ним в одно целое на поворотах. Мне нравится чувствовать порывы ветра и то, как байк рассекает их.
Менеджер останавливается у черного матового байка с серыми вставками и протягивает мне ключи.
— Хороший выбор, — на его губах играет улыбка.
Провожу рукой по ручкам и уже предвкушаю момент, когда сяду на него.
Трехцилиндровый двигатель, сто пятьдесят лошадиных сил и двести килограмм метала. Что может быть лучше?
Снимаю шлем с рукоятки и надеваю его. Вставляю ключ в зажигание, поворачиваю его и по телу проходит приятная дрожь от рева двигателя. Кожу покалывает от вспыхнувших ощущений и по венам пробегает адреналин, заставляя сердце биться чаще.
Менеджер отходит от меня на несколько шагов, я прячу документы во внутренний карман куртки и кивнув ему на прощание, срываюсь с места.
Я несусь по утренней трассе, еще не заполненной машинами, крепче обхватываю пальцами руль и прижимаюсь всем телом к байку, когда плавно вхожу в поворот. Вот оно, то чего мне так не хватало на протяжении этих дней.
Я вхожу в один поворот за другим, наслаждаясь серпантином и ощущением легкости. Хотя сестра в один голос с мамой называют это безумием. Вика наотрез отказалась даже приближаться к двухколесному монстру, а мама каждый раз ругала отца за то, что он привил мне любовь к этому виду транспорта.
Приближаюсь к городу и сбавляю скорость, объезжаю несколько машин и замечаю одну знакомую. Приподнимаю визор и лавируя между машинами и игнорируя недовольные взгляды водителей, подъезжаю к белому кроссоверу и стучу в окошко. Мира подпрыгивает на месте и ее глаза распахиваются, когда она замечает меня.
— Ты как…, - она недоговаривает, потому что замечает байк и ее брови взлетают в удивлении. — Когда я думаю, что ты не можешь быть большим психом, ты доказываешь мне обратное.
Она стучит пальцами по рулю и бросает взгляд на мой транспорт.
— Ты просто не сидела рядом со мной.
— Поверь, это ничего не изменит.
— Могу прокатить и доказать насколько ты ошибаешься.
Мира скептически фыркает.
— Первое, я никогда не сяду на эту штуку.
— Эта штука может тебя еще удивить, — я поигрываю бровями, на что она в миллионный раз закатывает глаза.
Клянусь, она делает это стоит только мне появиться в поле ее зрения. Боюсь такими темпами и до нервного тика дойдет.
— Ладно, первое — ты ведешь себя как ребенок, а второе, — я никогда не сяду на эту штуку.
Загорается зеленый свет и нам сигналят недовольные водители. Мира трогается, и я следую за ней. Она притормаживает на светофоре, пропуская машину, я же специально обгоняю ее и еду настолько медленно, что даже Макс в пьяном состоянии был бы способен нас обогнать.
Мы доезжаем до набережной, и она припарковывается на свободном месте. Я останавливаюсь рядом и слезаю с байка.
— Ты меня преследуешь? — она захлопывает дверь своей машины и складывает руки на груди, смеряя недовольным взглядом.
— Спрячь свои иголки, колючка, — ставлю сигнализацию и подхожу к ней. — У нас перемирие, помнишь? А друзья могут выпить вместе кофе.
— С каких пор мы с тобой друзья? — гримасничает она.
— С этих самых, не вредничай.
Беру ее за руку и притягиваю к себе. Чувствую, как под моими пальцами каждая мышца в ее теле напрягается.
Мы доходим до кофейни под ее бормотание о несоблюдении личных границ, и я заказываю нам два стаканчика с кофе.
— Почему байк? — спрашивает она, присаживаясь на барный стул.
— Нет нужды стоять в пробке и есть возможность приятно поболтать.
— С тобой невозможно нормально разговаривать, — раздраженно бросает она и подперев рукой подбородок, отворачивается.
— Ладно. Отец с малых лет брал меня с собой в мастерскую, когда у него выдавалось свободное время. Мы часами просиживали там. Я возился с выхлопными трубами и гайками, приходил весь в масле и сразу мчался к сестре, чтобы обнять ее.
Редкое воспоминание из счастливого детства тоской отдается в груди. Я все еще отчетливо помню металлический запах смешанный с сыростью в старом гараже отца. Будь моя воля я бы целыми днями проводил рядом с ним, перебирал детали, хотя в возрасте 8 лет не особо что понимаешь, но я с нетерпением ждал каждого выходного отца, чтобы побыть с ним.
Сейчас же мы и пяти минут не можем провести рядом, чтобы не вылить дуг на друга ушат оскорблений, приправленный обидами.
Мира смеется. Бариста ставит рядом с нами стаканчики с кофе и приятный терпкий аромат заполняет ноздри.
— Наверняка она была рада.
— Очень, — я вспоминаю как Вика верещала на всю квартиру и обещала отомстить. — Если захочешь, то я всегда в твоем распоряжении. Только представь, твои руки на моей груди.
— Скорее моя ладонь на твоей щеке, — это звучит как обещание.
Я усмехаюсь и хватаю свой стаканчик. Мы выходим на улицу и попадаем под лучи испепеляющего солнца. Если мне не изменяет память, то прохлада в этом городе наступает ближе к ноябрю, а до этого чувствуешь словно на сковороде у Дьявола. Нацепив солнцезащитные очки на нос, бросаю быстрый взгляд на Миру.
Ее кудрявые волосы собраны по бокам и ниспадают по плечам. Майка на тоненьких бретельках и свободные джинсы, свисающие на будрах и так заманчиво подчеркивающие фигуру. Да, я больше не отрицаю, что она чертовски привлекательна, но только в рамках временного увлечения. Кто в здравом уме захочет связывать с бомбой замедленного действия?
— Сегодня выходной?
— Не совсем. Просто захотелось немного развеяться, — она пожимает плечами. — К тому же в клубе Макс, а мне бы хотелось хоть немного отдохнуть от это драмы.
— Мы же оба знаем, что они будут вместе.
— Я бы не была так в этом уверена. Предательство не так легко простить.
— И тем не менее я ставлю на то, что Макс добьется своего и Полина его простит. Они говорят на одном языке.
— Это что еще значит? — она вскидывает голову и хмурится.
— Как говорит моя сестра, в этом мире каждый человек предназначен друг другу и они говорят на одном языке, — замечаю как ее губы растягиваются в насмешливой улыбке. — Заметь, так говорю не я.
— Ага. Ну и чем заканчивается эта теория?
— Люди как пазлы. Мы присматриваемся друг к другу, можем выбрать неправильную деталь, но в конце концов, находим нужную часть и остаемся с ней навсегда.
— И твой пазл…
— Где-то среди восьми миллиардов человек.
Хотя я очень сомневаюсь в этом. Больше чем уверен, что моя деталь бракованная и способна только на краткосрочные отношения длинной в двадцать четыре часа.
— Звучит очень обнадеживающе. Но было бы
