Но вот стрелять…
Стрелять вряд ли бы они стали. Не такие они дураки. Нарисовались, не стереть, целый день проторчав в тачке у подъезда. Но чтобы еще и стрельбу устроить. Нет, не выходит. К тому же каким образом к ним попал пистолет старика? Это кто-то из своих. Точно, кто-то из своих. Придется внучку трясти на предмет выяснения хороших и не очень знакомых старика. Кому он мог довериться настолько, что показал, где прячет наградной пистолет?
– А давно они поселились в этом доме? – выслушав пространные стенания Филонова, спросил Данилов.
– Ой, ну вот я-то откуда знаю, Сергей Игнатьевич?! – всплеснул руками Евгений, лицо его исказила очередная болезненная гримаса.
– Вы, может, и не знаете, а вот ваша паспортистка должна это знать наверняка.
Паспортисткой оказалась та самая грудастая бухгалтерша, что встретила Данилова в ЖЭКе поутру. На вопрос, что так, ответила, что приходится совмещать обязанности, так как ставки паспортистки у них нет. А работу все равно надо вести. А они с Евгением Леонидовичем никому эту работу доверить не могут. Поскольку очень ответственно.
– Так ведь, Евгений Леонидович? – Раскрашенные в сумасшедше-фиолетовый цвет глазищи грудастой бухгалтерши обласкали обесцветившуюся до желтизны физиономию Филонова.
– Так, так, Анна Львовна. Вы сведения-то принесли? Вот и славно. Давайте, давайте их сюда. И ступайте, Анна Львовна. Ступайте.
Он поморщился. Взгляд его испуганной белкой промчался по мощному торсу и огромному заду женщины. Он снова подумал, что выпил вчера непотребно много, раз не помнит ни черта из их любовного свидания. Может, и не было ничего, а она просто так голой к нему в койку завалилась? Может, раздела его, себя и завалилась бесстыжей медведицей в надежде, что утром он хоть что-то сможет. А он не смог. И с ней, сто процентов, не сможет уже никогда. Лучше…
Он лучше пить бросит, вот! Чтобы все помнить. И не мучиться таким похмельем.
– Получается, что до того, как переселиться на ваш участок, эти двое жили в пригороде? Район Заславский…
Данилов задумался. Что-то подбрасывала ему память относительно этого района. Что-то нехорошее, болезненно нехорошее. Но сколько он ни думал, не вспомнил. Видимо, давно это было. И его не особо коснулось. Но то, что в этом районе что-то такое было, это сто процентов.
– Получается так. – Филонов повертел выписку с равнодушным видом, передал ее снова Данилову. – Нарушений никаких нет. Квартиру купили у предыдущих жильцов. Те переехали куда-то. Вот, все документы в порядке.
– А Воронцов жил тут давно?
– Сейчас спрошу.
Филонов нехотя набрал Анну Львовну, задал ей вопрос, выслушал ответ и что-то еще, видимо, раз морда зарозовела. Положил трубку с такой брезгливо вывернутой нижней губой, что Данилов его даже чуть пожалел. Домогается, видимо, бухгалтерша молодого начальника. Домогается. Не просто так стреляла тут разукрашенными глазищами.
– Да, Воронцовы жили тут давно. Старик сначала жил с женой и внучкой. Потом жена умерла, внучка выросла и купила квартиру по соседству. Могу тоже выписку организовать с ее адресом.
– Нет, не надо. Я знаю, где она поселилась.
Теперь Данилов поморщился как от зубной боли. Следовало внучку-то навестить, а не хотелось, страсть как. Дерзкая, весьма дерзкая девица. И… симпатичная. Он неплохо рассмотрел ее, когда провожал домой в ночь убийства. И на ощупь ее тело показалось ему замечательным.
А что такого-то? Ему же пришлось ее буквально тащить на себе! Ноги ее не слушались. Она все время норовила упасть на колени сначала на улице, потом в лифте. А он поднимал ее, прижимал к себе из соображений ее же безопасности. Это он делал руками, между прочим. И то, что его руки при этом ощущали, им очень понравилось.
Невзирая на трагизм момента, как сказал бы генерал Губин, с пониманием улыбаясь.
Но девица была умной и очень дерзкой. Могла что-то и запомнить из его неосторожных прикосновений. Говорить с ним может не пожелать по этой причине и по каким-нибудь еще, ему неведомым. Тащить ее на допрос в отдел Данилову очень не хотелось. А говорить было с ней нужно. Пора уже было поговорить с ней. Может, соседи ей что-нибудь сообщили? О чем умолчали в разговоре с ним и его помощниками. Может, она и без них что-то знала такое, способное пролить свет на всю эту историю?
К слову, никто не обмолвился сегодня о ее самодеятельных допросах, которые она учинила. Ни один человек. Из солидарности к ней или из неприязни к представителям органов правопорядка?..
– Больше ничего не хотите добавить по существу вопроса?
Данилов встал с удобного стула, шагнул к двери. Шагать далеко не пришлось: кабинетик у Филонова, хоть и прекрасно отремонтированный и не дурно обставленный, был крошечным.
– Нет, собственно, нет. – Филонов чуть приподнялся, боль в желудок тут же вернулась. Он поморщился, но все же решил, что нужно проститься на приветливой ноте, вежливо. И если уж не жать менту руку, то хотя бы проститься с ним следовало бы стоя. – Вы заходите, если вдруг возникнут вопросы и…
– К слову! – Данилов остановился у двери. – Куда же все-таки подевался господин Мазилов? Ни по одному из известных нам адресов его нет.
– Не знаю! – дернулся Женя, будто следак ему в желудок огненный прут вогнал. – Ну не знаю же!
– Точно? – Сергей убрал блокнот в задний карман штанов. Задумчиво качнул головой: – И не созванивались сегодня? Ничего такого? Нет?
– Нет. – Филонов еле сел, так болело внутри.
– А вдруг окажется… При более тщательном рассмотрении существа вопроса. – Данилов сатанистски сверкнул черными глазищами. – Что вы созванивались сегодня. Вдруг в распечатках ваших телефонных разговоров, которые я непременно затребую, засветится ваш диалог, а? Вы вспомните, вспомните, Евгений Леонидович.
– Хорошо, попробую.
Филонов прикрыл глаза. Силуэт следователя Данилова ежился, вытягивался, гнулся дугой, следак корчил неподобающие рожи, громко орал. От его крика Филонову заложило уши. Рот наполнился ядовитой горькой слюной. Он сделал попытку сглотнуть, но не вышло. И протянув руки в сторону вбежавшей громадной слонихи с лицом, что очень странно, Анны Львовны, Филонов медленно сполз под стол…
– Что там за переполох?
Саша стояла у распахнутой двери собственной квартиры, глядя мимо Данилова куда-то в сторону лифта. На ней были светлые льняные шорты чуть выше колена, клетчатая сине-черная рубашка с длинными рукавами, в которые она беспрестанной прятала ладони. И теплые черные носки.
– Где? – спросил он и, не дожидаясь приглашения – он мог его и не дождаться, шагнул прямо на нее.
– На улице. – Она попятилась, возмутилась, судя по взгляду, но не выпихнула. – Сразу две «Скорых» промчалось, я видела в окно. Витькину «Газель» чуть на крышу магазина не забросили.
– Там начальнику ЖЭКа плохо стало. Бухгалтерша вызвала сразу две бригады. А Витька ваш наглец, – проворчал Данилов, снимая ботинки у порога.
– Он не мой. – Саша тут же уставилась на крохотную дырочку на его носке, аккурат на большом пальце. – Он сам по себе, Витька.
– А ваш кто? Горячев? – Данилов смутился из-за носка, но не снимать же. Пошел за ней в комнату. – Александр Горячев, тридцати лет от роду. Подающий надежды юрист, красавец, спортсмен, бегом, кажется, увлекается?
– Увлекается.
Ее глаза с тоской глянули на дверной проем спальни. От Данилова это не укрылось. И, обнаглев окончательно, он в спальню заглянул. Маленькая комнатка, где с трудом разместились широкая кровать, зеркальный шкаф и две прикроватные тумбочки. Окно во двор с раздвинутыми темными тяжелыми портьерами и распахнутыми настежь створками. Две кофейные чашки на одной из тумбочек. И кофейное пятно на пододеяльнике.
Свидание случилось не так давно, решил Данилов. Если, конечно же, чашки не стоят тут уже неделю. А она попросту не убирала их. Не до того.
– Он был тут сегодня? – Данилов ткнул пальцем в сторону кофейных чашек.
– Не сегодня, – буркнула она недовольно и, нелюбезно оттолкнув Данилова от спальни, закрыла дверь. – Вам-то что?!
– Нет, ничего. Мне кофе не предложите?
Он прошелся по гостиной, просторной только оттого, что в ней практически не было мебели. Диван у стены, граничащей со спальней, телевизор на стене, кресло возле окна, два стула у входа. И еще большая напольная ваза с ворохом каких-то сухих стеблей.
– Вам кофе не предложу. – Саша села в кресло, уставилась на него с неприязнью: – Почему вы спросили про Горячева? Роетесь в моей личной жизни?
– И не только в вашей. – Он остановился возле напольной вазы, потрогал сухие ветки, тут же захрустевшие под его пальцами. – Я и в его личной жизни роюсь тоже.
– Из-за смерти деда? – Ее губы задрожали, глаза наполнились слезами, но через мгновение слезы высохли и взгляд сделался злым и тяжелым. Саша крикнула: – Отойдите от вазы! Что за манера постоянно что-то щупать?!
