и заступничества. Многие средь них уже второй, а то и третий день на морозе ждали, как придёт их черёд просить. За порядком следил Кузьма, пресекая толкотню, брань и ругань. В отдалении же сидел Афанасий Вяземский, наблюдая за сим уж который час.
Опричники не носили нынче чёрного. Посему же Кузьма не сразу признал царского слугу из братии, притом из первого круга. Первым порывом его было не пускать пришлеца без спросу да очереди в палату, да вскоре мужик признал Фёдора Басманова. Тот быстро выискал Вяземского взглядом да подступил к нему.
– Афанасий Иваныч, – Фёдор отдал короткий поклон.
– Фёдор Алексеич, – вздохнул Вяземский, потирая переносицу.
Басманов сел подле князя, откинувшись назад.
– Гляжу, земские тебе уж наскучили? – спросил он, видя, как Афанасий проводит рукой по лицу.
Вяземский кивнул.
– Афонь, а я б сменил тебя нынче, – молвил Фёдор, пожав плечами.
Вяземский обернулся на молодого опричника, чуть вскинув брови.
– От только, Афанасий Иваныч, уж поведай, не таи, – вкрадчиво молвил Фёдор, чуть прищурив взор, – отчего ж Малютка-то наш так взъелся нынче на меня? Ты, поди, с ним больше моего знаешься.
Афанасий усмехнулся.
– Ты вчера ко двору пришёл, понять не могу? – вопрошал Вяземский. – Малюта – зверь ворчливый да угрюмый. Поди, найди ещё, на кого он не взъелся.
– Ну, – Фёдор пожал плечами, – меня он чёй-то паче прочих недолюбливает.
– А за что ж тебя, Алексеич, любить-то? – молвил Вяземский. – Тока гляньте – и двадцати лет нет от роду, а уж боярин видный, при царе в сребре и злате, и в ратном деле славен, и уродился ж каким!
Фёдор с лукавой улыбкой внимал речи Вяземского да под конец согласно кивнул.
– От сам и скажи – как тебе всё это простить? – Вяземский развёл руками.
– Ты ж простил как-то, – молвил Фёдор, поведя плечом.
Вяземский усмехнулся в ответ, потрепав за волосы Басманова, да всё ж отвесил слабый подзатыльник, поднимаясь со своего места.
– К чёрту тебя, Фёдюш, к чёрту! – молвил Вяземский напоследок да пошёл прочь.
Глава 2
Из-под ворот спешно вычистили липкий мокрый снег, и навалились мужики крестьянские, отворяя двери настежь. Въехала тройка, запряжённая славными жеребцами. С саней сошёл князь Василий Сицкий с дочерью. Варвара на руках держала своё дитя.
Пришлых радушно встретил Басман-отец. Они обнялись и поцеловались в щёки, после чего Алексей поспешил завести гостей в палаты.
– От Петька щёки отъел, – усмехнулся Басман, поглядывая на внука. – Поди, Варюш, намаялась с ним? Эй, вы там! Агашку кличь, бестолочь!
Варвару и Петра Фёдоровича оставили с няньками. Басман же повёл Сицкого коридорами в светлые хоромы.
– От как знал, не надо с этим Бельским знаться, – молвил Сицкий. – Как получил письмо паршивца этого…
– Господь уберёг, – молвил Басман-отец, осеняя себя крестным знамением, – всех, кого признал Старицкий, нынче ждёт несладкая участь, ой не сладкая.
– Подлый этот гад писал же – айда на охоту, айда. От те и айда! – Сицкий злобно сплюнул наземь.
– Видать, тебе токмо так писал. Иные, поди, ехали уже Владимиру присягать, псы, – мотнул головой Алексей. – И это ты вовремя надумал.
Василий ударил себя в грудь, отдавая поклон.
– Спасибо, Басман, спасибо! – молвил Сицкий.
– Уж породнились же как-никак, – добродушно бросил Басман-отец, отмахнувшись.
– От же не думал я тогда… – ухмыльнулся Василий.
За сим опричник ввёл князя в светлую палату. Владыка сидел на троне в царском одеянии. Иоанн пребывал в спокойном, мирном расположении духа. Безмятежный взор его был устремлён на вошедших. По правую руку стоял Фёдор Басманов, разодетый в узорчатый кафтан. Басман-отец поклонился царю, поцеловал перстень государя и занял место подле сына. Сицкий преклонил колено перед великим владыкою.
– Стало быть, Василий Андреевич, – молвил Иоанн, вставая с трона, – желаешь служить в опричнине?
* * *
На площади возвышались столбы. Задубевшие обнажённые тела коченели на лютом морозе всю ночь. Уж не дрожали, не стенали, и ежели в ком и теплилась жизнь, так было в том лишь большее мученье. В котлах уже вскипела вода.
Василий Сицкий был суров и собран. Вместе с Басмановыми опричники снимали тела и сбрасывали в бурлящий котёл. Многие нашли свою смерть ещё этой ночью – холодное безмолвие навек забрало их души. Иная же участь ждала тех, кому не посчастливилось встретить рассвет, и сейчас были объяты адской агонией. Из бурлящей воды ошпаренные тела выуживались крюками, пронзающими обезображенную плоть, и бросались в снег.
Кожа вздувалась пузырями, сходила сама собой, обнажая кровь и плоть, пышущую жаром. Едва ли можно описать тот звук, что раздирал горла казнённых. Плоть замертво примерзала ко льду. Иоанн с особым чаяньем следил, как поступает Сицкий. Рука его не дрогнула ни на миг, и расправлялся он с изменниками непоколебимой, твёрдой волей. Как последний страждущий вопль стих и эхо его уж смолкло, Алексей кратко хлопнул Сицкого по плечу.
– Славно ты, славно, – молвил Алексей, – не сплоховал.
Василий кивнул, глядя на толпу.
* * *
– От ты, чёрт, бес, – бормотал Грязной, покуда волокли его до опочивальни.
Генрих тихо усмехнулся, открывая дверь ногой. Немец доволок Ваську и сбросил на кровать, да так, что ненароком Грязной ударился башкой об изголовье. Громко шикнул.
– А плевать, – засмеялся Васька, запрокинувши захмелевшую уж головушку свою, – от тебе даже проиграть-то не стыдно!
Генрих усмехнулся себе под нос и, прикрыв дверь, поспешил воротиться к пиру. И в самом деле, нынче гулянка была славная, раздольная. Во дворе шум стоял превесёлый и радостный. Созвал же царь гостей, многих и многих. Почётно был принят князь Владимир Старицкий. Прибыл он со своей женой, место они заняли подле царя. Средь прочих гостей, к большему удивлению, был и князь Иван Андреич Бельский. Стоило князю появиться, как многие взоры устремились на него, да глядели не по-доброму.
– Напомни-ка мне, – молвил Малюта, чуть подавшись к Афоне, – какого чёрта Бельский ещё живой?
Афанасий перевёл взгляд на того да усмехнулся.
– Видать, князька что похлеще ждёт, – пожал плечами Вяземский.
– Как в воду глядишь, Афонь, – встрял Фёдор, взявшись впрямь откуда ни возьмись.
Басманов опёрся рукой о стол да наполнил чаши опричников. Вяземский подался назад, чтобы оглядеть наряд Фёдора. Платье было чуть распахнуто к горлу. Бусы залились резвым перезвоном, как Фёдор потянулся вперёд, стянув что-то со стола. Затем он взял пустую чашу, отряхнул её, чтобы смахнуть капли наземь, да налил и себе.
– За царя, – молвил Басманов, стукнув кувшином медным о свою чашу и чаши опричников. Как исполнил то, так и спешил воротиться в пёструю толпу скоморохов.
– Вот же чёрт татарский, – цокнул Афанасий, глядя вслед Басманову.
– И не говори, – отмахнулся
