— Все по местам! К орудию!.. Заряжай!
Взглянув на шоссе, Петрушин увидел головной тяжелый танк, который до сих пор не смог поразить. Танк, обходя подбитые машины, катил по шоссе, выплескивая из ствола пушки оранжевое пламя. «В лоб не прошибешь! — понял Антон. — Пустая трата снарядов!» Он зло и нервно смотрел несколько секунд на серую махину с намалеванными на бортах белыми крестами. И вдруг его осенило: шарахнуть под брюхо. Там броня тонкая! Петрушин подбежал к орудию, схватил Любанского за плечо:
— Наводи перед танком!.. Чтоб срикошетило!..
Тот непонимающе замотал головой, показал пальцем на ухо:
— Не слышу… Заложило… Громче кричи! Громче!..
Петрушин оттолкнул наводчика и, вскочив на его место, прильнул к прицельной трубе. Поймав в перекрестье машину, он выстрелил.
Антон рассчитал точно. Дорога лишь недавно была покрыта асфальтом прямо по булыжнику. Бронебойный снаряд, пробив косо тонкий слой асфальта, ударился о булыжник, срикошетил и трахнул по днищу набегающего танка. Пробив тонкую броню, снаряд влетел внутрь танка… Тяжелая машина дрогнула, проскочила по инерции еще несколько метров и, слегка развернувшись, остановилась.
— Попал! — одними губами выдохнул Петрушин, не отрываясь от прицела. — Попал!..
Любанский, нервно и с неприязнью глянув на командира орудия, занявшего его место, чему-то усмехнулся. Но в следующий миг, когда снаряд яркой вспышкой чиркнул по шоссе и скользнул под железное брюхо танка, Любанский оторопело вытаращил глаза. «Как же так? Кажется, такому никогда не учили! — и стукнул себя ладонью по лбу. — Как же сам не докумекал!»
— Вот саданул!
Петрушин тоже вскочил, не веря удаче. Любанский, размахивая длинными руками, заплясал у пушки, спотыкаясь о горячие гильзы.
— Командир, вот это дал! Вот саданул!..
Антон Петрушин, тяжело дыша, как после бега, нервно улыбнулся и крикнул наводчику:
— Добивай!..
Любанский мигом оказался на своем месте, прильнул к наглазнику. Петрушин, не отрывая взгляд от развернутого бортом тяжелого танка, подавал команду:
— Два снаряда!..
Танк с развороченным бортом густо задымил, потом стал конвульсивно вздрагивать, как живой. Внутри рвались снаряды… Петрушин облегченно вздохнул, вытер рукавом вспотевшее лицо. Сразу стало как-то легко, и надвигающиеся другие танки уже не казались такими страшными.
— Заряжай!.. Прицел постоянный…
Любанский смотрел на шоссе, поджидая момента, когда другой танк будет обходить подбитую машину и подставит в полуразвороте свой борт. И тут раздался крик:
— Во-оздух!!!
Петрушин поднял голову и за кронами сосен увидел четыре немецких самолета, делавших разворот над позицией батареи.
Миклашевский не успел выбраться из хода сообщения, как за спиной дрогнула земля и воздух раскололо пушечным грохотом. Одни выстрелы гулко раздавались почти рядом, а другие чуть в стороне. «Беспалов и Червоненко, — сразу определил Игорь и, вслушиваясь, подумал: — А где же третья? Почему молчит? Или Петрушин выжидает, чтобы наверняка? Хитрый мужик! На мякине не проведешь!..»
Пушечная пальба чем-то напоминала привычный грохот, какой обычно стоял на полигоне. Игорь замедлил шаги. Хотелось возвратиться и посмотреть на результаты выстрелов: попали или нет?.. Он в эти мгновения не чувствовал ни страха, ни той опасности, которая катилась на батарею, просто верх взяло обычное любопытство: настоящие танки, не фанерные мишени, хотелось знать, как их берет бронебойный снаряд… Миклашевский остановился. Сбитые самолеты видел, с немецкими разведчиками сталкивался, а вот фашистские танки в бою смотреть еще не приходилось, хотя всюду только о них и разговор.
И тут донесся в грохоте пушечных выстрелов странный, сухой нарастающий шелест. «Что бы это могло значить?» — успел подумать Миклашевский, как сбоку, и впереди, и сзади, особенно там, где находилась пушка Беспалова, засверкало почти одновременно множество ослепительных молний, тяжело дрогнула и ходуном заходила земля.
Игорь рывком плюхнулся на дно неглубокого узкого хода сообщения, вырытого примерно на метр, втянул голову в плечи, сжался. Над спиной, над ровиком хода сообщения свистели, шелестели осколки, комья земли падали на спину, а тугая воздушная волна вдавливала, сжимала, хлестала больно в уши и окатывала горячим сизым перегаром. Лейтенант поперхнулся удушливой гарью. Он лежал с закрытыми глазами, а в мозгу металась мысль, что надо встать, немедленно встать и перебежками вырваться из смрада, где он может задохнуться окончательно, но в то же время он не мог шевельнуться, не хватало сил приподняться из окопа.
«Встать! Встать! — приказывал Миклашевский сам себе. — Какого черта я дрожу? Сдрейфил? Испугался осколков? Встать и выскочить!»
Взрывы гулко лопались почти рядом, снаряды долбили лесок несколькими метрами ближе и дальше, словно старались попасть именно в ход сообщения, туда, где все еще находился Миклашевский.
Но сделать бросок не хватало сил. Тогда Игорь стал уходить из зоны обстрела ползком. Сломанная молодая сосна, рухнувшая колючей кроной на ровик, перегородила путь густыми ветками. Он чертыхнулся. Надвинув глубже на голову пилотку, нырнул под колючие, приятно пахнущие смолой ветви.
За поворотом хода сообщения Миклашевский наткнулся на бойца. Тот сидел на корточках, закрыв лицо руками. Его била мелкая дрожь. Красноармеец был в новой форме, измазанной глиной, на боку косо висела санитарная сумка. Игорь потряс его за плечо:
— Что? Страшно?..
— Не трожьте меня!.. Оставьте! — дрожащий женский голос резанул Миклашевского. — Мамочка-а!..
Только теперь, задыхаясь от кашля в сизом облаке угара, он наконец понял, что перед ним не зенитчик, а незнакомая девушка в красноармейской форме. Игорь опешил. Откуда она? Как появилась на позиции батареи?.. Миклашевский хмуро и пристально разглядывал странного бойца.
— Ты кто?
— Лариса… Лариса Попугаева, — ответила она, даже не пытаясь унять дрожь. — Тут такое… Тут такое!.. Меня послал ваш… этот командир, который с кубиками на петлицах… Еще перед боем, когда ничего не было… Чтобы увозить раненых… А тут началось!..
Ход сообщения был узок, и Миклашевский, умостившись рядом с девушкой, невольно прикоснулся своими коленями к ее коленям и тут же отпрянул от них, не понимая, чьи же колени дрожат, его или ее… «Вот это я даю! Раскис, как цуцик! — мелькнуло в голове. — Хорош, нечего сказать! Вояка!..»
— Ты… Ты откуда появилась?
— Из студенческого отряда… Перед Лугой ров копали… Против танков. — Лариса не отнимала рук от лица, пальцы ее продолжали дрожать. — Из университета, на второй курс перешла…
— А форма откуда?
— Выдали. Позавчера выдали.
— И санитарную сумку? — допытывался Миклашевский.
— Сумку и все остальное купила… Сама купила.
— Бред какой-то!
Миклашевский хотел еще что-то сказать, но рядом, в десяти метрах, грохнул снаряд. Ровик качнуло, подбросило, и железный треск разрывной волны тупо ударил в уши, в лицо, окатил пылью, едким дымом, комьями земли. Взвизгнули над головой осколки. Один из них чиркнул по краю ствола молоденькой елочки, и острый косой срез обнажил белое тело дерева. Несколько секунд они лежали рядом на дне хода сообщения, потом Игорь первым приподнялся, нервно стряхивая с себя комья глины, мелкие ветки, хвою, вытер тыльной стороной ладони землю с сухих губ, с подбородка. Во всем теле ощущалась какая-то странная легкость. «Мимо! Мимо! — стучала в голове мысль. — Пронесло! Живой!..»
Он сел и впервые осмотрелся вокруг, и тут неожиданно для себя Миклашевский обнаружил, что ход сообщения, по которому он продвигался, ведет не в тыл батареи, как он надеялся, а, наоборот, к переднему краю, к позиции орудия Беспалова. От такого открытия кровь полыхнула в лицо Игоря — там, под огнем, сражаются, ведут бой, а он жмется, как крот, в окопе. И он сказал, словно самому себе:
— Я сейчас… я пойду!
— Подожди! Стой!.. Не уходи! — Лариса села на дно окопа, поджав под себя ноги. — Там конец!..
Миклашевский приподнялся и выглянул из хода сообщения. Позиция Беспалова находилась неподалеку, метрах в двадцати. Орудие длинным стволом смотрело в сторону шоссе. Вокруг — на станине, на изрытом воронками бруствере, у ящика со снарядами — в разных позах притаились бойцы расчета. Казалось, они бросились на землю в момент артиллерийского налета и сейчас встанут, займут свои места у орудия. Сам сержант Беспалов лежал ничком на бруствере, сжимая пальцами полевой бинокль. Только один наводчик находился на своем сиденье, неуклюже согнув спину.
За бруствером просматривался значительный кусок шоссе. Там дымили пять подбитых танков. А один, странно разворачиваясь, разматывал с катков гусеницу. Слева, за дорогой, сухо бухали торопливые пушечные выстрелы. И справа, на самом фланге батареи, раздавались орудийные выстрелы. «Червоненко и Петрушин работают, — подумал Миклашевский. — Долбят! А что же Беспалов? А?!» И вдруг острая догадка кольнула сознание — расчет вышел из строя… Не может быть! Игорь привстал выше, пристально оглядел позицию. Никто не шевелился.
