меня не наезжали.
— Правильно делаешь, — не мог не согласиться я, удивляясь столь литературному обороту про шарик.
— А если у вас проблемы, то я всегда готов помочь. Тока пальцем ткните, — Дима угрожающе насупился.
Да уж, ткните. В кого? Знать бы, так и сам разобрался.
— Ладно, Дима. Спасибо, что приехал. Не волнуйся, все будет с Иванычем в порядке, я проконтролирую.
— Ну, тогда я поскакал? — неуверенно спросил он разрешения и запустил пальцы в волосы, убирая их с глаз.
— Давай, скачи.
Чего это они все расскакались сегодня, глядя вслед Диме, подумал с раздражением я, вспомнив слова Марии Егоровны, сказанные рано утром про Бородича: ускакал куда-то. Так не говорят о приболевшем человеке. Следовательно, прихватило его позже. Что наша жизнь? А ничто. Сейчас ты бодр и решителен, а спустя минуту — в больничке. И это, надо заметить, в лучшем случае. Я передернулся.
Секретарша стояла у окна с блюдцем в руке и задумчиво закидывала в рот какие-то крошки. На подоконнике стояла чашка со свежезаваренным кофе, ароматная струйка пара причудливо вилась вверх и исчезала в огненных облаках волос Кати.
— А мне? — спросил я вкрадчиво.
По части поедания сладкого, однозначно, мы были с этой рыжей пигалицей родственными душами. Алина часто подтрунивала над моим пристрастием к разному роду десертам. Екатерина Игоревна же, напротив, считала это признаком тонкой душевной организации у мужчин. Такая неприкрытая лесть со стороны секретарши меня вполне устраивала.
— Сей момент, — не оборачиваясь, произнесла она. — Только это не эклеры.
— А что?
— Жемчужина называется. — Она соизволила, наконец, повернуться. — Рекомендую. Из самого Парижа.
— Ого! Кто поставщик, если не секрет?
Катя направилась к шкафчику, где, по всей видимости, хранились эти самые жемчужины из Парижа.
— Что Дмитрий тут, по делам? — спросила она со скучающим видом.
— Да, ко мне забегал. Виталий Иванович приболел. — Я с удивлением посмотрел в ее сторону. Уж не интересует ли ее этот примитивный шулер? Несмотря на преданную службу Бородичу, я, в отличие от Виталия Ивановича, так и продолжал считать Дмитрия Соловьева авантюристом.
— В Париже недавно был мой приятель. Вот привез. Вам в кабинет?
Она протянула в сторону двери руку с тарелочкой, наполненной светло-коричневыми небольшими раковинами. Я подошел ближе. Створки ракушек были приоткрыты и на месте жемчуга лежали орешки.
— Забавно, — оценил я. — Если не возражаешь, я присяду за твой стол, а то в кабинете мысли о работе мешают.
Я лукавил. Все, что мне сейчас было нужно — это выяснить, кто такой этот парижский пижон. В конце концов, о любом новом персонаже в моей странной пьесе я должен знать по возможности больше. Если разобраться, то о личной жизни своих сотрудников я ничегошеньки не знал. Даже о своей секретарше. Это непростительная беспечность. Она хороший работник, я ей всецело доверяю, но не исключен вариант, что кто-то может воспользоваться этим, — накручивал я себя.
— Конечно, Алексей Викторович. — Девушка невозмутимо придвинула мне стул и поставила на поднос кофейник и пирожные.
Затем, чтобы не торчать у меня под носом, она уселась на подоконник.
— Виталий Иванович серьезно заболел? — решила она поддержать светскую беседу, болтая длинными ногами в серых атласных брючках.
— Виталий Иванович? Да нет, надеюсь, ничего серьезного. Подъеду после работы в клинику, разузнаю все.
— А что вы улыбаетесь?
— Я? — удивленно спросил я и, не выдержав, рассмеялся. Потерял над собой контроль, что называется, полностью. Мне действительно было смешно оттого, что я вдруг испытал укол ревности. А вдруг мою рыжую секретаршу в самом деле уведет какой-то там прощелыга. Соблазнит ее парижами, мадридами… Нет, я решительно не мог допустить этого. Где еще смогу найти такого работника? Меня ужасала даже сама мысль, что ее место может занять, к примеру, расфуфыренная блондинка или того хуже — двуличная брюнетка.
— А теперь еще смеетесь, — она перестала болтать ногами и пронзила меня взглядом психоаналитика.
— Катя, не обращай на меня внимания, — отмахнулся я. — Ты же понимаешь, живу сейчас в таком режиме, что просчитывать должен каждый шаг, все мне стало подозрительно, даже собственной тени веры нет. Черт бы все побрал…
— И это, по-вашему, смешно.
— А что мне остается? — Я сделал глоток из чашки, аккуратно взял очередную хрупкую раковину с «жемчужинкой», поблескивающей нежным кремом. — Это называется, Катюша, истерический хохот. Как на духу признаюсь, — я засунул за щеку «жемчужину» и посмотрел на секретаршу глазами преданного дворового пса, — только представил, что тебя твой приятель увезет в какой-нибудь Париж… В общем, ужас. У меня не останется ни одного надежного человечка в этой богадельне.
На светлое личико секретарши легла тень.
— Какие страшные вещи вы говорите, Алексей Викторович. Почему вы решили, что здесь нет преданных вам людей? Вас не просто уважают, вами дорожат сотрудники.
— Так что насчет Парижа? — настойчиво гнул я свою линию.
Катя спустилась с подоконника, забрала пустую тарелку с подноса и горестно вздохнула.
— Эх, Париж… Я бы согласилась. Только не с кем! — в отчаянии воскликнула она. — Приятель мой — это Вовка Клочков. Сосед по площадке. Можно сказать, друг детства. Никакого интереса он у меня не вызывает, ни с Парижем, ни без Парижа. К тому же он глубоко женат. Спортсмен, фехтовальщик, за границу потому ездит часто. Понимаете?
— Почему же не понимаю. Все ясно, — я с сочувствием кивнул. — С этой стороны подвоха, во всяком случае, мне можно не опасаться.
Секретарша недоуменно пожала плечами.
— Какой еще подвох? Алексей Викторович, ну что вы…я никуда не собираюсь резко съезжать, да и вообще уходить. Мне нравится моя работа, я многому у вас здесь научилась. Конечно, бывают в жизни форс-мажоры. Но от этого никто не застрахован.
Вернувшись в кабинет, я убрал со стола бумаги, набрал с городского телефона домашний номер Виталия Ивановича. Спустя довольно долгое время, когда я уже собрался было класть трубку, раздался тихий голос Марии Егоровны.
— Да. Слушаю вас.
— Это я.
— Леша, как хорошо, что ты позвонил! — воскликнула женщина. — Виталий Иванович в клинике.
— Уже знаю, потому и звоню.
— Как… откуда? — Мария Егоровна была явно в растерянности. — Он сам позвонил?
— Нет, Дима заезжал.
— Дима? Вот уж не ожидала.
— Почему?
— Да потому, что Виталий запретил ему.
— Что вы делаете из меня принцессу на горошине, — возмутился я. — С чего вдруг все стали оберегать меня, как девушку на сносях!
—
