Сменилась очередная часовая вахта. К ним, шатаясь, приблизились две черные фигуры.
— Гавриил Кондратьевич, — сипло произнес один из подошедших, — мы вот с Колькой Устиновым решили на палубу пройти. По ведру воды из-за борта на себя выльем и воздуху дохнем. Невмоготу!
— Слушай, Мирошников, — ответил Пличинский, — ты машинист 1-го класса, а говоришь, как дитя. Вот юнкер рассказывал сейчас, что палубу так шрапнелью и поливает. Потерпите, братцы!
Но Устинов и Мирошников упрямо качали головами:
— Невмоготу больше! — повторил Мирошников.
Пличинский понимал, что люди дошли до предела, и махнул рукой. Машинист и кочегар, тяжело ступая, полезли по трапу. Володя за ними. На палубе они стали плечом к плечу, обернулись в сторону хода и, счастливые, шумно втягивали в себя воздух.
Володя был уже на последней ступеньке, когда небо над ним раскололось и невидимая сила швырнула его на палубу. Несколько мгновений он лежал неподвижно, ощущая тупую боль в углубленном при падении плече, потом сел, почувствовал боль в голове и звон в ушах.
«Наверное, контузило», — подумал он и увидел своих спутников — машиниста и кочегара. Они лежали рядом на спине, убитые наповал осколками. На лицах так и осталось выражение довольства от последнего в их жизни глотка воздуха…
Слегка пошатываясь, Володя подошел к мостику и увидел, что Голицын-Головкин помогает подняться упавшему на колени Баранову.
— Николай Михайлович, — испуганно спрашивал князь, — вас ранило? Куда?
— Пустяки, — морщась, отвечал Баранов, ощупывая голову и левую руку, — крови нет, просто слегка контузило. Эй, что это? На курс!
«Веста» стала почему-то разворачиваться левым бортом к неприятелю. Баранов подскочил к штурвалу и резко повернул его. Тот закрутился неожиданно легко, не оказывая никакого влияния на курс парохода.
— Перебит штуртрос! Яковлев, бегите, ищите боцмана, пусть найдет повреждение и срастит трос. И пришлите на мостик старшего офицера — он у брата.
Подойдя к телеграфу, Баранов передвинул его на «Стоп». Сотрясение палубы прекратилось, затихла стрельба, и наступила пугающая тишина. «Веста» продолжала по инерции поворачивать и стала точно поперек курса броненосца.
Власова Володя нашел быстро, и тот опрометью кинулся за плоскогубцами. Старший офицер уже сам спешил на мостик, обеспокоенный остановкой машины. Когда они проходили по палубе, еще одна граната лопнула над «Вестой», и вслед за этим над неподвижным пароходом раздался пронзительный и бесконечно печальный свист — осколок перебил паропровод на трубе, и пар, выходя, свистел. Похоже, что у всех на борту мелькнула мысль о бесполезности дальнейшего сопротивления, стрелки опустили ружья, комендоры прекратили заряжать орудия. Но с мостика раздался громовой голос Баранова, усиленный рупором:
— Залпом, пали, черт вас всех побрал! — кричал он.
Грохнул залп стрелков, успевших перебежать на левый борт, опять загремела очередь энгстремовского орудия, бомбоносы понесли бомбы к мортирам ретирадной батареи.
На мостик Перелешин поднялся, сжимая обеими руками виски.
— Кажется, Николай Михайлович, и меня контузило… Что изволите приказать?
В голосе его, впрочем, слышалось сомнение и безнадежность. Что мог приказать Баранов в такой ситуации?
— Владимир Платонович, — веско сказал капитан, — немедленно сформируйте абордажную партию и постройте ее на правом борту под прикрытием надстроек. Вооружите людей интрипелями[5] и абордажными револьверами.
Перелешин поспешно спустился с мостика. «Веста» продолжала беспомощно болтаться на зыби, осыпаемая пулями и гранатами. Броненосец уже подошел саженей на 250 — ясно виден был бурун, где резал воду его форштевень. По-прежнему пронзительно свистел пар, перекрывая грохот залпов.
Баранов расхаживал по мостику, уже не обращая внимания на следовавшего за ним князя Голицына.
— Что там Власов копается, черт его побери! — воскликнул он в сердцах.
— Еще и минуты не прошло, как вы его послали, — возразил Голицын, показывая часы, — он и не нашел еще повреждение.
Но князь ошибся: боцман уже бежал к ним с кормы. Рулевой коснулся штурвала и почувствовал привычное сопротивление — штуртрос был исправен! Баранов двинул ручку телеграфа на «Полный вперед».
— Руль на левый борт! — скомандовал он.
«Веста» двинулась. На палубе строилась абордажная партия. Голицын по приказанию Баранова отправился сменить Кроткова, которого последняя граната ранила осколком в лицо. Николай Михайлович требовал, чтобы батарея как можно скорее открыла огонь. Было без пяти минут два, яростный зной лился с неба, Баранов и Володя непрерывно вытирали пот, струившийся из-под фуражек. Подошел боцман, ловко влез по скобам, прикрепленным к трубе, до поврежденного паропровода и заткнул дыру паклей. Свист прекратился.
— А ведь, может быть, и выпутаемся, — сказал Баранов. — Попасть бы в него, нехристя английского, еще одной бомбой!
* * *
Мистер Шакр на мостике «Фетхи-Буленда» чувствовал себя отвратительно. Почти шесть часов продолжался бой, а только один снаряд с броненосца попал в проклятого «Константина». Он хорошо видел в бинокль взрыв на палубе и потом понял, что одна мортира не действует. Но зато на борту «Фетхи-Буленда» были выведены из строя орудия в казематах, уничтожена погонная пушка, среди прислуги много убитых и раненых. Он до сих пор ясно помнил, какой ужас испытал, когда русская бомба ударилась в незащищенную палубу корвета прямо перед мостиком. Она проломила настил и исчезла внутри корабля. Несколько страшных мгновений он ждал взрыва крюйт-камеры, который бы разнес броненосец на куски, но его не было. С невыразимой радостью приговоренного к смерти, которому под виселицей объявлено помилование, Шукри-бей понял, что бомба не взорвалась. Первым его порывом тогда было скомандовать к повороту и скорее сбежать от этого страшного корабля, но он представил себе насмешливую улыбку Гобарта-паши и притворно сочувственный взгляд Манторп-бея. Броненосный корвет бежал от пассажирского парохода! Манторп будет рад занять его место на этом мостике, он давно сюда метит.
Нет! Надо догнать «Константина» и ударом шпирона пустить на дно! Был момент, когда Шукри-бей решил, что наконец-то все кончено, — враг беспомощно остановился, подставив ему борт для удара. Но вот он опять показал корму, и англичанин подумал, что через несколько минут, а может, секунд, последует дьявольски меткий залп из двух оставшихся мортир.
Его взгляд упал на одиноко стоящий на мостике дальномер, о бронированный парапет ударила пуля. Какой ливень свинца час тому назад обрушился на мостик! Один из офицеров у дальномера был убит, другой тяжело ранен. С головы Шукри-бея пуля сбила феску. Снаряды скорострельной пушки со страшным грохотом пробарабанили по броне. Он понял, что русские целились в его красный головной убор и больше не надевал его. Дальномер стоял целый, но совершенно бесполезный — орудия, которые могли стрелять вперед, молчали. Нет, только таран! Он наклонился над переговорной трубой:
— Нельзя ли еще поднять давление в котлах?
— Невозможно, сэр, — ответил старший механик, — котлы давно на грани взрыва, кочегары валятся с ног.
— Черт с ними, они же турки. Сделайте невозможное, мы должны таранить «Константина».
— Постараюсь, сэр, — донеслось снизу, но в это же время под палубой что-то грохнуло и из вентиляционных каналов пополз, шипя, пар.
— Что случилось? — закричал Шукри-бей, уже догадавшийся, что произошло.
— Взорвался один из котлов, сэр, — не сразу ответили снизу, — есть раненые и, возможно, убитые.
Скорость упала. Капитан быстро подсчитал: с оставшимися котлами он сможет делать узлов 10, от силы 11 — от погони приходилось отказаться. В бессильной ярости, сжав кулаки, он смотрел на корму врага, которая перестала приближаться. Но поворачивать было нельзя — русский крейсер мог пуститься в погоню — его баковая батарея была не повреждена. Шукри-бей передвинул ручку телеграфа к себе — ненавистная корма стала удаляться. Ну ничего, он еще сумеет выкрутиться. В вахтенном журнале запишет, что погнался за «Константином», сделал несколько выстрелов, но, увидев, что снаряды не долетают, прекратил стрельбу, а из-за неполадок в машине не мог развить полной скорости, почему русский крейсер ушел. Повреждения можно будет исправить своими силами, унтер-офицерам прикажет молчать, раненых и убитых спишет на случайное попадание единственного русского снаряда (нет, лучше написать, что попало два — один пробил трубу, эту дыру он заделывать не станет специально). Шукри-бей заметно повеселел. Он не мог знать, что вскоре ему придется предстать перед военным судом в Сулине, и хотя его официально оправдают и даже опубликуют в газетах несколько статей, поддерживающих выгодную для турок и англичан ложь (одну из них он даже напишет сам), но заставят подать в отставку, и Манторп-бей займет его место на мостике «Фетхи-Буленда».
