всех воинов, находящихся в дозоре.
– Вобин, повелитель так сильно любит госпожу. Ты думаешь, он возьмёт вторую жену? – прошептал молодой паук – правая рука управляющего молодняком, которому он доверял.
– Думаю, нет.
– А как же тогда все мы? Голод подступает с бешеной скоростью.
– Повелитель обладает умом паука с вороном, он что–нибудь придумает.
– А паучиха?
– А что она? Её отдали повелителю, теперь она его собственность. Он может сделать с ней всё что пожелает.
– Но гарем же иметь запрещено женатым паукам.
– Запрещено, однако, её же ему навязал клан, так что боги, думаю, одну наложницу простят. Ликорис простила, и боги могут простить.
– Богохульник ты.
– Какой есть, – рассмеялся. Я слышал, как она кричала из покоев повелителя, так что он уже оприходовал золотоглазую. Будем ждать дитя.
Пауки разошлись по местам дозора. Прошло три дня, Ликорис специально не шла к наложнице, чтобы дать ей время восстановиться. А сегодня всё–таки решилась. Она знала, каким был муж до женитьбы на ней. Как насиловал и разрывал наложниц, ей обо всём поведали служанки, но так как он всегда её холил и лелеял, в душе боялась увидеть нечто подобное. Прошла в правое крыло замка к гарему. Маргачу тут же доложили о приходе госпожи, и он выскочил из соседних покоев.
– Госпожа…
– Я хочу видеть её.
Тот кивнул и указал на банную комнату.
Вороница прошла туда, где стояло дюжина деревянных лоханей. В одной из них сидела паучиха, окутанная ароматным шлейфом цветочных эссенций для воды, которые они привезли из вороньего государства.
Та не слышала шагов госпожи и смотрела в воду.
– Ласка…
Паучиха продолжила сидеть, как и сидела, не шелохнувшись.
Ликорис дотронулась до её головы. Ласка медленно встала и вороница опешила, увидев следы от царапин на её бёдрах и ногах, синяки и кровоподтёки на шее, укусы на груди. Она отпрянула.
– Это он с тобой сделал?
Паучиха молча переступила лохань и, не вытираясь, не накидывая халата, вышла в покои с тахтой, легла и уставилась в стену. Ликорис вышла в холл с мраморным полом.
– Маргач, почему она не отвечает?
Тот замялся.
– Говори!
– Она не отвечала никому все эти дни. Я сходил опять за колдуном. Он утром осмотрел её и сказал, что внутри и снаружи всё заживает, но…
Брови Ликорис свелись к переносице.
– Она тронулась умом.
Вороница медленно оглянулась на паучиху, та не шелохнулась.
– Ясно, – вышла и пошла в главный зал, где муж грелся у камина и напивался всё эти три дня.
– Эрганлавдий…
Он бросил на неё затуманенный алкоголем взгляд. Встал, подошёл, сгрёб в объятия, сбросил со стола всю посуду и, уложив её спиной, разорвал платье вместе с нижним бельём. Сам расставил ей ноги и, наклонившись, мимолётно проведя длинными волосами ей по животу, всосался в нежную плоть. Через несколько минут она застонала, теребя его волосы, а он яростно трахал её языком, периодически засасывая. Вороница подмахивала бёдрами, а когда залилась любовным соком, он вошёл в неё, продолжая любить в таком же яростном ритме.
Спустя какое–то время оргазмировал, царапая стол, и снова сел в кресло у камина.
– Уходи…
– Эрганлавдий, я люблю тебя, – подсела на колени у его ног, не думая о наготе.
– Она сошла с ума. Колдун не примет дитя от сумасшедшей. Мы обречены на голод. Я уничтожил свой клан. Я – зверь. Мне нет прощения.
Ликорис пыталась подобрать правильные слова, чтобы не загнать его ещё в большую депрессию. Поглаживала по бедру спереди и молча думала. То, что она увидела, и её повергло в шок, но любовь к мужу оправдывала всё. И она решилась.
– Ты такой, какой есть. В тебе течёт кровь наших отцов и предков, а они были такими же, если не хуже. Ты не имеешь права впадать в отчаянье. Что сделано, не воротишь.
Он посмотрел ей в глаза.
– Ты оправдываешь меня? Ты видела её?
– Да, видела, оправдываю, потому что люблю и даже если б ты такое со мной сделал, простила бы. Да, это больно и страшно, но ты такой – свирепый паук, и ангелочком быть не можешь.
– Я никогда так не унижу тебя.
– Знаю.
– Потому что тоже люблю, люблю так, что задыхаюсь, когда тебя нет рядом. Люблю, что готов убить любого за тебя.
– Даже готов пожертвовать своим кланом ради меня? Их голодной смертью?
Он замолчал и уставился в огонь. Пауза.
Ликорис боялась ответа, не зная, что он скажет.
– Нет! Кланом пожертвовать не готов.
Она почувствовала облегчение.
– Тогда вставай, иди, искупайся, и мы пойдём на земли брата. Нам нужны животные, иначе твой клан начнёт вымирать. Ян поймёт и простит нас. Пойми же, у нас нет иного выхода, – она встала и ушла вся в напряжении, молясь в душе, чтобы он услышал её. Эрганлавдий проводил задумчивым взглядом стройную спину жены и упругие ягодицы. Вороница с гордо поднятой головой прошла мимо охранников, не смущаясь своей наготы. Вобин отвёл взгляд, пнув в спину друга, тот тоже уставился в пол. Она, заходя в свои покои, бросила маячившему рядом слуге:
– Принесите мне ванну и самые ароматные эссенции. Буду купаться.
Эрганлавдий швырнул стакан с остатками крепкого эля в огонь и встал, заправляясь. Распахнул окно, выпрыгнул, расправил крылья и полетел на озеро, снова рискнув стать вороном в его государстве. Он не боялся смерти, гнева богов, наоборот искал его. Озеро, как обычно, встретило гладкой тишиной. Ворон прямо с налёту вошёл в воду, доплыл до дна и уставился на обсидианового паука. Тот встрепенулся, глаза полыхнули алым заревом и ему показалось, как огромная паучья голова кивнула. Эрганлавдий выплыл на поверхность, вылетел на берег и обратился в паука.
– Мы пойдём в мир жены и принесём множество животных: распотрошим, посолим и раздадим в семьи.
– Этого надолго не хватит, и Ян не будет рад такому.
– У нас нет выхода!
– Дождись дитя и иди в мир людей: их там миллионы. Вы надолго можете запастись питанием.
– А если там убьют множество пауков? Колдун сказал: они умеют защищаться от таких, как мы.
– Жертвы были всегда ради благого дела.
– Сейчас я иду к воронам.
– Хорошо, вижу, тебя ничто не остановит, возьми, – из озера выплыл на берег необычного цвета обсидиан в виде кулона на золотой цепи.
– Что это?
– Красный обсидиан.
– Но такого не бывает.
– Это редкая порода, она была подвластна только нам – вашим предкам. Надень, он защитит тебя от смерти в любом месте и отразит удар.
– А моей жене?
– Не бери её в мир людей. Такой обсидиан остался только
