доходу с их епархий; что император и папа создадут новые католические кафедры в Голландии и в ганзейских департаментах (статья, которой папа придавал большое значение, дабы подчеркнуть, что религия выигрывает от нового Конкордата); император вернет свою милость кардиналам, епископам, священникам и мирянам, замешанным в недавних религиозных волнениях. Оговаривалось также, что каноническое утверждение епископов, назначаемых короной, будет совершаться в сроки, определенные последним посланием папы, то есть в течение шести месяцев после назначения их мирской властью. Если же понтифик не определится с мнением в указанный срок, каноническое утверждение епископов может быть совершено старейшим прелатом провинции. Папа попросил добавить еще одну статью, которая не носила характера закона или договора, но была для него своего рода извинением. Статья была составлена в следующих выражениях: «Святой Отец склоняется к вышеупомянутым положениям ввиду нынешнего состояния Церкви и уверений Его Величества в предоставлении могущественной защиты многочисленным нуждам религии в переживаемые времена». Наконец, договорились, что настоящий конкордат, хоть и обладающий обязательной силой договора, будет обнародован только после того, как о нем сообщат кардиналам, которые имеют право с ним ознакомиться как естественные и необходимые защитники Церкви.
Наполеон сделал всё, чего пожелал понтифик, без оговорок принял поправки, которых он потребовал и которые секретарь внес в черновик договора в ту же минуту;
затем, когда и французский, и итальянский тексты были согласованы, тот и другой отдали для переписывания. Вечером того же дня 25 января, когда собрались папский и императорский дворы, папа и император подписали чрезвычайный акт, отправлявший в небытие навсегда, как думали Наполеон и Пий VII, и совсем ненадолго, по скрытому замыслу Провидения, светскую власть пап.
Осыпав понтифика свидетельствами почитания и всякого рода поздравлениями, Наполеон не оставил ему ни минуты на размышления о том, что он сделал, и вскружил ему голову, поместив его в облако фимиама. Чтобы доказать святому отцу свою радость и добросовестность, Наполеон тотчас послал приказ об освобождении и возвращении в Париж заключенных кардиналов, известных как черные кардиналы[28]. Он расточал любезности и милости: призвал в Государственный совет епископа Нантского, которому вдобавок пожаловал крест Почетного легиона;
назначил епископа Тревизского государственным советником и офицером Почетного легиона; пожаловал ленты ордена Воссоединения кардиналу Мори и архиепископу Турскому, крест Почетного легиона кардиналам Дориа и Руффо, орден Железной короны архиепископу Эдесскому, сенаторские должности кардиналу Байану и епископу Эвре, пенсион в шесть тысяч франков врачу папы и великолепные подарки всем, кто способствовал заключению важного акта.
Проведя в Фонтенбло еще два дня, 27 января 1813 года Наполеон отбыл в Париж в убеждении, что заключенный акт, быть может, и не окончателен, но в настоящую минуту наверняка произведет на всех большое впечатление. Он поспешил объявить в официальных газетах, что только что заключен конкордат, полностью урегулировавший спорные вопросы между Империей и Церковью, и приказал говорить вслух, но не печатать, что папа водворится в Авиньоне. Он написал всем представителям французской власти в Голландии, Турине, Милане, Флоренции и Риме, чтобы объявить им об этой важной договоренности, осведомить о ее деталях, разрешить разглашать ее смысл, но не текст, и делать всё необходимое для умиротворения потревоженной совести людей.
Умиротворение не могло быть долговечным, ибо легко было предвидеть, что как только советники папы вернутся к нему, они постараются привести его ум в смятение, упрекая его за подписание подобного акта и указывая на опасные последствия, в особенности на несвоевременность такового накануне войны, которая может обернуться не в пользу Наполеона. В самом деле, едва черные кардиналы приехали в Фонтенбло, как папа, в последние дни повеселевший и довольный, вновь загрустил и помрачнел. Кардиналы выговаривали ему за то, что он неосмотрительно упразднил мирское владычество пап, произвел собственной властью революцию в Церкви, отрекся от достояния святого Петра, ему не принадлежавшего, и притом без необходимости, ибо Наполеон вот-вот падет; что его обманули насчет положения в Европе и подобный акт, вырванный у него почти силой, не должен его связывать.
Советы кардиналов ввергли несчастного Пия VII в одно из тех состояний волнения и отчаяния, которые мы уже описывали и в которых он терял трогательное достоинство своего характера. Но как выйти из затруднения? Как отрицать или отозвать только что поставленную подпись? Кто бы осмелился такое посоветовать? Никто, даже кардиналы, которые благодаря последнему конкордату вновь обрели свободу, близость к папе и возможность возмутить его душу и ум. Они не хотели, чтобы за ними вновь захлопнулись двери государственной тюрьмы и договорились с Пием VII, что будут притворяться, не выкажут перемен в настроениях и будут ждать событий, которые не замедлят свершиться. В самом деле, подготовка Авиньона к приему папы должна была занять год или два, а до той поры невозможно было требовать от него официальных актов, вытекавших из его новых обязательств. Кроме того, конкордат не подлежал обнародованию, а потому оставалось только молча покориться еще на какое-то время затворнической жизни в Фонтенбло.
Нужно было обладать большей невозмутимостью, чем папа, чтобы полностью скрыть происходившее в его душе после принятия подобного плана. Капитан Лагорс скоро заметил его смятение и догадался о причине, ибо увидел, что волнения несчастного понтифика связаны с визитами кардиналов, отличавшихся враждебностью. Через министра по делам религий он уведомил о происходившем самого Наполеона, который не слишком удивился. Наполеон легко разгадал расчеты людей, направлявших папу, но понял, что они не хотят огласки, и не хотел ее сам. Ему было важно не то, чтобы дела Церкви устроились, но чтобы они казались устроенными, по крайней мере, в глазах народа. Наполеон разгласил всюду, вплоть до самых отдаленных уголков Империи, что между папой и императором заключен конкордат, что понтифик свободен и намерен отправиться к месту постоянного пребывания, откуда будет осуществлять папскую власть; словом, что все религиозные затруднения завершились. Набожные толпы бросились к алтарям, чтобы поблагодарить Бога за новый конкордат, и стали надеяться, как и желал Наполеон, что мир на небесах приведет, быть может, и к миру на земле.
После возвращения Наполеона в Париж прошло два месяца. Настало время открыть Законодательный корпус. Эта формальность стала столь незначительной в его правление, что никогда не был известен ни день, когда Законодательный корпус начинал работу, ни день, когда он ее заканчивал. На сей раз, напротив, открывавшее его работу заседание вызвало огромный интерес, и это был разительный симптом перемен, происходивших в умах. Еще не думая вновь взять в собственные руки все дела, неосторожно отданные на откуп безудержному гению, нация хотела знать о них и желала послушать речь, которую произнесет император, если, как предполагалось, он сам откроет заседания Законодательного
