Когда Алла Александровна уехала, Василий Васильевич занавески на окнах по утрам не раздергивал; он к ним не прикасался, потому что они напоминали ему о женщине. В самую ясную погоду в доме торжествовали сумерки, а на столе торчала в стакане свечка, которую Василий Васильевич никогда не зажигал, даже если не было электричества.
Как-то Василий Васильевич смотрел в окно сквозь полупрозрачную ткань и увидел на дереве фантастическое существо. «Неужели такие птицы бывают?» — подумал Василий Васильевич; затем сообразил, что это по занавеске с обратной стороны ползет паук…
Петкевич Юрий Анатольевич родился в 1962 году. Закончил Белорусский институт народного хозяйства и Высшие сценарные курсы. Печатался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Знамя», «Континент» и др. Живет в Белоруссии, в деревне Новый Свержень Столбцовского района Минской области.
Евгений Сабуров
Облака заговорили
* * *
Чайка, взмывающая над землей,погружена в голубой цвет,как будто серый кабриолет,карабкающийся высокой горой.И я, наблюдая за ней, в знойпонял прохладу лет.Но то ли мы стали красным виномизлишне увлечены,то ли спокойствия лишены,отягощены виной —так или по причине иной,но мы не влюблены.А значит, трезвости нет как нети прохлада лет не даетни капли воды на горящий рот,ни оправданья бед,и, погружена в голубой цвет,чайка в горы плывет.
* * *
М. А.
Женоподобные метелисносили, приносили снегна полувековые ели,на отвороты хвойных век,из-под которых вдаль гляделина берег, на слиянье рекхолмы, почти как человек.А мы ходили да ходили,и наш спокойный променадни взрывами морозной пыли,ни тресками лесных петардхолмы в те дни не бередили.Лишь наст скребли автомобилида в календарь толкался март.Прислушавшись к своим капризам,поверив на слово тому,что небо небывало близкои что сидеть в своем дому,когда с холма, согнувшись книзу,ныряет лыжник! Что ему,когда метелью ум пронизан!Переступая скользких мест,выглядываемых тревожно,предательский внезапный блеск,мы тяжело и осторожнопередвигались в темный лес,переминали правду ложью,перетрудили милость Божью,поставили на совесть крест,вздохнули и спаслись, возможно.Холмы устойчиво лежали,сообразуясь с облаками,под ними в белоснежной шалирека, не видимая нами,струилась чистою печалью,и было сладко, как вначале,когда так пусто за плечами,без снов и вздохов спать ночами.
* * *
Шмель в цветочек залетеллеший музыку запелпо копытам меринакузнец ударил нервносилу рук измерили стал работать мерно.А по краю а по кромкемира лезли облакаразговаривала громкос нами быстрая рекаэто было лишь сначалаа потом она молчаламиновала мельницузажила замедленнооблака же и в началеничего не отвечалив тишине себе ползлитенью павши до земли.Тень сгущалась шмель пугалсяглядь цветок осиротелзакачались сосен пальцыбудто взяты на прицел.Облака заговорилистали молния и громвзвились кучи водной пылитам где плавал водоемдождь пошел да и прошела потом опять пошел.Где прозрачный легкий воздухжаром душу иссушалвстал огромной стенкой грознойводяной тяжелый вал.Грозы дальние гремелигрозы ближние глушилизаливали в речке мелилес поили в небе жилишелк ласкался невесоммы лежали нагишомв потемневшем сразу мирена неведомой квартире.
* * *
Заповедные пределы,те, которых не прейти, —это мама, это тело,это мягкий запах мела,сад утех и вечер птиц.Огляди свои владенья,длань над ними растопырь,там сквозь пальцы дети, детикаждодневно мечут деньги,их сбирает нетопырь.Зрелость серыми костраминад страной моей взойдет,снег растает под дождями,жар, растасканный ветрами,прекратит мутить народ.И жестокость станет славной,и обида не такой.В основном, в сердечном, в главномвсе переместится плавнопод невидимой рукой.Мы ли это? Ты ли это?Мыли лето до зимы,зиму пропили с рассветом,но пределов по заветамтак и не достигли мы.Выйти бы за грань привычки,обернуться злым сморчком,вынуть трубку, вынуть спички,как права качают птички,слушать поутру молчком.
Сабуров Евгений Федорович родился в 1946 году в Ялте. Поэт, драматург, прозаик, известный экономист. В 1991 году вице-премьер России; в 1994 году — глава правительства Крыма. Живет в Москве.
Марина Палей
Long Distance, или Славянский акцент
Сценарные имитации
Фильм четвертый
МЕХАНИЧЕСКИЙ ПОПУГАЙ
CAST:
Сема Гринблад, человек без грин-кард, вероятно, поэт.
Эликсандэр Нечипайло, он же Эликс (Санек).
Девушка в белом
Дама в красном
Дама в оранжевом
Дама в желтом
Дама в зеленом
Девушка в голубом
Дама в синем
Дама в фиолетовом
Завсегдатаи Русского клуба
«RUSSKAYA GLUBINA».
Актер в хромовых сапогах и с граненым стаканом
Русский человек в русской косоворотке
Хор и солисты на сабантуйчике
Прочие завсегдатаи клуба.
Медсестра.
Ладонь и голос продавца.
Механический попугай.
Субъект и его люди.
Голоса с учебной кассеты.
Действие происходит в Нью-Йорке, ранней осенью в начале 90-х годов XX века — у врача, в клубе, в магазине, в квартирах, на улице, — точней говоря, в сознании Семы Гринблада.
Сцена 1
КАБИНЕТ ДЛЯ ПРОВЕРКИ ЗРЕНИЯ
Это довольно маленькое помещение, одну из стен которого полностью занимает зеркало. В нем отражается офтальмологическая таблица с жирной, черного цвета, латиницей. Остальные стены, а также кафельный пол, белы, как белый сон, когда кричишь, а голоса нет.
В центре кабинета стоит очень полная, очень черная негритянка в белых теннисках, белых носках, белоснежной футболке и таких же шортах. Поверх футболки и шорт надет белый служебный халат. Это медсестра.
На высоком стуле с механически поднятым сиденьем испуганно замерло странное на всякий немедицинский взгляд существо. Оно выглядит довольно инопланетным под тяжестью массивной металлической маски, плоские части которой на уровне переносицы образуют то ли очки, то ли прибор для астрономических наблюдений. Маска придает ее пользователю комический вид неуязвимости и ненасытимой сексуальной жестокости.
Комический, потому что он не выдерживает комбинации с упомянутым выражением испуганного тела, сводясь полностью на нет цыплячьей сутулостью, обгрызенными ногтями и сэконд-хэндовскими башмаками, пятками которых, не доставая ими до пола, существо неврастенически колотит по высокой выдвижной ножке. Существо зовут Сема Гринблад.
Медсестра освобождает пациента от маски, но сейчас мы видим только его затылок. Что же до лицевой части, то подбородок Семы фиксируется медсестрой в выемке некоего прибора, похожего одновременно на астролябию и видеокамеру с треножным штативом, — объектив прибора нацелен на отражение офтальмологической таблицы.
Медсестра. Сейчас, в этом приборе, я буду менять для вас линзы. О’кей? А вы будете говорить, как вам лучше. Начнем. (Нажимает кнопку.) Так лучше? (Выждав, нажимает другую.) Или так лучше?
Сема. Так лучше… Нет, так, как было… Нет! Кажется, так, как сейчас…
Медсестра. Еще раз. Лучше… так? Или… так, как было?
Сема. Не знаю… А как было?
Медсестра. Вот так…
Сема. А теперь?
Медсестра. Теперь так.
Сема. А было?.. Простите, я, наверное, идиот…
Медсестра (хладнокровно). Never mind.
Сема. А как было раньше? Я уже не помню… Можете мне показать еще раз?
Медсестра. Пожалуйста. Было так.
Сема. Ага. Хорошо. То есть плохо… А сейчас?
Медсестра. Так.
Сема. Так?.. Не знаю… Затрудняюсь сказать…
Медсестра. В каком случае хуже?
Сема. В обоих случаях хуже… Простите, я, наверное, идиот…
