Вооруженный граждан взирал на них с откровенной ухмылкой удачливого охотника. Они молчали – никто пока что не придумал убедительной отговорки или хотя бы первой вступительной фразы. Мазур скосил глаза вправо-влево: нет, пожалуй что, никак не удастся выдать себя за научную экспедицию, мирных ботаников или безобидных энтомологов. Во-первых, нет с собой ничего, что могло бы хоть отдаленно сойти за сугубо научное снаряжение, во-вторых, вот он, карабин Пенгавы, валяется на открытом месте неподалеку от мертвого ящера, в чьей плоской башке великолепно просматриваются дырки от пуль. Не стоит обольщаться – даже в этой глуши полиция умеет подвергать пули трассологическим исследованиям и устанавливать их принадлежность конкретному оружию. В-третьих, совсем неподалеку отсюда почти на виду валяются мешки с добычей, в-четвертых, ни у кого нет документа, разрешавшего бы находиться на территории заповедника, каковыми являются все места обитания варанов… ну, хватит, не стоит умножать аргументы, свидетельствующие против тебя, их и так с избытком хватает на приличный срок… Надо же было так глупо влипнуть…
Но ведь он один, один! Так до сих пор и не появились другие! А это шанс, господа мои, это шанс…
– Послушай, парень… – с примирительной улыбкой начал Джонни. – Не знаю, что ты там решил, но мы люди мирные…
– Новин майяль, рака! – цыкнул вооруженный без особой злости, чуть приподняв ствол винтовки.
То ли не понимал пиджина – хотя полицейскому или егерю на бойком месте и следовало бы знать универсальный язык общения, на котором только и могла кое-как объясниться пара сотен наций, народностей и племен, то ли относился к службе крайне ревностно и не собирался вступать в ненужную болтовню до прибытия начальства… «Вот это влипли», – вновь констатировал Мазур печальный факт. Ужасно тоскливо было стоять под дулом посреди яркого солнечного дня, под синим небушком, в облаке невыносимого смрада от дохлого оленя…
И вновь – характерный шорох в траве, но человека не видно. Должно быть, еще один дракон издали унюхал благоухающее лакомство, но опасался двуногих и оттого не приближался, кружил поодаль. Вооруженный лишь мельком покосился в ту сторону – нет, это никак нельзя было использовать для броска, парень явно обвыкся с ящерами и не собирается отвлекаться на столь привычную деталь пейзажа. Ну что же выдумать-то?! Самая пора. Он не собирается задавать вопросов, что-то выяснять, он молча ждет… Есть здесь и другие, есть, нюхом чую…
Пришедшая в голову идея, если честно, не была ни гениальной, ни особо коварной – но лучше так, чем ничего… Мазур вдруг пал на колени со всего размаху, воздел руки к небу и заорал истово все на том же пиджине:
– Господи, на кого ты меня оставил? – и повернулся к гавайцу, с дико исказившимся лицом заорал, хватаясь за голову: – Ты во что нас втянул, урод? – И быстро добавил на гораздо более правильном и чистом английском, который гаваец, то есть сапиенс штатовского происхождения, должен был знать: – Дергайся, твою мать, ломай комедию, разбегаемся в стороны, дробим его внимание… – И снова завопил на пиджине, отчаянно дергаясь, ломаясь, кривляясь: – Моя старая мама этого не переживет, ее хватит удар…
Он старался не переигрывать – попросту доводил самые яркие эмоции до предела, до обнаженной, понятной всякому идиоту простоты. Прекрасно помнил, что здешний народ предпочитает именно такой накал чувств, не зря же в местных кинотеатрах самые большие сборы дают индийские и мексиканские мелодрамы, где страсти кипят, бурля и клокоча, где впечатление производят самые дурные сценические эффекты, давным-давно исчезнувшие с подмостков европейских театров. Орал что-то про то, как он потрясен и раздавлен, как жаждет покаяться и искупить вину, как будет рыдать старушка-мама, если ее родимый сын будет арестован…
Человек с винтовкой был несколько ошеломлен. В первый миг он даже шарахнулся в сторону, наведя на Мазура дуло многозарядки, потом захлопал глазами уже с нескрываемым изумлением – а Мазур заламывал руки, метался, то падал на колени, то вскакивал, воздевая к небу трясущиеся конечности. Понявший, наконец, его замысел гаваец тоже забился в конвульсиях, вопя что-то бесстрастным небесам, дергаясь, как окончательно спятивший дервиш. А там и Пьер подключился, рухнув в жесткую траву, и катался по ней почти что в натуральном эпилептическом припадке, вопя невразумительно и громко.
Ах, молодцы! Манах с Пенгавой, первобытно-хитрые люди, внесли свою лепту – орали, прыгали, за головы хватались, визжали, то прыгали, то на колени падали…
Судя по ошарашенному виду парня с винторезом, ему еще никогда не попадались такие браконьеры. Вполне возможно, он привык и к вооруженному сопротивлению, и к погоне. Но определенно ни разу не сталкивался с этаким вот стадом взбесившихся павианов. То и дело косясь на него посреди ужимок, прыжков и воплей, Мазур с радостью отмечал, что егерь сбит с толку, что внимание его, как и задумано было, дробится, что он не в состоянии держать под прицелом сразу пятерых одержимых, разбегавшихся в стороны, как тараканы…
Конечно, это не могло затянуться надолго. Сейчас он малость остервенеет, возьмет себя в руки, прикрикнет, в воздух пальнет… Нельзя затягивать, он вот-вот опомнится… ага!
Оттолкнувшись левой от земли, Мазур крутнулся в великолепном прыжке, отработанным финтом ушел с линии огня, в два скачка сократил разделявшее их расстояние до минимума… Ну, а дальше было совсем просто – отточенным приемом выбил винтовку, наподдав ей в полете подошвой по затвору, так что она отлетела довольно далеко. Двумя ударами погрузил стража закона в долгое беспамятство, выпрямился. Подхватил винтовку, щелкнул предохранителем на ствольной коробке, по-хозяйски повесил ее на плечо.
Джонни, выхватив паранг, гибким кошачьим движением метнулся к валявшемуся без сознания егерю. Без всяких усилий, скупым движением Мазур угодил ему по нужной косточке, так что пальцы сами разжались и выпустили тяжелый тесак, вонзившийся в жесткую землю так, как это можно видеть на иных антивоенных плакатах типа «Штыки в землю». Сказал спокойно, но твердо:
– Не дури, Джонни…
– При чем тут дурость? – прямо-таки прошипел гаваец, зажав левой ушибленное запястье. – Этого сукина сына я сам прикончу…
Вот этого Мазур как раз не собирался допускать – человек, в конце концов, на службе, долг выполняет, коллега в каком-то смысле… Он сказал жестко:
– Это все-таки дурость, Джонни. Не знаю, как тебе, а мне что-то неохота навешивать на себя мокруху, тем более когда этот сукин кот – на службе и при исполнении… Остынь. Берем ноги в руки и сматываемся. Лучше, по-моему, не придумать…
– Добренький ты, я смотрю…
– Ничего подобного, – быстро сказал Мазур. – Я просто расчетливый. Мне в этих местах еще жить да жить, и я не хочу, чтобы на мне висел мертвый коп… Да и ты вроде не собираешься эмигрировать на Северный полюс, а?
Гаваец бросил руку на кобуру. Мазур с обаятельной улыбкой тряхнул плечом так, что винтовка сама упала ему в руку. Щелкнул предохранителем, упрямо повторил:
– Неохота мне навешивать на себя мокруху…
Джонни кипел, как перегретый чайник, но руку с кобуры убрал. Покосился на остальных, словно ожидая поддержки.
– Джонни, капитан, а парень прав… – сказал Пьер, топчась на месте. – Нам тут жить да жить…
– Не надо его убивать, – решительно поддержал и Пенгава. – Всем будет плохо.
Манах молчал, но всем видом поддерживал предыдущего оратора. Гаваец, наконец, просек, что остался в абсолютном меньшинстве. И рявкнул уже другим тоном, скорее сварливым, чем угрожающим:
– Он же нас запомнит!
– Да черта с два, – сказал Мазур. – Небритых-то, с ног до головы перепачканных этим дерьмом? Брось, Джонни. Лишний кусок веревки у нас есть, свяжем его… – Он категорическим тоном отдал приказ: – Быстрей, Пьер! Руки свяжешь впереди. Если очень уж захочет освободиться, через часок перегрызет веревку. А мы за это время будем уже далеко… Пенгава, Манах, хватайте мешки!
Все трое опрометью кинулись выполнять приказы, так что Джонни-гаваец в одночасье оказался фигурой исключительно номинальной, что, судя по его злобному взгляду, отлично понимал. «Отношения испорчены окончательно», – мимоходом констатировал Мазур, вновь вешая винтовку на плечо. Ничего, нам с ним не детей крестить, рано или поздно пришлось бы внести ясность и чуточку сбить спесь с этого мелкого шпанца, отчего-то возомнившего себя капитаном Флинтом. Все равно не рискнет пальнуть в спину или отправить к акулам. Следует пореже поворачиваться к нему спиной, и только. Ничего, до Катан-Панданга как-нибудь продержимся, а там дорожки разойдутся бесповоротно и навсегда…
Они бежали что есть мочи, нагруженные тяжеленными мешками, хрипло дыша, хватая ртом воздух. Чертова ноша немилосердно колотила по спине, по пояснице, по заднице, соленый пот заливал глаза, в стороны с визгом кидались испуганные макаки, а один раз от них с глухим шипением шарахнулся мирно отдыхавший в траве ящер, которому они сгоряча едва не оттоптали башку. Вдобавок Мазуру, кроме поклажи, оттягивала плечо четырехкилограммовая винтовка, но он ни за что не бросил бы столь серьезное и надежное оружие…
