Саймон с мрачным видом наблюдал за всем происходящим, не проявляя, однако, ни возбуждения, ни скуки. Он не издавал одобрительных звуков, не обменивался ни с кем взглядами, которые бы выдавали его затаенную тоску. Просто стоял поодаль от всех остальных, бесстрастный и равнодушный.
И все же под мрачностью его маленького лица угадывалась зависть или, по крайней мере, грусть, запрятанная где-то в глубине души. Отец Саймона умер несколько лет назад. Мать воспитывала сына со всей одержимостью одинокой женщины, не позволяющей мальчику по-настоящему расслабиться или должным образом общаться с другими детьми, хотя он так много часов, дней и недель проводил вместе с ними в школе. Она подолгу задерживалась на работе в адвокатской конторе и столь же много времени уделяла работе по дому, стремясь сделать все, чтобы ребенок не так горько переживал отсутствие отца. Каждый день Саймон минимум на час задерживался в компании детей, родители которых находились в отъезде, пребывали в беспрестанных ссорах или вообще были заняты по работе и не могли вовремя забрать ребенка из школы. К тому времени, когда он наконец появлялся, миссис Поттер уже была дома и ждала, когда же сможет целиком отдать себя сыну. Она гордилась той жизнью, которая царила в их семье, гордилась их домом, гордилась неизменной аккуратностью, вежливостью и умом сына.
Элис заметила, что он собрался что-то сказать. Уловила это она еще до того, как он произнес первое слово — как он наклонил подбородок и сделал глотательное движение. Мальчик чуть выдвинулся вперед. Сначала ей показалось, что он хочет попросить позволить ему подойти поближе и внимательнее рассмотреть подарки Ронни, но он лишь сказал:
— А как насчет того, чтобы поиграть?
Все повернулись в сторону Саймона, уставились на него. Воцарившуюся тишину нарушил голос маленькой девочки, явно обрадованной переменой:
— Да! Давайте что-нибудь организуем. А во что мы будем играть?
— Если бы мы достали несколько листов бумаги, — Саймон быстро стрельнул взглядом в сторону Элис, и та поняла, что все это время он ощущал ее пристальное внимание к своей персоне, — мы могли бы написать на них наши имена и…
— О, опять эти бумажные игры, — простонал кто-то.
— Выберите имя, — продолжал настаивать Саймон, — и напишите его сверху вниз в левой части листа. После этого разбейте листок на квадраты и впишите в клеточки по горизонтали названия цветов, деревьев, ну… фамилии футболистов, если хотите, но так, чтобы каждое начиналось на одну из букв вертикального имени.
Мальчик, который специализировался на презрительных фырканьях, снова фыркнул.
— О чем он говорит? — спросила девочка с голубой лентой в волосах.
— Но это же так просто, — почти с мольбой прозвучал голос Саймона. Сверху вниз пишите какое-нибудь имя, а потом вбок пишите названия… ну, можете назвать это категориями, которые придут вам в голову. И…
— О, бумажные игры…
Элис решилась вмешаться. Настало время взрослому человеку взять все под свой контроль и сказать, что надо делать. Она вошла в комнату и стала в отчаянии припоминать все те игры, которыми сама увлекалась в детстве. Память отказывалась служить ей. Все, что приходило на ум, ограничивалось ползанием под составленными в ряд стульями и еще одной забавой, когда какой-то толстый мальчик собрал вокруг себя всю компанию и развлекал ее плевками в пылающий камин.
— Так, а теперь слушайте, — проговорила она и всё с благодарностью посмотрели в ее сторону. — А почему бы не сыграть в почтальона.
Кто-то пожал плечами, кто-то, присвистнув, застонал, хотя девочкам эта затея явно пришлась по вкусу; они стали радостно переглядываться, хихикать и через какие-то секунды все уже играла в почтальона. Элис снова позволила себе удалиться, оставив детей одних. Она время от времени бросала из кухни взгляд в сторону холла, пока неожиданно не почувствовала себя кем-то вроде тайной надзирательницы. Некоторые мальчики вели себя подчеркнуто самоуверенно, что свидетельствовало об их продолжительном знакомстве с фильмами, которые в таком возрасте смотреть бы не следовало. Девочки — кто возился, а кто спокойно сидел и наслаждался зрелищем. Ей почему-то показалось страшным видеть в восьми-десятилетних детях признаки тех же черт личности, которые они наверняка будут демонстрировать в более взрослом возрасте — тех самых качеств, часть из которых находилась лишь в стадии становления, а другие уже вполне сформировались.
А снаружи стоял Саймон и ждал; потом он постучал. Девочка, открывшая дверь, украдкой бросила на него взгляд, словно колеблясь в нерешительности: изобразить ли ей кокетство жили продемонстрировать надменность? Наконец они все же поцеловались, после чего она вытерла губы тыльной стороной ладони. Саймон вернулся в комнату, а юная леди посмотрела в потолок и громко, чтобы ему и остальным в комнате было слышно, сказала:
— Ох!
Вскоре всем это надоело — мальчикам еще раньше, чем девочкам.
— Убийство! Давайте сыграем в убийство!
Когда распахнулась дверь и появился запыхавшийся Ронни, Элис попыталась было найти веские доводы против того, чтобы затевалась эта игра. Соображалось ей туго. Между тем все уже неслись наверх; два мальчика забежали на кухню, явно нацелившись на дверь черного хода, но, увидев Элис, остановились.
— Нет-нет, — быстро проговорила она, — на улицу нельзя. — Уж это-то она могла предотвратить. — В саду сейчас очень грязно. Оставайтесь в доме.
Они повернулись и побежали обратно. У нее над головой послышался топот. Где-то вдалеке захлопали дверями. Свет везде был погашен. Неожиданно в ярком сиянии кухни показался Ронни. Он и еще один мальчик беспрестанно улыбались и о чем-то перешептывались. Мимо них в направлении лестницы прошел Саймон Поттер. Когда он скрылся, оба снова стали о чем-то потихоньку договариваться.
Не успела Элис даже пошевельнуться, как Ронни бросился к ней.
— Ты не будешь возражать, если мы запремся? — спросил он и, не дожидаясь ответа, плотно притворил за собой дверь, оставив мать в положении пленницы. Она знала, что стоит ей снова открыть ее, как сразу же поднимется гвалт протестующих криков.
На минуту в доме воцарилась гнетущая, неприятная тишина. Но женщине она показалась еще более оглушительной, чем весь шум прошедшего часа. Казалось, что в наступившем безмолвии постепенно накапливается напряжение. Необходимо было что-то срочно предпринять.
Сверху донесся какой-то глухой звук, потом еще один. Создавалось впечатление, что кого-то с силой колотят об пол или же он сам бьется о него, пытаясь освободиться. «А вдруг, — подумала она с опаской, — они заперли кого-нибудь в одной из комнат или в стенном шкафу в дальней части лестничной клетки в скрипучем, холодном конце этого старого дома. Кого-нибудь… Саймона?»
Внезапно раздался пронзительный, леденящий кровь вопль.
Элис настежь распахнула дверь.
— Включите свет!
— Нет, все в порядке, — донесся с лестничной клетки голос Ронни. — Мы уже закончили.
Раздался топот множества ног. Везде вспыхнули лампы. Все кричали друг на друга. Кого же убили? Кто это был?
Элис с облегчением обнаружила, что жертвой оказалась Мери Пикеринг, пухленькая блондиночка с неожиданно опытным для ее возраста взглядом. «Не удивлюсь. — довольно жестоко подумала Элис, — если через несколько лет имя этой Мери появится на первых страницах некоторых воскресных газет».
Мальчики и девочки снова набились в гостиную, и дом, казалось, вот-вот взорвется от их активности. Ей почудилось, что сейчас в комнате находится вдвое больше детей, чем было в начале вечеринки.
Она с трудом разобрала крик: Ронни пытался навести хоть какое-то подобие порядка.
— Кто был на лестнице… да заткнешься ли ты когда-нибудь!.. Мы должны установить, кто был наверху, а кто внизу! А теперь все садитесь… о, ну хоть на минуточку замолчите, слышите, вы?!
Похоже, требовалось вмешательство твердой руки, чтобы привести их в чувство. Отовсюду слышались безудержные крики, явно выдававшие напряжение, зародившееся в темной комнате.
За окном стемнело. Элис даже не заметила, как пролетело время. Каких-нибудь двадцать минут назад было еще слишком светло, чтобы играть в убийство, а теперь за окнами сгустилась темнота.
Сквозь гомон ребячьих голосов она разобрала слабый, но от этого не менее явный звук. Это Том поворачивал ключ во входной двери.
Она была на полпути к двери, когда муж вошел в дом.
— Дорогой!
Ему пришлось учтиво наклониться, чтобы поцеловать ее.
В руках он сжимал охапку садовых инструментов — из разорванной коричневой бумаги торчал черенок садовой лопатки, виднелась пара секаторов и топорик на короткой рукоятке.
— Ну как, порядок? — спросил он, кивая в сторону гостиной.
