Нет, едва ли Александра Федоровна желала, да только не решалась отправить Григория на родину. К несчастью, он был нужен ей здесь и она делала все, чтобы он оставался при ней. Это погубило обоих. А по большому счету — всех.
«Да, революция назревает и надвигается. Теперь ее проводят в жизнь высшие классы и чины, а потом — поведут уже на свой лад рабочие и крестьяне. Кто тут останется в живых, Один Господь ведает. Но можно весьма думать, что сама виновница зла, "темная сила", в лице Гришки Распутина, благополучно удерет в критический момент куда-нибудь за границу», — записал в дневнике 9 декабря 1916 года, то есть ровно за неделю до убийства Распутина, Лев Тихомиров.
«До чего мы дожили! Религия поругана, духовенство запугано, ум, способности людей обесценены, отброшены, как ненужный хлам, и на поверхность всплывают одни авантюристы за другими… Не могу переварить такой обиды, нанесенной нашей русской народной чести. Пока я жива, никогда не прощу сделанного нам оскорбления и останусь непримиримой к тем, чьею властью была допущена эта несмываемая и неслыханная обида!» — по обыкновению эмоционально высказывалась в дневниковых записях княгиня М. К. Тенишева.
«Царь Николай прежде всего сам перестал верить в себя как Божьего помазанника, и недостающую ему веру он занял у Распутина, который и захватил власть и втоптал ее в грязь. Распутин, хлыст — символ разложения церкви, и царь Николай — символ разложения государства соединились в одно для погибели старого порядка <…> Царь погиб в хлыстовской грязи от раздробления и распыления неба (духовного целого)», — отметил в дневнике Михаил Пришвин уже после того, как все было уже кончено.
Все это было так же несправедливо, как и суждения Блока о царской власти, и Распутин в критический момент никуда не удрал, а принял смерть, но именно так думали о нем и о Государе, и о государственном строе России наиболее глубокие и проницательные из современников и участников той исторической трагедии. Россия была расколота непоправимо. Царству, поделенному даже не надвое, а раздробленному, распыленному на множество частей, было не устоять.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Клеветники России. Был ли Распутин немецким шпионом? Убийство. Хрустальное распятие — почему? Англичанка. Завещание Арона Симоновича. Измена и глупость. Последний защитник трона. Темные силы
Напряжение в стране достигло пика в начале ноября 1916 года, когда Милюков выступил со знаменитой речью в Государственной думе.
«1 ноября, в Петрограде, лидер Кадетской партии Милюков произнес в Гос. Думе речь, которую позже сам назвал: "штурмовым сигналом", — вспоминал Спиридович. — Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется "вокруг молодой царицы". Милюков заявлял, что от Английского посла Бьюкенена он выслушал "тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру". Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию — "Глупость это или измена" и сам, в конце концов, ответил: — "Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью". Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики — "клеветник, клеветник", председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: — "Я не чувствителен к выражениям Замысловского"».
Эта речь была моментально перепечатана европейскими газетами. Чеканная милюковская формулировка «глупость или измена?», повторявшаяся как рефрен, хотя и была частично изъята из стенографического отчета Думы, все равно проникала в сознание каждого. Это был удар, от которого страна уже не оправилась. Обвинение, брошенное им, касалось уже не только Распутина и его ставленников-министров, но и самих Государыни и Государя. Собственно это было даже не обвинение, но намеренное и подлое оскорбление.
«Я вам назвал этих людей: Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та "придворная партия", победой которой, по словам "Neue Freie Presse", было назначение Штюрмера. Дер Зиг дер Гофпартей, ди зих ум ди юнге Царин группирт (Победа придворного кружка, окружающего молодую Императрицу)», — цитировал в своей речи немецкую прессу как истину в последней инстанции Милюков.
«Произнося свою речь, Милюков, конечно, понимал, чего стоят во время войны утверждения немецкой газеты, на которую он ссылался. Он знал, что никаких данных на измену кого-либо из упоминавшихся им лиц не было. Он клеветал намеренно, — писал Спиридович. — И эта клевета с быстротою молнии облетела всю Россию и имела колоссальный успех. Вычеркнутые из официального отчета слова Милюкова были восстановлены в нелегальных изданиях его речи. Листки с полной речью распространялись повсюду.
Монархист депутат Пуришкевич, пользуясь своим санитарным поездом, развозил по фронту целые тюки той речи и развращал ими солдат и офицеров. Все читали об измене, о подготовке сепаратного мира и верили. Правительство как бы молчало. Храбрившийся, что он скрутит революцию, министр Протопопов просто не понял этого первого удара революции. Ни один из шефских полков Государыни не обрушился на клеветника. Таково было общее настроение. Безнаказанность поступка Милюкова лишь окрылила оппозицию и показала ей воочию, что при министре Внутренних Дел Протопопове и при министре Юстиции Макарове все возможно. И кто хотел, тот продолжал работать на революцию».
«Что же, я первый изменник?» — возмущенно спросил вскоре после этого инцидента Николай Александрович у Родзянко, когда тот во время высочайшей аудиенции в Ставке в середине ноября 1916 года затронул распутинскую тему.
«…могу вспомнить известную дурную речь члена Думы Милюкова, брошенную им в лицо царице с разными обвинениями: "Глупость это или измена?!" Что угодно, но я решительно отвергаю в душе своей мысль об измене царицы в пользу немцев! Этого не было и быть не могло! Фактов таких и доселе не знает история, хотя она стала против царей. И самый характер царицы не допускает такого лицемерия», — писал в воспоминаниях митрополит Вениамин (Федченков). Но мнение его было исключительным, да и высказанное в мемуарах, оно отражает оценку более поздних лет, когда прояснился трагический смысл тогдашних событий. А осенью 1916 года некогда поверившая слухам о связи Императрицы с Распутиным и распевавшая «Царь с Георгием, а царица с Григорием», измученная неудачной, тяжелой войной Россия еще в большей степени уверовала в то, что во дворце — измена. Самое страшное, что только может быть во время неудачной войны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
