми навыками тоже все в порядке. Но…
— Ленань, — повернулся он к своей спутнице.
— Да, Ви-али, — она подняла на него глаза, и ее вцепившиеся в ручку дверцы пальчики чуть ослабили хватку.
— Скажи, ты можешь увидеть в чужой голове, ну, скажем, цифры? Нам нужно будет продать эти камни. А люди, с которыми нам скорее всего придется иметь дело, доверия у меня заранее не вызывают.
— Это трунно. Ошш'ень силь'но ттарасс'а. Мало рремени, потом утта'йошш — нишш'йево нее винно.
Что ж, уже хорошо. Уже хорошо. Потому что не каждый день капитану ФСБ приходится продавать на черном рынке такие крупные камушки.
— Так вот, Ленань, ты должна мне помочь. Ирина кое-чему научила меня — я имею в виду астом.
Брови у Ленань удивленно поползли вверх.
Виталий, не отрываясь от дороги, соорудил посреди бегущей навстречу серой полосы небольшое уютное озеро и пустил от него в сторону Ленань веселый быстрый ручеек.
* * *
17 июля 1999 года. Саратов.
Перед самым въездом в Энгельс Виталий поменял на «уазике» номера. Если местные коллеги дали патрульно-постовой службе наводку, пусть гаишники не беспокоятся. Хвост ему совершенно не нужен.
Проблему с камушками нужно было улаживать быстро и тихо. Способ улаживания проблемы сомнений не вызывал. Доехав до первого — уже в Саратове — частного ювелирного магазина, Виталий припарковался, вышел вместе с Ленань из машины и в последний раз кратко ее проинструктировал.
В магазине были две девочки за прилавком и охранник в камуфляже и с кобурой на поясе. Виталий подошел к барышням.
— Прошу прощения, — начал он.
Ближайшая барышня со скучающим видом, едва озаботившись наклеить на лицо дежурную улыбку, оторвалась от кроссворда. Однако при первом же взгляде на Ленань в глазах у нее блеснула искорка интереса. Прикидывает, сколько стоило это платье где-нибудь в Лондоне или в Нью-Йорке, подумал Виталий. И как бы ей самой обзавестись чем-нибудь похожим, хотя бы за двадцатую часть исходной суммы. Столь же незамысловатым и безупречно элегантным. Открыть ей, что ли, секрет фирмы? Ивантеевская швейная фабрика. Но вслух он сказал:
— Прошу прощения. Мне хотелось бы оценить одну вещь.
— Какую вещь?
— Хорошую и очень дорогую. Я могу поговорить с вашим оценщиком?
— Почему бы и нет, — пожала плечами барышня, продолжая мерить взглядом Ленань, — пройдите вон туда, налево.
Обернувшись, чтобы кивнуть своей спутнице, Виталий обратил внимание, что и охранник тоже не отрывает от Ленань глаз. Правда, его явно интересовало как раз не платье, а то, что это платье оставляло открытым. И то, что под платьем только угадывалось. И еще он обратил внимание, что место это Ленань откровенно неприятно.
Оценщик оказался пожилым, лет шестидесяти, евреем в мятом клетчатом костюме и без галстука. Он обильно потел, и рубашка на нем была расстегнута до середины волосатой груди.
— Ну, что у вас, молодые люди?
— У нас камушки, — сказал Виталий, доставая из кармана кисет.
— Что за камушки?
Виталий развязал шнурок и выудил наугад один из бриллиантов, попутно соорудивши слева от себя астом и дав Ленань в астоме знак. Бриллиант он вынул самый крупный из тех, что попали в щепоть.
Оценщик вставил в глаз стеклышко и принялся поворачивать камушек то так, то эдак. В астоме плеснули хвостами и зависли над поверхностью две крупные серебристые рыбы. Виталий послал свою тень взять их. Астом исчез. Ленань с усталым видом опустилась в стоящее у стены кресло.
— А позвольте вас спросить, молодые люди, — оценщик поднял на Виталия глаза. — Откуда у вас такая вещь?
— От бабушки досталась. В наследство.
Виталий все еще никак не мог прийти в себя. Ленань просигнализировала ему — двести. Двести тысяч долларов. Даже если им удастся выручить за него половину этой суммы, на один этот камень можно будет скупить все аптеки города Саратова.
— Хорошая у вас была бабушка, — оценщик снова склонился над камушком.
— Большевики в свое время не нашли. А бриллианты — семейные. Старые бриллианты.
— Да, огранка не новая. И не российская. У нас так не умеют. Но это и не «Де Бирс», и не Амстердам. Вы, часом, не знаете, откуда у вашей бабушки…
— Давайте ближе к делу, — перебил его Виталий.
— Давайте, давайте, — тут же согласился оценщик. — Я могу предложить вам за этот камень, ну, скажем, тридцать тысяч.
— Мало, — сказал Виталий.
— Подумайте, подумайте, молодой человек. Это же тридцать тысяч. Это же тысяча двести долларов. И никакого налога…
— Так вы о рублях говорите? — проговорил Виталий. — Лена, пойдем отсюда. В этой шмуклевальне малахит от мельхиора не отличают.
— Погодите, погодите, молодой человек. Я беру свои слова обратно. Я готов дать настоящую цену.
Виталий обернулся и поднял бровь.
— Я дам вам восемь тысяч долларов. Нет, восемь пятьсот. Но выше я пойти не могу. Вы поймите, если сделку пропускать через официальные бумаги…
— Слушайте, папаша, — в голосе у Виталия послышались вкрадчивые интонации причерноморского налетчика. — Ваш бизнес липовый. Если вы не знаете настоящую цену вещи, вы сидите не на своем
