Когда-то Гилленборг привил ей вкус к чтению. И вот теперь в книгах ищет она утешение и познание. Начинает с романов Ла Кальпренеда, мадемуазель де Скюдери, с «Астреи» Оноре д'Юрфе, «Кловис» Демаре. Но эти идеализированные приторные истории ей скучны. Она обращается к произведениям Брантома и находит их забавными, хотя и легкомысленными. Но особенно ей нравятся письма мадам де Севинье. Ей хотелось бы научиться писать таким же острым пером, сочетая наблюдательность с иронией, ум с грациозностью. Всю жизнь, садясь перед чистым листом бумаги, Екатерина будет вспоминать этот несравненный образец. Она читает с похвальным старанием «Общую историю Германии» П. Барра, проглатывая том за томом, и «Историю Генриха Великого» П. Перефикса. Благородный образ Генриха IV вызывает в ней восхищение. Вот кого она будет брать в пример, если ей придется когда-нибудь царствовать. Но, по правде говоря, ей все меньше и меньше верится в такую возможность. Несколько позже она открывает для себя Вольтера и без ума от него. Затем погружается в четырехтомный «Словарь» Бейля и глотает без разбору либеральные мысли этого предшественника энциклопедистов.
После такой волшебной прогулки по саду великих умов наступало жестокое пробуждение в мире, где властвуют императрица, Петр и чета Чоглоковых. Великолепный князь Репнин освобожден от обязанностей надзирателя за великим князем, и его место занял муж мадам Чоглоковой, которая остается надзирательницей великой княгини. По-прежнему уверенная в том, что Чоглоковы – примерная пара, императрица рассчитывает, что они окажут благотворное влияние на молодую чету и те полюбят друг друга и заведут детей. С самого начала Екатерина невзлюбила Чоглокова. «Он был толстым светловолосым фатом, так же туп умом, как и упитан телом, – напишет она. – Его все не любили, как не любят жабу, и сам он был отнюдь не любезен; зависть, ревность и злобность его жены тоже были опасны, особенно для меня, не имевшей в мире иной опоры, как себя и своих добродетелей, если они были». И вот этот надутый дурак, почитаемый за зерцало супружеской добродетели, в несколько дней соблазняет мадемуазель Кошелеву, фрейлину императрицы, и та беременна от него. Царица в гневе, она готова выгнать из дворца соблазнителя. Жена его в слезах, она осуждает поведение мужа, но согласна все забыть. Оба идут к Елизавете и на коленях умоляют ее, во имя их шестерых детей, не клеймить их бесчестьем, изгоняя со двора. Удивительное решение ее величества: Чоглоковы останутся выполнять свои обязанности при великом князе и княгине, а изгнана будет фрейлина. Но после этого случая оба надзирателя не так важничают, как прежде. Чоглоков до того расчувствовался, что осмеливается строить глазки Екатерине. Он надеется, что она поддастся, как мадемуазель Кошелева. Ее оскорбляют эти притязания, но она старается не доводить дело до публичного скандала. Госпожа Чоглокова замечает галантные маневры неверного супруга и благодарна Екатерине, что она дает отпор с такой скромностью. Впрочем, скоро она сама отплатит мужу, изменяя ему за милую душу.
В этом хитросплетении скандалов Екатерина старается не терять равновесия и ясности ума. Она знает: то, что дозволено другим, будет сурово осуждено по отношению к ней, поддайся она слабости и уступи хоть чуть-чуть. При этом дворе, похоже, у всех есть внебрачные грешки. Кроме нее. Императрица со своими узаконенными любовниками подает пример разврата, но строго следит за поведением великой княгини. Когда Екатерина в конце концов привыкла к своей первой горничной госпоже Краузе, ее вдруг удаляют и назначают вместо нее Прасковью Владиславову. На этот раз Екатерине повезло от замены. Госпожа Краузе – немка, а госпожа Владиславова – русская, причем горячая патриотка. Умная, веселая, образованная, она – ходячая энциклопедия былых времен. Знает все о знатных семьях, окружающих трон: родственные связи, женитьбы, состояния, историю, пристрастия, тайные грехи. Слушая ее, Екатерина словно проникает в самые потаенные места чужих домов. Но госпожа Владиславова очень набожна, и великий князь не может ей этого простить. Он насмехается над ней за то, что она чтит иконы. Со временем он все больше и больше отвергает все славянское. Ностальгия по родному краю так в нем сильна, что он не скрывает, что отдал бы всю Российскую Империю за один город Киль. Вопреки стараниям царицы, Бестужева и некоторых иностранных дипломатов он отказывается сменить крошечное княжество, полученное им в наследство от отца, на графства Ольденбургское и Дальменхорстское. Гольштейн – неотделимая часть его самого. Он не может уподобиться Екатерине и русифицироваться, как она. Его идол – Фридрих II Прусский, которого он никогда не видел, но которого считал воплощением благородства, учености и свойственной немцам строгости. Он страдает, видя, что Елизавета и Бестужев считают этого великого монарха своим врагом. Будь он на их месте, он согласился бы со всеми требованиями Пруссии. И он заявляет об этом во всеуслышание.
Со своей стороны Екатерина тоже не забывает, чем она обязана Фридриху II. С волнением вспоминает она их встречу в Берлине. Но ни в коем случае не хочет выдать свои чувства, опасаясь последствий. 11 ноября 1748 года в покоях императрицы, где шла карточная игра по-крупному, она оказалась рядом с Лестоком, личным советником и лекарем ее величества, человеком хитрым и изворотливым, неоднократно проявлявшим неуважение к Екатерине. Как только она обратилась к нему, он дико пугается и бормочет: «Не подходите… Оставьте меня в покое!» Она решила, что он пьян, и отошла в сторону. Через день Екатерина узнает, что Лесток заточен в крепость. Его обвиняют в переписке зашифрованными посланиями, наносящими вред России. Дело Лестока рассматривает специальная комиссия, состоящая из самого Бестужева, генерала Апраксина и графа Александра Шувалова. Шепотом передают, что в некоторых письмах говорится о пропрусских настроениях великой княгини. Под пытками Лесток ни в чем не сознается, никого не выдает и мужественно готов быть невинно осужденным на ссылку с конфискацией имущества. «Императрица не могла осудить невиновного, – напишет впоследствии Екатерина. – Боялась отмщения осужденных, вот почему при ее царствовании никто не выходил из крепости на волю, самое малое, что их ожидало, – ссылка».
Екатерина не была напрямую замешана в этом деле государственной измены. Но на нее повеяло холодком тюремных застенков. С тех пор она живет в страхе оказаться замешанной в заговоре, который лишил бы ее последних остатков свободы.
В следующем, 1749 году – новая тревога: в разгар карнавала у императрицы произошел острый «приступ запора». Страдания так велики, что опасаются за ее жизнь. Екатерина и Петр тут же отправлены в свои покои, им запрещено выходить без разрешения; через слуг и госпожу Владиславову они узнают, что граф Бестужев, Апраксин и некоторые другие сановники, враждебно настроенные к великой княжеской чете, часто «проводят совершенно секретные совещания за закрытой дверью». Быть может, в преддверии смерти императрицы они готовят переворот, чтобы устранить Петра и призвать на трон свергнутого царя Ивана VI, томящегося в Шлиссельбургской крепости? От страха перед ссылкой и тюрьмой великий князь обливается холодным потом, Екатерина тоже очень встревожена, но старается успокоить его, говоря, что в таком случае она организует ему побег: «Окна наших апартаментов на первом этаже невысоко расположены, можно в случае необходимости выпрыгнуть на улицу».[18]
