— Почти все эти малыши прежде всего нуждаются в ласке.
— Но я же им всем дала бутылочки…
— Бутылочка — дело другое.
Она не ответила и начала проверять остальных. На мой взгляд, я ничего глупого не сказала. Ребенок слов не понимает; откуда ему знать, что случилось, почему его утащили от мамы — вот он и кричит. Нужно же его успокоить!
Тут подошла Герди.
— Помощь нужна?
— Еще бы! Вот, держи этого.
В несколько минут я собрала трех девушек примерно моего возраста да еще прихватила Кларка, болтавшегося по галерейкам вместо того, чтобы лежать смирно в своей ячейке. Не то чтобы ему так уж хотелось возиться с маленькими, но все лучше, чем скучать без дела, и он согласился.
Больше помощников не требовалось — места мало. И работа пошла: две «няньки» немножко вдвинулись в палаты, а церемониймейстер — то есть я — стояла на малюсеньком пятачке у подножия трапа, готовая в любую минуту шарахнуться в сторону, пропуская идущих по трапу или коридору. Герди, как самая высокая, встала рядом с двумя пеленальщицами и передавала самых ревучих малышей мне, а мокрых — на пеленание, и наоборот: а сухих и укачанных — в колыбельки, пока снова не заплачут.
Таким образом, свою долю внимания получали минимум семеро малышей одновременно, а то даже десять-одиннадцать (при 0,1 g ноги почти не устают, а ребенок почти ничего не весит, так что время от времени некоторые из нас брали на себя сразу двоих, по одному в каждую руку).
Через десять минут гвалт был низведен до уровня отдельных, быстро затихающих всхлипов. Вот не думала, что Кларк выдержит до конца, а он выдержал. Наверное, присутствие Герди помогло. С угрюмо-величественной физиономией, какой я у него сроду не видела, он баюкал малышей и вскоре уже бормотал «баю-баю, спи-усни, сладкий сон тебя возьми», точно всю сознательную жизнь работал нянькой. Больше того — детям он, похоже, нравился; у него они умолкали куда быстрее, чем у нас. Что он их — гипнотизирует?
Так продолжалось несколько часов. Уставших сменяли новые добровольцы, и меня раз подменили; так что я опять смогла перекусить и отдохнуть часок на своей полке, чтобы потом снова заняться делом.
Только я вернулась к «операционному столу», по внутренней связи зазвучал голос капитана:
— Прошу внимания. Через пять минут отключается тяга, и корабль будет находиться в состоянии невесомости до окончания ремонтных работ на внешней стороне обшивки. Всем пассажирам — пристегнуться. Всем членам экипажа — принять меры к безопасности.
Я продолжала работать — нельзя ведь ребятенка так бросать. Остальные разложили детишек, которых нянчили, по колыбелькам и побежали на свои места, пристегиваться — тут вращение корабля и прекратилось. Один оборот за двенадцать секунд в центре корабля почти не чувствуется, но когда вращение прекращается, попробуй не заметь! Стюардесса, на пару со мной занимавшаяся пеленанием, сказала:
— Подди, иди-ка быстренько пристегнись!
— Бергитта, не валяй дурака, — ответила я. — Тут дел невпроворот.
И, запихнув спеленутого малыша на место, застегнула молнию его колыбельки.
— Ты же пассажир! Ну пожалуйста!
— А со всеми этими детьми кто будет заниматься? Может, ты? А те четверо, в женской палате?
Бергитта вытаращила глаза, хлопнула себя по лбу и поспешила к ним. Прочие стюардессы проверяли, все ли пассажиры как надо пристегнулись, и она больше не досаждала мне своими «ну пожалуйста», ей хватало возни с уборкой выдвижного стола и закреплением люлек. Я проверяла остальных малышей — молнии почти у всех были расстегнуты. Конечно, при поточном методе укачивания так удобнее, но застегнуть в невесомости люльку с малышом так же необходимо, как и ремни безопасности — на взрослом. Такая конструкция оставляет свободной только голову и держит малыша удобно, но крепко.
Управиться со всеми к тому моменту, когда завыла сирена и капитан вырубил двигатели, я, конечно, не успела.
Ой, мамочки, что тут началось! Ужасы преисподней. Сирена спавших малышей перебудила, а те, кто не спал, вообще напугались до смерти. И все эти маленькие, извивающиеся червячки заверещали вовсю, а один, которого я не успела застегнуть, выскользнул из колыбельки и поплыл на середину комнаты! Я ухватила его за ножку, но оторвалась от пола сама и вместе с ним уткнулась в гирлянду колыбелек на стене. Только теперь это была не стена, а препятствие на пути моего полета. Невесомость человека непривычного здорово дезориентирует, я же, надо признаться, как раз к непривычным и отношусь. То есть тогда относилась. Стюардесса нас обоих сцапала, засунула маленького вертунчика в люльку и застегнула молнию, а я тем временем висела на другой ее руке. И тут из колыбелек вывернулись еще двое.
На этот раз у меня вышло лучше — я тут же поймала одного и просто держала, пока Бергитта занималась вторым. Она-то в невесомости как рыба в воде — двигалась плавно и грациозно, будто прима-балерина в замедленной съемке. Я себе отметила, что обязательно научусь двигаться так же, и еще подумала, что неприятности позади. Ан черта с два. Малышам невесомость не нравится, они при ней жутко боятся; вдобавок она на их сфинктеры действует расслабляюще. Конечно, последнее обстоятельство можно бы пока оставить без внимания, но ведь пеленки и подгузники всего не удерживают, а шестерых маленьких покормили не больше часа назад.
Теперь понятно, зачем всех стюардесс обязательно отправляют на курсы нянечек. В следующие пять минут, если бы не мы, пятеро маленьких насмерть бы задохнулись! Бергитта прочистила горлышко первому, отрыгнувшему свое молоко; я, глядя на нее, занялась вторым, а она уже взялась за третьего — и так далее.
А потом нам хватило забот с чисткой воздуха пеленками. Девочки! Если вы страдаете, когда младшего братишку стошнило на ваше новое выходное платье, вам надо бы пережить такие детские шалости в невесомости. Тут-то все это никуда не падает, а просто летает вокруг, как мыльные пузыри, пока его не догонишь. Или пока «оно» не догонит тебя.
А комнатушка-то — тесная! А малышей-то — шестеро!
К тому времени как мы, наконец, процентов на девяносто пять очистили воздух и обе уляпались с головы до ног кислым молоком, капитан объявил готовность к пуску двигателей и, слава богу, сразу же их запустил. Тут появилась старшая стюардесса и пришла в ужас, что я не пристегнута, а я ей вежливо ответила, что пусть идет куда хочет (конечно, в выражениях, подобающих моему полу и нежному возрасту), и что бы, интересно, сказал капитан Дарлинг, если бы я, согласно всем правилам и распоряжениям ушла, а кто-нибудь из маленьких задохнулся бы насмерть? Бергитта поддержала меня, подтвердив, что я спасла от удушья по меньшей мере двоих — как следует сосчитать ей было некогда. Тогда эта миссис Пил быстренько взяла тоном ниже, извинилась, поблагодарила меня, вздохнула, отерла лоб, слегка задрожала, и тут я поняла, что она едва держится на ногах — однако всех малышей проверила самолично и умчалась. Нас тут же подменили, мы с Бергиттой втиснулись в женскую уборную и кое-как помылись, хотя лучше от этого не стало — все равно переодеться было не во что.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
