Тут уж Лаура буквально взвилась!
— Ты сказал — «жена»? Заблуждаешься. Я вовсе не твоя жена, а лишь соучастник твоей брачной аферы. Здесь действуют уже совсем другие законы!
— Не преувеличивай, кошечка. — Рокот его голоса настиг ее быстрее, чем нацеленный на жертву язык хищной ящерицы. Джесс источал благодушие, но улыбка обрывалась на губах, как бы пугаясь холодного мрака в его взгляде. — Правила просты. Я решаю что-то, ты подчиняешься. Если мы сойдемся на этом, значит, обойдется без слез.
— А ты разве не слышал, что теперь для сильного пола лить слезы не считается зазорным? Более того, некоторые женщины находят это весьма привлекательным. — Неприятно пораженная столь откровенной демонстрацией мужского шовинизма, она держалась нарочито небрежно, как будто речь идет о чем-то отвлеченном.
— К сожалению, не могу разделить энтузиазм в отношении женских слез, — дипломатично ответил Джесс. — Не вижу ничего привлекательного в опухших красных глазах и размазанной по щекам туши.
— Тогда мне жаль тебя, котик, — безмятежно сказала она, решив не замечать скрытой направленности реплики. — Ибо мужчина, не способный к сопереживанию, напоминает яйцо без желтка.
Собственное сравнение поразило ее не меньше, чем поднаторевшего в дискуссиях супруга. Лаура подметила, как глуповато вытянулась его физиономия, и на душе у нее потеплело от удовольствия.
Странное дело, хотя она никогда не считала себя таким уж специалистом по части остроумия, эти слова сами прыгнули на язык, словно заученные.
— Ты утверждаешь, что во мне нет, так сказать, мягкой сердцевины? — вкрадчиво спросил он.
Лаура внезапно почувствовала прилив необъяснимого желания начать заигрывать с ним в этом уютном салоне. По крайней мере, здесь вполне безопасно.
— А что, неужели есть? — лукаво уточнила она, хлопая длинными ресницами. — О, как бы мне хотелось этого! Даже не представляешь. У меня всегда была слабость к таким мужчинам.
— Я безумно рад слышать твое признание.
Только сейчас Лаура вспомнила о необходимости соблюдать осторожность. Что подумает стюардесса о столь странной супружеской паре? К счастью, девушка тактично покинула их и не появлялась, ожидая вызова. А тем временем Джесс прочувствованно продолжал:
— Я уже начинал приходить к выводу, что ты сделана вся из высоколегированной стали. От макушки очаровательной белокурой головки до набоек на каблучках. Обнаружить в тебе, по крайней мере, одно уязвимое место — неслыханная удача. Но, думаю, со временем мне удастся открыть еще и другие…
Прежде чем Лаура смогла сообразить, к чему он клонит, Джесс молниеносно перегнулся через разделявший их столик и скользнул рукой под отворот ее жакета.
Из уст Лауры вырвался сдавленный стон, в котором возмущение соединялось с уже знакомой дурманящей податливостью. Тепло алчущих пальцев прожигало полупрозрачную блузку и легкую грацию, заставляя признать, что чувственная власть, которой Джесс обладал над ней, не плод воображения.
Лаура вновь была на грани слепящего забытья. И вдруг он с пренебрежительной легкостью убрал руку, словно доставая что-то из собственного кармана. С шутовской предупредительностью Джесс указал на позабытое меню.
— Пока блага цивилизации под носом, лучше ими пользоваться.
Она решила стерпеть и это. Не ради демонстрации послушания, скорее, просто чтобы выиграть время.
Сильнейшее нервное напряжение не сразу оставило ее. Лаура едва притронулась к изысканному паштету с тончайшими тостами. Лишь благодаря бокалу белого бургундского удалось проглотить кусочек утки под апельсиновым соусом, которая была подана с гарниром из белоснежного и рассыпчатого риса. Впрочем, восхитительное мороженое на десерт и ароматный черный кофе снискали большую благосклонность.
Похоже, что в последние часы произошло нечто, изменившее отношение Джесса к ней. Она задумчиво повернула на пальце обручальное кольцо. Чем же все это кончится? Неприкрытая сексуальность для него лишь способ разрядки. Набрасывается, чтобы забыть Элен. Или наоборот, прибегает к сублимации, о которой сам говорил. Нашел себе живую игрушку… Мерзавец!
Хуже всего — приходилось признать, что наивное обожание, которое она некогда испытывала к Джессу, уступило место новому неведомому чувству, куда более беспокоящему и чреватому опасными последствиями.
Лаура все еще безуспешно искала выход из положения, путаясь в своих двойственных чувствах, когда объявили, что самолет заходит на посадку в аэропорту Аяччо.
Несмотря на подоплеку «свадебного путешествия», она почувствовала радостное волнение, когда ступила на землю Корсики, озаренного последними лучами заходящего солнца.
— Куда нам теперь? — сдержанно поинтересовалась Лаура после того, как они прошли необременительную процедуру иммиграционного контроля.
— На север, в сторону Порто и затем на восток, к горам. Нас должна ждать машина.
Древний запыленный «лендровер» действительно был припаркован неподалеку.
— Пусть тебя не смущает наружность. — Джесс с размаху закинул ее чемоданчик на заднее сиденье автомобиля. — Можешь быть уверена, тянет, как зверь и отлично приспособлен к здешним дорогам и бездорожью.
— Ну… уже легче. — Она забралась на переднее сиденье, тогда как Джесс, освободившись от пиджака с галстуком, расстегнул воротничок рубашки и уселся за руль. Без всякого энтузиазма Лаура наблюдала за последними приготовлениями.
— Как подумаешь о том, что эта штука сломается где-нибудь на полдороге…
— Нет, идти пешком тебе не придется. Доставлю в целости и сохранности. Я езжу этой дорогой не первый раз.
Да, чтобы уличить его во лжи, нужен автомобиль с норовом, кисло подумала Лаура, располагаясь поудобнее и настраиваясь на затяжное молчание в дороге.
Вероятно, мягкое покачивание и впрямь оказавшегося надежным драндулета подействовало как снотворное. Очнулась она глубокой ночью от ласкового прикосновения Джесса.
— Добро пожаловать в мое родовое гнездо, миссис Фоклейн.
— Мы уже приехали? — Нехотя Лаура выбралась из машины и облокотилась о дверцу в ожидании начала «экскурсии». Вглядываясь в стрекочущую темноту, напоенную одуряющим благоуханием неведомых цветов, она вдруг поняла, что стоит прямо у входа в старую хижину, сложенную из грубо отесанных камней.
— Это и есть «дом»? — спросила она, начиная различать облезающую белую краску. В темноте, едва разжижаемой слабым светом только что народившейся луны, стали видны старые деревянные ставни, когда-то выкрашенные в голубой цвет, а сейчас облупившиеся и, видимо, выгоревшие на солнце.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
