Китайцы придерживаются сугубого практицизма в вопросах загробной жизни. Раз дух умершего вынужден ждать, пока владыка подземного царства вынесет ему приговор и он перейдет в иную, загробную жизнь, пусть у него будет все необходимое: чемодан одежды, посуда, мебель, телевизор, автомобиль (а то и самолет!), слуга, повар, шофер, ну и, конечно, чаевые для голодных духов. Родные дарят умершему бумажные изображений этих предметов, затем, как водится, сжигают их. И через огонь все переходит покойнику в его следующем существовании. Поэтому и появляются в доме умершего красочные домики, сделанные из бумаги, бамбука и сагового клея, если, конечно, родственники в состоянии приобрести этот довольно дорогой реквизит. Несколько семей китайцев, живущих в старых кварталах чайнатауна, из поколения в поколение занимаются этим прибыльным бизнесом.
Как поймать удачу?
И вот наступил праздник — самый любимый обитателями дома. Новый год по лунному календарю. Есть такое поверье: если начнешь новый год правильно, как велит обычай, — быть ему удачным. Добрая судьба, удача — эти слова вообще здесь самые популярные, тем более в Новый год. Их желают, ждут, заманивают. Как поймать удачу? Во-первых, двери и окна должны быть открыты, веники спрятаны, по крайней мере на три дня: подметешь — выметешь удачу. Ножами пользоваться нельзя, вдруг обрежешь нить удачи, а она такая хрупкая. Обязательно нужно надеть все новое, к старой одежде приклеивается неудача. И особенно важно быть в новой обуви. А поскольку все, решительно все накануне Нового года дорожает (выжимают из удачи максимум возможного), обитатели дома покупали самую дешевую обувь — сандалии на деревянной подошве. Дробь деревянных сандалий была слышна далекодалеко. Характерная мелодия старых сингапурских улиц. Кусок дерева, полоска пластика и два гвоздя — вот и готовы сандалии. Но мастер, живший за углом, делал из этих простых вещей произведение искусства. Посмотришь сверху на выставку сандалий в его лавке — стоят словно сампаны на реке Сингапур. Мужские — попроще. Женские более декоративны, сандалии для девушек мастер расписывал розовыми маргаритками (соседи утверждали, что это был любимый цветок той, что не ответила на его чувства, а он сохранил его на всю жизнь). «Сампаны» чаще всего были красные.
Красный цвет доминировал на Новый год. Цвет восходящего солнца, дающего жизнь. Хозяйки следили за тем, чтобы хоть капелька красного где-нибудь да появилась. На дверях, стенах, окнах наклеивали красные полоски с золотыми иероглифами благопожеланий.
Желали успеха в труде, свершения надежд, входящим и выходящим — мира и спокойствия, старым и молодым — гармонии. Издревле первым пожеланием было «три много»: много богатства, много лет, много сыновей. Вот здесь и возникло противоречие между традицией и официальной политикой правительства по сокращению рождаемости. Лозунги: «двух детей достаточно», «девочка или мальчик — все равно» вносили явную поправку в традицию. Один мой сингапурский знакомый рассказал любопытный эпизод из своего детства. Воспитывала его старая няня из сестринского общества выходцев из Кантона, которые посвятили свою жизнь воспитанию чужих детей. Ама (так называют здесь этих профессиональных нянь) решительно настояла на том, чтобы мальчику в раннем детстве родители вдели в левое ухо серьгу: пусть злой дух решит, что это девочка — их в расчет не брали.
Бумажные пакетики с деньгами, которые вручались детям и несемейным людям (те, кто не обзавелся семьей, независимо от возраста, все равно считались детьми,) тоже были красного цвета. Персик и сосна говорили о долгой жизни, карп намекал на успех, лотос символизировал все ту же удачу.
«Только невоспитанные люди дарят деньги открыто, — просвещали меня сингапурцы, — Другое дело — красный пакетик; даже если сумма небольшая, лицо дарящего будет спасено. По крайней мере на время».
Особую радость приносит Новый год детям. Спать можно не ложиться, ругать тебя все равно никто не будет — нельзя произносить в этот день дурные слова.
Вечером вся семья собиралась на «обед воссоединения». Он тоже был полон символов. На столе обязательно рыба. Иероглиф, означающий рыбу, звучит «юй», так же звучит другой иероглиф, означающий излишек. Среди новогодних пожеланий, которые пишутся золотыми иероглифами на красных полосках бумаги, есть и такой: «Пусть богатства будет столько, сколько икринок в рыбе». Обязательны на новогоднем столе и кексы из клейкого теста. Они символизируют вечную дружбу.
Начало Нового года возвещали взрывы хлопушек и шутих — они отгоняли злых духов. Но в этом доме жили дисциплинированные люди, и звуки эти были записаны на пленку. Дело в том, что вот уже несколько лет в Сингапуре взрывы хлопушек запрещены. После печальных событий семидесятых годов. Пожар, разразившийся в результате этих взрывов, сжег тогда много жилых домов, лавок и мастерских. Погибли люди. Премьер-министр Ли Куан Ю обратился к населению: «Это безумство. Еще куда ни шло бросать шутихи или вешать их на бамбуковые шесгы в маленькой деревне. Но если вы живете в десяти-двадцатиэтажных домах, нужно отказываться от этих традиций».
Но трудно умирают вековые обычаи. И несмотря на запрет, то в одном, то в другом районе Сингапура раздавалась пальба.
В первый день Нового года начинались визиты. Обычно молодые посещают старших. На второй день молодежь ходит в гости друг к другу. Обмениваются мандаринами (круглая форма плода — словно жизненный цикл, золотистый цвет кожуры — символ золота). Совершенно обязательно четное число. Чаще всего пара мандаринов. Ведь парность — признак надежды.
Когда ложились спать, оставляли гореть хотя бы одну лампочку или свечу — на случай, если добрый дух удачи заглянет на огонек.
Через пятнадцать дней наступали окончательные проводы старого года. Новый год вступал в свои права. Фонари всех форм и расцветок появлялись в домах, дети шли с ними по улицам. Первая полная луна нового года, как правило, была действительно полной — настоящее лунное безумство. Девушки покупали самые сладкие апельсины, приходили на мост и бросали их в тихие воды в надежде, что новый год подарит им мужей, которые будут их опекать и любить. А практичные молодые холостяки прятались порой под мостом и ловили эти апельсины — не отдавать же их волнам.
Здесь домик был…
Однажды, вернувшись из отпуска, я проезжал знакомым маршрутом мимо дома с загадочной надписью. Взору предстала картина, которая заставила меня остановить машину и направиться туда, где «Домик был» и где «остался грубый остов. Гнездились люди у дверей вчерашних…». Да, было именно так, как сказал поэт. Груда битого кирпича, развалины, горький запах костра. Нет, в нем жгли не банкноты для голодных духов. Это все, что осталось от лавки, где продавали душистые булки, и мастерской, где плели мебель из ротанга.
