пользы для себя и своих семей. Госпожа Рупа Мера, которая всегда выпадала из общего разговора, если речь заходила о политике, ушла в соседнюю комнату укладывать Уму на ночь.
– Господин Майтра, у которого я остановился, изложил мне свою концепцию утопического государства, – сказал Амит. – Управлять им должны дети, единственные в семье, оставшиеся без родителей и неженатые. Во всяком случае, утверждает он, министры не должны иметь детей.
Никто не проявил желания высказаться по этому поводу, и Амит продолжил:
– В противном случае им придется вытаскивать своих отпрысков из всевозможных неприятностей, в которые те вляпываются. – Он запнулся, осознав, что и кому он говорит. Все молча смотрели на него, и он поспешно добавил: – Правда, согласно Иле-каки, это наблюдается не только в политике – академическая наука ничуть не лучше, сплошное… как это она выражается?.. сплошное беззастенчивое кумовство и дрязги. И в литературных кругах то же самое.
– Иле? – переспросил Пран.
– Да, Иле Чаттопадхьяй, – ответил Амит, довольный тем, что разговор вернулся в безопасное русло. – Доктор Ила Чаттопадхьяй.
– Специалист по Донну?
– Да. Вы не встречались с ней в Калькутте? У нас, например? Нет, вряд ли. Она рассказывала мне о скандале в одном из университетов, где некий профессор вставил в программу обязательного изучения книгу, которую сам написал под псевдонимом. Ила в связи с этим крайне разволновалась.
– Она, похоже, легковозбудимая личность, – заметила Лата с улыбкой.
– О да, – ответил Амит, обрадовавшись, что Лата включилась в общий разговор. – Этого у нее не отнимешь. Кстати, она приезжает в Брахмпур на несколько дней, так что у вас есть шанс встретиться с ней, – обратился он к Прану. – Я дам ей ваши координаты. Она очень интересный человек.
– Девочка уснула, – сообщила госпожа Рупа Мера, возвращаясь в столовую. – Спит здоровым сладким сном.
– Ее монография о Донне, на мой взгляд, очень хороша, – сказал Пран. – А в связи с чем она приезжает?
– Чтобы позаседать в какой-то комиссии – не помню какой. И я не уверен, помнит ли она сама при ее безалаберности.
– Да, она из этих интеллектуалок, – вступила в разговор госпожа Рупа Мера. – С современными взглядами. Она посоветовала Лате не выходить замуж.
Пран, поколебавшись, спросил:
– Это, случайно, не квалификационная комиссия?
– Да, вроде бы, – ответил Амит, пытаясь вспомнить. – А, да! Она говорила о низком уровне большинства кандидатов, так что это, должно быть, действительно квалификационная комиссия.
– Тогда мне с ней, наверное, лучше не встречаться. Она будет решать мою судьбу, а я, боюсь, один из тех кандидатов, которых она имела в виду.
Семья жила в довольно стесненных обстоятельствах, и продвижение Прана по служебной лестнице играло немаловажную роль. От этого могло зависеть даже сохранение за семьей дома, которым они владели ad hoc[229].
– Решать судьбу! Не слишком ли сильно это звучит? Профессор Мишра целиком вас поддерживает, и я думаю, судьба вряд ли захочет подставить вам подножку.
– Вы говорите, профессор Мишра поддерживает Прана? – подалась вперед Савита.
– Ну да, – ответил Амит. – Он стал превозносить Прана, когда я сказал ему, что обедаю у вас.
– Вот видишь, дорогой, – сказала Савита.
– Лучше уж быть тараканом, – высказался Пран. – Тогда тебя не заботило бы, что решит квалификационная комиссия, что будет с Индией, не пришел ли чек с почтой, доживешь ли ты до тех пор, когда твоя дочь вырастет. Как мне надоело беспокоиться обо всем этом!
Все, кроме Амита, посмотрели на него с удивлением и бóльшим или меньшим сочувствием.
– Особенно надоело беспокоиться обо мне, да? – выпалил вдруг Ман.
– Беспокоиться-то я беспокоюсь, но завидую таракану, которому наплевать, что случилось с его братом. Да и с отцом.
– И с матерью, – добавил за него Ман, поднимаясь из-за стола. Он чувствовал, что не в силах выносить подобный разговор.
– Ман, ты зря так это воспринимаешь, – вмешалась Савита. – Пран же никого ни в чем не обвиняет. И ему тоже было очень нелегко в последнее время. А ты, дорогой, пожалуйста, не говори так. Это совсем на тебя не похоже, и я не удивляюсь, что Мана это задело.
Пран зевнул и сказал с усталым добродушием:
– Хорошо, я буду осторожнее говорить. Со своими близкими и в своем доме.
Он заметил, что Савиту это покоробило, и пожалел, что произнес последнюю фразу. Ей-то удавалось держаться сдержанно, не чувствуя себя ограниченной чем-либо и ведя себя абсолютно свободно. Пран ведь никогда не был полностью здоровым. Еще до рождения Умы он имел возможность убедиться, как Савита его любит. Когда он спал, она ходила вокруг на цыпочках, а если ей случалось, забывшись, начать напевать, она сразу испуганно замолкала. При этом ей и в голову не приходило считать это каким-то посягательством на ее свободу. Иногда, уже проснувшись, он не открывал глаз, притворяясь спящим, чтобы ощутить это проявление ее чувств. Наверное, она была, как всегда, права: его жалоба была необоснованной, если не детской.
Глядя на Савиту, Лата думала, что ее сестре было суждено стать замужней женщиной, хозяйкой дома. Ей доставляло удовольствие делать все, что требовалось для дома и для семьи: и принимать важные решения, и возиться с мелочами. Правоведением она занялась только из-за болезни Прана. И тут ей пришла в голову мысль, что Савита любила бы любого достойного мужчину, выйдя за него замуж, – какой бы трудный характер у него ни был и как бы он ни отличался от Прана.
18.5
– О чем ты думала? – спросил Амит Лату после обеда, допивая свой кофе.
Пран с Савитой провожали в этот момент других уходивших гостей, госпожа Рупа Мера вышла на несколько минут в свою комнату.
– О том, как прошло твое чтение. Мне понравилось, это было впечатляюще. Вопросы и ответы на них тоже были очень интересны, особенно статистическое примечание и совет раздирать фолианты. Надо посоветовать Савите поступать так же с ее юридическими трактатами.
– Я не знал, что ты знакома с молодым Дуррани, – сказал Амит.
– А я не знала, что это он пригласил тебя.
После паузы, длившейся несколько секунд, Амит сказал:
– Я имел в виду, о чем ты думала за обедом, глядя на Прана и Савиту. Когда подали пудинг.
– А, вот что!
– Да. Так что?
– Я не помню, – ответила Лата, улыбаясь.
Амит рассмеялся.
– Почему ты смеешься? – спросила она.
– Наверное, потому, что поставил тебя в неловкое положение. Мне нравится делать это.
– Неужели?
– Так же, как радовать тебя чем-то или озадачивать. Хочется увидеть, как у тебя меняется настроение. Это так увлекательно! И я жалею тебя.
– Это еще почему?
– Потому что тебе не дано понять, какое удовольствие – находиться
