скользнула по камзолу. Ей безумно нравились волосы у жителей Болота. Они были почти поголовно брюнетами, только у женщин иногда попадались пепельные волосы. Говоря честно, она питала слабость к длинным волосам. Среди сокурсников было некоторое количество металлистов и байкеров, и она никогда не уставала любоваться их шевелюрами. Интересно, а мужчины-эльфы тоже носят такие или нет? Вот бы увидеть соотечественников сокамерницы-эльфийки! Но это пока было несбыточной мечтой. Равно как и свобода.
Не сказать, чтобы настроение улучшилось с того визита, но она взяла за правило есть через силу хоть сколько-нибудь. Не хотелось снова попасть под этот осуждающий взгляд, равно как и нервировать начальство. Всё вернулось на круги своя, разве что Карра и Минэ стали выражать своё отношение к дроу менее агрессивно, явно не желая снова провоцировать опасные для здоровья ситуации. Но старые привычки уже въелись в кровь, и они всё ещё выказывали своё недовольство в словах и жестах.
Погода портилась. Сквозняк всё чаще гулял по бараку, маленькие клочки поруха уже не спасали. Люди жались друг к другу, вся «стая» собрала свои половики вместе и теперь спала одной кучей. Исключение составляла только эльфийка, которая ни при каких обстоятельствах не желала приближаться к людям. Да ещё близняшки часто предпочитали общество друг друга, спя с остальными только в самые холодные ночи. Рабам выдали по тоненькой простынке, которые даже с натяжкой трудно было назвать одеялами, но на безрыбье и рак — рыба, поэтому жаловаться никто не стал. В очередной раз начали мелькать панические мысли — а что же будет зимой?
Ира спасалась зарядкой. Приходя в барак, она давала себе немного времени отдышаться после работы и, нехотя поднимаясь, разогревала мышцы в наклонах и приседаниях. Разогревшись как следует, закутывалась в простынку. Ночные вылазки ради любования звёздами прекратились совсем, ветер снаружи барака отбивал всякую охоту идти искать приключения под лунами. Всё чаще вспоминался тёплый дом с центральным отоплением, мысли были приправлены благодарностью изобретателям такой полезной штуки. Она уже не плакала. Ей довелось увидеть зрелище, которое было пострашнее обычной разлуки. Она искренне надеялась и безумно хотела верить, что, несмотря на тревоги и переживания, с её семьей всё в порядке. Что они все вместе, дома, найдут, как пережить её потерю, а она при первой возможности сделает всё, чтобы к ним вернуться. Они в безопасности, им не грозят ни болезни, ни телесные наказания, у них всё хорошо. Да, они печальны, скорее всего, тоскуют, но им ничего не грозит. «И это главное!» — думала она, согреваясь этими мыслями лучше, чем одеялом. Изредка, когда лица родных перед мысленным взором появлялись особенно часто, позволяла себе одну слезу. Потом глубоко вздыхала, брала себя в руки и… продолжала жить, раз за разом напоминая себе о необходимости не погружаться в рутину с головой, наблюдать, видеть и учиться.
* * *
Дверь отворилась, впустив в комнату уличный ночной холод и укутанного в тёплый плащ посетителя, под верхней одеждой которого угадывалась форма гвардейца Болотной стражи. Начальник надсмотрщиков обернулся и склонил голову набок.
— Брат, — произнёс он, вложив в это короткое слово всё почтение, которое испытывал.
— Ну, здравствуй. Давно не виделись, малыш.
Начальник хмыкнул. Только у старшего брата хватало храбрости называть его «малышом». Конечно, у них была серьёзная разница в возрасте. Но проблема состояла в том, что это слово он использовал и к месту, и не к месту, иногда игнорируя нижестоящих, что не добавляло авторитета. Правда на отсутствие последнего начальник не жаловался и в принципе не возражал, когда его люди после этого слова прятали глаза вниз — смех в открытую был несвойственен его соотечественникам. Пускай. Он не сомневался в преданности своих подчиненных и собственных силах, а потому не возражал, чтобы они хотя бы внутренне могли иногда посмеяться над руководством.
— Какими судьбами на Утёсе, Кэйхо-ри?
— Заехал проведать, — ответил гость, осматривая комнату и присаживаясь на свободную лавку.
Начальник задумчиво смотрел на него. Кому как не ему знать, что для одного из лучших бойцов личной гвардии владыки «просто заехать» — нонсенс. Даже к брату. Кэйхо-ри был влюблён, и его любовью была служба. Он посвящал ей всю свою жизнь, почитая Честь и Долг лучшими из невест. Звёзды должны были встать в правильное положение, чтобы он вспоминал хоть иногда, что нужно заскакивать к родным.
— Да уж вижу, что не веришь. Мало́й ещё на Севере?
— Ещё не вернулись.
— А, ну да… он же с твоим приятелем.
— Другом.
— Хорошо. Другом.
Они помолчали.
— Брат… я хотел спросить. Слышал, ты сократил наказание рабу за драку и нападение. Могу я узнать причину?
Начальник резко поднял взгляд. А вот это было впервые. Обычно брат не вмешивался в дела Утёса.
— Зачем?
— Это не касается дел в твоем ведении. Это касается лично тебя. Я не понимаю мотивов твоего поступка. Закон предписывает…
— Я знаю.
— Так почему?
— Посчитал достаточным. Он усвоил урок.
— А вот я слышал иное. Что одна из рабынь умоляла тебя остановить наказание.
Начальник хмыкнул.
— Эта рабыня не знает нашего языка. И всеобщего тоже.
— Так значит, она всё же имела место быть? — подловил его Кэйхо-ри.
— Да. Женщина, которая вступилась за Маяти.
— И она же… погоди, ничего не понимаю…
— Она вступилась за Маяти, когда раб Минэ напал на неё. Она же вцепилась мне в руку, — начальник слегка сдвинул ткань рукава, демонстрируя чернеющий синяк на запястье. — Очевидно, для женщины это зрелище было уже слишком.
— И ты… остановил? — Кэйхо-ри не сводил глаз с руки брата, глубоко недоумевая, почему тот так спокойно говорит об этом.
— Да.
— Но…
— Кэй, я просто понял, что этого и вправду достаточно. Ты сам знаешь, что делает шейба-плеть с телом, не запомнить урока невозможно. На самом деле хватило бы и одного удара, — раздражённо проговорил начальник, скрещивая руки на груди. Ему не нравился этот разговор и осуждающий тон брата тоже. Равно как и вмешательство в свои дела.
— Но Закон… ты понимаешь, что позволил себе отступить от Закона?
— Владыка поставил меня здесь, дав чёткие
