Разбудил меня Вспых, топнув копытом. Приподнявшись и сев, я едва различил далекие звуки, которые он слышал гораздо лучше, — пение наших труб, рокот гунасовских барабанов, лязг мечей, боевые кличи. И я представил себе Лурн такой, какой часто ее видел, — вот она ведет в атаку с грехом пополам вооруженный сброд и делает из них отважных бойцов, как не смог бы никто другой. Она придержала наступление, пока солнце не начало клониться к закату. А теперь, отбросив широкополую шляпу и белое платье, бьется в сандалиях и набедренной повязке, как сражалась пешкой, и возвышается над всеми мужчинами так, как мужчины возвышаются над детьми, и притягивает к себе стрелы всех гунасовских лучников.
Я понял, что гунасы дрогнули, когда их барабаны умолкли. Трубы Лурн запели наперебой, приказ за приказом: «Подтянуться!», «Пропустить конницу!», «В галоп!» И снова: «В галоп!»
Гунасы развернули лошадей и пустились наутек, подставив нашим лучникам самые лучшие цели — свои спины. Да, мы хотели перебить гунасов, но еще больше мы хотели захватить невредимыми лошадей. И мгновение, когда гунасы, развернувшись, обращаются в бегство, — самое удачное для этого. Если наши конники пустятся в погоню, гунасы поскачут еще быстрее, чего мы не хотели. К тому же наши конники едва ли удержат строй, те, у кого лошади лучше, вырвутся вперед и погибнут, если гунасы перегруппируются и дадут отпор. Этого мы тоже не хотели.
— Вот они!
Это был дозорный на высоком скальном выступе. Он кричал и махал руками; вскоре донесся крик и второго дозорного. Я выстроил свое ополчение: в первый ряд поставил алебардистов, во второй — пикинеров, а лучников — на флангах, под прикрытием камней и деревьев, уж каким есть.
— Я буду впереди. Пока я стою — стойте за мной, и ни шагу назад. Когда я наступаю — наступайте следом за мной. Отступать я не намерен. Занимайте место тех, кто пал перед вами. Если гунасы сомнут наш заслон, мы побеждены. Если не сомнут, мы победители. Мы хотим победить?
Ответом мне был решительный хор: «Да!» — и, когда на дороге показались первые гунасы, кто-то затянул боевой гимн. Мою армию составляли скотоводы и коновалы, портные, жестянщики и лавочники, а не солдаты и уж тем более не Игровые фигуры. Побегут ли они? «Не побегут, — сказал я себе, — если я не побегу».
Не все гунасы вооружены пиками, но многие. Их пики короче и легче наших, а значит, управляться с ними сподручнее. Впереди у гунасов скакали пятеро уланов, перекрыв дорогу на всю ширину. За ними виднелись еще уланы, чему я был только рад: если мы остановим первых (а я твердо вознамерился их остановить), следующие, ломясь вперед, их затопчут.
Барабаны грохотали, как гром небесный, и первые пятеро гунасов пришпорили своих скакунов.
Нацеленная слишком высоко гхика скользнула по моему щиту и прошла над левым плечом, я же достал острием клинка гунасово колено. Может быть, гунас завопил; не знаю, не слышал — все заглушали бой барабанов и топот копыт.
Заглушали они и пение наших тетив, но тетивы пели: соседний улан рухнул наземь с пробитым стрелой горлом. Пикинеров я предупредил, что лошади нужны нам живыми. И все же конь с криком встал на дыбы, из живота его торчала пика.
Дальше — тишина.
Оглядываться назад я не решался, но, покосившись направо и налево, насчитал на земле шестерых — пятеро уланов и один конь. Четверо уланов не шевелились. Пятый бился в корчах, пока ему не раскроили череп алебардой. Конь пытался подняться на ноги, но у него ничего не выходило, да и не могло выйти, однако он так и будет пытаться, пока не умрет.
Я ждал следующей пятерки гунасов, но они не атаковали. Понимали, наверное, как и я, что за ними Лурн с подкреплением из горожан. А значит, понимали и то, что зажаты в тиски. И все равно не атаковали. Только их лучники дали залп; некоторые стрелы, судя по крикам, попали в цель, кого-то, возможно, и сразили наповал. Но гунасы так и не атаковали.
Наш боевой гимн умолк. Я взмахнул над головой мечом и затянул гимн сам. И зашагал вперед, слыша, как за мной шагают остальные.
Дорога здесь была не шире, но обочины — чище.
Гунасы могли теперь выставить в ряд не пять конников, а больше. Здесь они могли с большей вероятностью атаковать (на что я и рассчитывал), а мы — дрогнуть и рассеяться (чего, не без оснований надеялся я, все же не произойдет). Они спешились и пошли в атаку своим ходом; тут-то я и понял, что боги бьются на нашей стороне.
У гунасов были кавалерийские топоры и змеевидные фламберги. И то и другое оружие — куда более опасное, чем казалось на первый взгляд. Еще у них были шлемы, и я надеялся, что у моих ополченцев хватит соображения надевать шлемы, снятые с мертвых гунасов. Справа и слева от меня шли пикинеры; гунасы, оказавшиеся прямо передо мной, не смогли парировать выпадов моего меча и погибли. Снова и снова я переступал через тела павших врагов. За сотню Игр ни один рыцарь не убил бы и вполовину меньше. Мне должно было подурнеть, но не подурнело: думал я только о Лурн. Каждый убитый мною гунас уже не сможет пролить ее кровь.
Мне никогда не нравилось убивать мужчин, а убивать женщин — был грех — еще хуже. Наверняка убивать детей и того хуже. Мне-то заниматься этим не доводилось — и хорошо, что не доводилось, хотя детей, убить которых следовало бы, я встречал. А хуже всего, на мой взгляд, убивать животных. Вчера моя стрела свалила оленя, и я был рад, потому что мне (чуть не сказал «нам») требовалось мясо. С тех пор олень преследует меня неотступно. Какой это был прекрасный, отважный зверь! И лишь теперь, столько уже рассказав, я понял, отчего думаю так, как думаю.
Дело в том, что в животных нет никакого зла. В мужчинах его много, в женщинах, по-моему, хотя бы вполовину меньше. В детях — еще меньше. И тем не менее все человечество запятнано злом. Возможно, где-то есть мужчины, которые никогда не были жестоки. Я пытался быть таким мужчиной, но кто из живущих скажет, что я в этом преуспел? У меня-то язык точно не повернется.
Вон стоит мой олень. Я вижу его каждый раз, как поднимаю голову, — стоит неподвижно в самой гуще теней. Смотрит на меня невинным взглядом. В лесу всегда есть призраки. Отец внушил мне это за год до того, как отдал меня Играть. Призраки и чуть-чуть демонов. А в пустыне, сказал он, все наоборот. Пустыни манят демонов, а не призраков. (Хотя не только демонов.) В горах и предгорьях их примерно поровну, но кто сочтет?
Видите моего оленя? Вон он рядом с Лурн — она стоит рядом с ним, как женщина обычного роста могла бы стоять рядом с собакой.
Давайте-ка я соберу еще хвороста.
Когда потребность в наших услугах отпала, мы с Лурн двинулись через этот лес, покрывающий предгорья. Она торопилась, так что я тоже спешил. Нелегко было поспевать за ее длинными шагами, даже притом, что я снял почти все доспехи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
