Лестничная площадка последнего этажа упирается в закрытую дверь. Наш блок. Прикладываю ключ-карту к считывающему устройству. Красный огонек сменяется зеленым.
Щелчок.
Поворачиваюсь к соседу.
— Как тебя зовут, Сыроежкин?
— Виталик.
— Очень приятно, — соврал я. — Кен Мори. И я — не китаец.
— А кто? — очумел толстяк.
— Японец. Отличий больше, чем ты думаешь.
Переступаю порог блока.
И вспоминаю, что до вечера Паутина будет недоступна. С планшета, во всяком случае. Я могу подрубиться через браслет, но скорость мобильной сети меня всегда убивала.
Какой чудесный день.
Глава 12
Душ мне принять удалось.
Поспать — нет.
Трескотня Сыроежкина будет преследовать меня во всех освоенных человеком мирах. За десять минут я узнал всю его биографию. Сын мелкопоместных дворян, не обладавших крутыми сверхспособностями и не сумевших сколотить состояние. Предки Сыроежкина занимались сомнительными вещами — астрономией, литературой, живописью. Творили шедевры, которые не продавались. Начали строить обсерваторию в европейской части Империума, но не хватило средств. В итоге обедневший род перебрался в Мексику — якобы в поисках вдохновения. Отец открыл лавочку по продаже мобильных телефонов, мать посвятила себя стрит-арту. Когда Виталику было шесть, он внезапно проявил склонность к забытым огненным техникам, которые культивировались Сыроежкиными на протяжении полутора веков. Годы шли, Виталик крепчал. В итоге парня отправили обратно в Россию — к дальним родственникам, согласившимся принять участие в его судьбе. На определенных условиях, конечно. Отучившись и прокачав боевые навыки, толстяк должен был поступить на службу в частную армию вышестоящего клана, негласно подмявшего добрых самаритян. По мне — отстойный расклад. Из очередного дурачка готовят пушечное мясо.
Формально Сыроежкин подпадал под программу обмена. Гражданство-то у него двойное, что не запрещено законом. Родители воспользовались лазейкой в правилах и пропихнули сына в общежитие для иностранцев. Экономия существенная — про цены на аренду в Горно-Алтайске я вам уже рассказывал.
В моем мире блоки у студентов состоят из двух комнат, а не из четырех. Зато здесь обстановка шикарнее. Без шуток. План такой: заходишь в общий коридор и видишь по три двери с каждой стороны. Первая дверь налево — санузел. Первая направо — кухня, совмещенная с общей столовой. Двигаемся дальше. Сам коридор внезапно расширяется за счет скоса стен — и вашему взору открывается панорамное окно. Под ноги укладывается толстый ковер. Это лаундж-зона. Четыре кресла-мешка, изогнутая змея торшера. Трогаю осветительный прибор — туловище «змеи» гнется под любыми углами. Уютненько.
— Нравится? — тараторит Сыроежкин. — Тут ремонт недавно сделали. В начале лета.
Как тебя много, Сыроежкин.
Апартаменты под номером «60» — это вторая дверь слева. Она распахнута настежь. Укоризненно смотрю на соседа:
— Я забыл, — мямлит толстяк. — Я ж на минутку спустился…
— Не делай так больше.
— Хорошо-хорошо, — закивал сосед. — Ты прав. Проходи, тебе понравится.
Мне понравилось всё, кроме чудовищного срача, который успел развести злополучный мексикашка. Комнаты в «Заратустре» довольно просторные, они хорошо обставлены и отремонтированы. Никаких обоев, всё под покраску. Две кровати, две тумбочки, между условной прихожей и жилой зоной — система хранения. Встроенная, от пола до потолка. С закрытыми и открытыми секциями. Ячейки уже завалены неаккуратно сложенными шмотками, книжками, тетрадками и блокнотами. Даже игрушечный робот притаился у расстегнутого пятнистого рюкзака. Обувь мой сосед не любит складывать в обувницу — предпочитает расшвыривать под ногами, не развязывая шнурков. Начинаю закипать…
Если вы не в курсе, я всегда относил себя к категории минималистов. Вещи в гардеробе — только самые необходимые. Кроссовки, кеды, ботинки — вычистить, помыть, рядами сложить в шкаф. Одежду — в рулетики. Никаких конвертов, именно рулетики — основа всего сущего. А вот книги должны стоять рядами. Или лежать идеально ровными стопочками. В противном случае, это не книги, а макулатура.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Платяной шкаф во всю стену прихожей распахнут настежь. Точнее — раздвинут, это купе. Внизу — смятые дорожные сумки. Очередной предсказуемый треш. Свисающие с полок шорты, воняющие носки.
Придется Сыроежкина дрессировать.
Извините, воспитывать.
Хорошо хоть собаку не завел…
Огибаю систему хранения и попадаю в общую жилую зону. Кроватями и тумбами дело не ограничивается. У каждого — по письменному столу и вращающемуся офисному креслу. И тут меня поджидает новый шок.
Стационарный компьютер.
Вы не поверите. Человек припер в общежитие через полстраны системный блок, ЖК-монитор, мышку и клавиатуру. Беспроводные, но всё же. Это за гранью добра и зла.
И колонки.
Из которых валит тяжелый рок.
— Выключи, голова болит.
Сыроежкин не трогается с места.
— Пожалуйста.
— Ладно.
Вожделенная тишина.
Картина разгрома довершается незаправленной кроватью слева, валяющейся безразмерной футболкой, пылью и грязью.
Займусь этим позже.
А сейчас — на свежий воздух.
Широкое окно и балконная дверь — прямо по курсу. Дверь преподносит неожиданный сюрприз — она тоже открывается ключ-картой. Выхожу на широкую террасу и понимаю причину. Лоджия имеет форму буквы «Г» и огибает угол нашего корпуса. А еще между двумя комнатами блока нет перегородки. Очередное коллективное пространство. Над головой — прозрачный пластиковый навес, опирающийся нижними углами на профильные трубы. Профили — часть металлического ограждения. Так. Что ж мы получаем, господа хорошие? Обитатели нижних этажей защищены от холодов остеклением, а мы открыты всем ветрам. Зимой у меня будут сугробы. Балкон придется чистить. Везение номер два.
— У нас нет остекления, — замечаю вслух.
— Нет, — соглашается Виталик. — Ничего, это всё ерунда. Зато летом прохладно, птички поют…
— Аргумент.
Осматриваюсь.
На террасе — круглый столик, четыре плетеных кресла. И больше ничего. По пластику струятся водные ручейки, вниз срываются тонкие струйки. Дождь снова усилился.
Вид открывается шикарный. Я даже забыл про стоящего рядом упыря, который непрерывно что-то рассказывает. Сыроежкин сливается с мокрым шумом и коричнево-зеленым фоном прилегающего к корпусам сквера. Прямо по курсу — пламенеющая готика «Заратустры».
И никого.
Поворачиваюсь к соседу.
— А где все?
Мой вопрос прервал очередную тираду по поводу комаров и того, что спать на террасе прикольно, но загрызут.
— В смысле?
— Люди, — уточняю я. — Ученики, поступающие на первый курс. Их родители. В общаге — только мы с тобой.
— А, — дорубил сосед. — Ты не в теме. Официально прием документов начинается завтра.
— Меня же приняли.
— Конечно, — кивает Виталик. — По программе обмена принимают. И по направлениям с личными рекомендациями. А так — нет. С завтрашнего дня все первокурсники повалят.
— И эти заселятся? — киваю на шестьдесят первую квартиру.
— Не факт. Петр Ильич говорит, что общаги стоят наполовину пустые. Тут много вторых и третьих курсов, но они подтянутся в конце августа.
— Понятно.
Вот они — объяснения.
Сыроежкин способен приносить и некую пользу, если вдуматься. Это кладезь полезной информации.
— Я в душ, — топаю в комнату, бросаю рюкзак на свою кровать и начинаю раздеваться. — Там всё в порядке? Вода есть?
— Да, мойся, — раздается голос соседа. — Ты не против, если я опять музыку включу?
— Только негромко, — вешаю куртку в шкаф. Кеды мокрые, надо бы просушить. — А сушилка тут есть? И стиралка?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Внизу прачечная, — напоминает Виталик. — И там же общая сушилка.
Гадство.
— А что с полотенцами?
— У кастелянши.
И как я сразу не догадался.
— Возьми моё, если хочешь, — великодушно предложил сосед.
