— В районе Ионических островов,— рассказывает Тим Северин,— есть много объектов, вроде бы относящихся к «Одиссее», но пока еще не объясненных. Я приезжал сюда и раньше, чтобы опознать некоторые места, но сложнейшие проблемы только множились, и я не знал, как их решать. Однако, в этот раз — может быть, потому, что мы пришли на «Арго» и, таким образом, физические обстоятельства нашего плавания совпали с логикой пути древнего морехода,— многие проблемы словно разом прояснились. Сейчас я верю, что вторая часть странствий Одиссея — от того момента, когда он покинул Эолию, до возвращения на Итаку — представляла собой достаточно прямолинейный маршрут, чреду событий, которые, сменяя друг друга, уложились в краткий период времени и, может быть, были ограничены только восточной частью Ионического моря...
Обойдя Итаку, «Арго» бросил якорь в заливе Полис. Неподалеку располагалась пещера, в которой археологи обнаружили древнее святилище. Среди находок — двенадцать бронзовых треножников и керамика микенской эпохи. На одном из осколков, который хранится в местном музее, есть надпись, посвященная Одиссею,— свидетельство того, что здесь существовал культ героя. На восточном побережье острова «Арго» остановился в естественной гавани, защищенной от ветров и удобной для стоянки судов.
Сравнивая ландшафт Итаки с гомеровскими описаниями, Тим Северин укрепился во мнении, что город Одиссея, вероятно, был расположен на холме Аэтос в центральной, гористой части острова («Мы ж ни широких полей, ни лугов не имеем в Итаке; Горные пажити наши для коз, не для коней привольны»). Так это или нет — покажут раскопки.
У берегов Итаки закончилось плавание «Арго» по следам Одиссея, но для Северина это не было финалом экспедиции «Одиссеи». Ему предстояло осмыслить все увиденное во время плавания, обсудить итоги с видными учеными — знатоками Гомера и микенской эпохи, а потом вернуться в некоторые точки маршрута для дополнительных исследований. Северину предстояла еще одна Одиссея.
Сергей Куприянов, сотрудник Болгарской академии наук Виталий Бабенко
Дары штормов
Этот год просто поражает обилием аномальных погодных явлений: затяжные морозы в Канаде, проливные дожди в странах Восточной Азии, снегопады в Шотландии... Не обошла разгулявшаяся стихия и Черноморское побережье Болгарии Налетевший ураган поднял громадные волны, которые буквально перепахали береговую полосу близ Созопола, смыв центральный курортный пляж. Когда буря утихла и вышли рабочие бригады восстановителей они обнаружили на берегу какие-то камни и черепки древней керамической посуды. Вызвали археологов...
Когда-то на месте Созопола стояло прибрежное селение фракийцев. Затем возник торговый античный город Аполлония, о котором упоминается во многих древнегреческих источниках. Часть его кварталов и порт давно поглощены морем, и болгарские подводные археологи не раз находили на дне бухты амфоры, куски мрамора, якоря парусников.
И вот волны выбросили на берег еще несколько якорей — каменных у свинцовых, происхождением из раз личных районов Эгейского моря. Из возраст более 2500 лет.
Но стихия подарила археологам еще и мраморное надгробие. Но овальном камне античный скульптор умело изобразил полулежащего человека около стола с яствами, а рядом замершую прислужницу. Гражданин Аполлонии, имя которого стерла морская вода, держит ритон — рогообразный сосуд из бронзы.
До этого близ Созопола находили десятки подобных надгробий, но они относились ко времени завоевание Балкан римлянами. На прежни: находках рельефные фигуры людей изображались с керамическими сосудами — кратерами и канторосами. Здесь впервые встречается изображение бронзовой посуды и заметно влияние греческого искусства
Странный комок «горной породы» оказался при тщательном лабораторном исследовании смесью медной руды, кусков металла, шлака и древесного угля. Он стал первым вещественным свидетельством древней металлургии в этом районе побережья. По письменным источникам известно, что в Аполлонии с VII века до нашей эры ремесленники делали бронзовое оружие, отливали статуи по заказам других городов Причерноморья. Бронзовую фигуру Аполлона, стоявшую в центре города, во II веке до н. э. римляне вывезли в качестве военного трофея и установили на Капитолийском холме
Среди городских ремесленников имелись и специалисты по бронзовым украшениям для носовой части боевых кораблей. Теперь стало ясно, что в городе работали и металлурги выплавлявшие медь из местных руд.
Сосны на склоне
На свой участок Анатолий Алексеевич Шацких добрался раненько — солнце едва поднялось над морем. После автобуса километра полтора топал прямиком по чахилам, голым глинистым склонам, по оврагам, сквозь шибляк продирался. Шибляк — это кустарничек да корявые деревца, где густо, а где пусто — ни лес, ни выгон... Потом не спеша обошел свой оставленный на горе террасер — желтый Т-130, проверил узлы, масло, попробовал ключом болты. Поглядел на море, на горы. Горы стояли нарядные, смотрели ясно. Липнувшего к ним многодневного тумана — как не бывало. На скалах — зеленые пятна: потемнее — тисы, посветлее — сосны. Под ними сплошь коричнево-фиолетовое — буковые леса. Еще ниже желтеют неопавшей прошлогодней листвой дубняки. И среди них — строчки молодых сосняков. Сколько их? И на склонах у моря, и на самой яйле, там, за свадебно белыми утесами, где родятся облака и туманы, откуда приходят дожди, где берут начало речки и ручьи, откуда по каплям собирают влагу родники...
На террасах Анатолия Алексеевича стояли еще молодые невысокие деревца. А где-то там, дальше, в окрестностях Ялты, Гурзуфа, на горе Чамныбурун, росли сосны в два обхвата.
— Ничего, и тут вырастут такие же,— твердо пообещал он кому-то. А себе скомандовал: — По коням!
Мотор отозвался сразу, будто ждал, когда хозяин займет место в кабине.
Грунт не тяжелый — весна. Не то что летом или осенью, когда спекается до бетонной твердости, хоть динамитом рви. Много, пожалуй, успеет за день. Гора не противилась ему. Шифер крошился легко, послушно сыпался из-под ножа. Щебень мыльно поблескивал — скользкий даже на вид. Террасер, не встречая большого сопротивления, только подрагивал, позвякивая дверцей.
— Удачная машина,— говаривал, бывало, Шацких товарищам.— Уже четыре года, как она у меня. И ни разу не подвела. Повезло.
Те лишь улыбались в ответ. Знали: он от нее не отходит. И не понукает до тех пор, пока не убедится, что все исправно.
...Все шло хорошо. Но встречался какой-либо мысок, и порода начинала сопротивляться. Террасер напрягался, грозно рычал, выхлоп сгущался, гусеницы бешено рыли землю. Толстые пропластки песчаника дыбились перед ножом, растрескивались. Каменные глыбы давили друг друга, высекая искры и дымя.
— Одичала, совсем одичала,— огорчался Анатолий Алексеевич.— Своей пользы не понимает! Тебе же добра хотят.
Он разговаривал с горой.
Часа через два работы Шацких заметил: кто-то идет к нему. Но не по свежей террасе, а выше, чуть ли не на четвереньках карабкается и какие-то знаки подает. Шацких остановился, вгляделся попристальнее, узнал Якова Петровича Герта, директора Алуштинского лесхоза.
— Глянь-ка, что там у тебя сотворилось! — подходя, крикнул Яков Петрович.
Шацких оглянулся. Часть террасы сползла, размазалась по склону.
— Придется переделывать, в материк зарезаться глубже,— огорчился он.
— Смотри осторожнее, ас,— посоветовал Герт.
Яков Петрович понимал, как трудно работать на этих склонах.
Каждая терраса должна быть строго горизонтальной, и, чтобы добиться этого, трактористу, работающему на нарезке, нужно особым глазомером обладать, как летчику. Он знал, что Шацких обладает им, и, вообще, у него к «террасному» делу талант.
В Алуштинском лесхозе первыми в республике стали высаживать лес на террасах. Всего на полуострове посажено сейчас около 60 тысяч гектаров леса, свыше 20 тысяч из них на террасах. Уже принялись террасировать склоны в 35 градусов!
Но дело не только в градусах, а в сложности склонов. Они волнистые, изрезаны разветвленными оврагами и промоинами, старыми оползнями, скальными глыбами и утесами. Шиферная толща перемежается каменистыми навалами, выходами плотных коренных пород: песчаников, конгломератов, диабазов, известняков.
Вот и на этой площадке, к которой прежде подступиться не смели, работал теперь желтый террасер...
Попытки разводить лес на южных склонах Крымских гор, на яйле делались еще в прошлом веке. Но, может быть, не умели должным образом готовить почву и ухаживать за саженцами — от тех посадок мало что осталось. После Великой Отечественной войны лесопосадки начали вести практически с нуля. Не прижились здесь испытанные породы — тополь, береза, черемуха, грецкий орех, шелковица, айланд, акация, гледичия. Зато пошли в рост кедры, кипарисы, можжевельник, дуб, фисташка. Но сосны, крымская и судакская, оказались самыми подходящими. Сосна и приживалась лучше, и росла быстрее. А ведь лесоводы еще думают и об отдаче: древесина в хозяйстве не последнее дело.
