Словно в бреду, он добрался до станции и забился в пустой холодный вагон первой электрички. Всю дорогу он провел в тяжелом полусне. В Москве от него в страхе шарахались ранние прохожие, а милиционер на перекрестке вежливо поинтересовался, не нужна ли помощь. Виктор улыбнулся разбитыми губами и ответил, что с ним все в порядке, нормалек!
Домой он, конечно, заявиться не рискнул, а у Алексея родители недавно отбыли в отпуск на юг, поэтому, не размышляя, Виктор двинулся к приятелю.
Алексей тихо ахнул и отступил, открыв дверь, но не задал ни одного вопроса.
- Алексис, - сказал ему Виктор, с трудом открывая рот, - я должен пожить у тебя какое-то время. Неплохо бы вымыться и облиться йодом. Или зеленкой. Что имеется.
Алексей молча быстро раздел его и начал приводить в порядок, как умел. Лицо сильно щипало, но Виктор молчал. Особенно тяжко ныла левая рука.
- Врача бы, - осторожно предложил Алексей.
- Ни в коем случае! - отрезал Виктор. - Дай водки, и побольше! Можно аспирину. И чая...
Потом начался бред.
11
Как выяснилось позже, Татка категорически отказалась отправить Виктора в больницу, а Гера и Алексей молчаливо с ней согласились. Знакомого врача приводил Алеша.
Сквозь густой молочный туман, опутавший Виктора как пеленкой и не дававший двигаться и дышать, он изредка с трудом различал Таткин большой рот, Нинкины беленькие, низко спадающие на лоб кудряшки, серые глаза Геры... Чьи-то руки часто переворачивали его, меняли повязки и простыни, что-то кололи... Кто-то поил его из ложки: жидкость была кислой и очень приятной. Один раз из молока выплыло вдруг лицо Надежды Николаевны, но, возможно, это ему померещилось.
Виктор пришел в себя вечером: комната приняла свои привычные очертания неожиданно, из-за стены доносились приглушенные голоса Алеши и Геры.
- Эй! - попробовал крикнуть Виктор. Получилось что-то слабое, противоестественное. - Эй, там, на палубе! Придите кто-нибудь!
Они появились оба как по команде.
- Наконец-то! - сказал Алексей с видимым облегчением. - Думали, жив не будешь.
- Совсем на ладан дышал? - заинтересовался Виктор. - Значит, "как я выжил, будем знать только мы с тобой?" Сейчас встану, погоди!
- Да ты обалдел! - кинулся к нему Алексей. - Я тебе встану! Быстро у меня схлопочешь!
- Грешно бить такого лядащенького, которого соплей зашибить запросто, - объявил Виктор, с трудом пошевелив левой рукой. - Где это я так здорово гвозданулся?
- А ты разве ничего не помнишь? - с тревогой спросил Гера.
- Пьян был в дымину, - откровенно признался Виктор. - Шибко нализался где-то на халяву... Собирался на дачу... Но, видно, не доехал... По башке чем-то саданули и по морде съездили. А поезд ушел, платочками помахали.
Он врал, презирая себя и себя ненавидя. Но что-то мерзкое, гнусное, гаденькое в его душе, вроде того маленького человечка в лесу, диктовало ему свои жесткие условия, заставляя лгать, изворачиваться, выкручиваться... Только бы не дознались правды... Теперь он уже ее не хотел и боялся.
Гера и Алексей переглянулись.
- Виктор, - нерешительно начал Георгий.
Алексей отвернулся к окну.
- Мы должны сказать тебе, Виктор... Ты очень долго болел. Таню убили недалеко от дачи, в лесу... В тот самый день, когда ты... В общем, тебя там тогда почему-то не оказалось...
А был ли мальчик-то? Может, мальчика и не было...
"Я был! - хотел закричать Виктор. - Я как раз был там, и это я, я, своими руками, вот этими самыми грязными лапами убил ее, задушил, потому что на мгновение сошел с ума и подумал, что так будет для нее лучше! Но это невозможно теперь никому объяснить! Да и, наверное, не нужно..."
- А листики? - спросил он, забыв, что упоминание о них может его выдать.
Алексей и Гера снова беспокойно посмотрели друг на друга.
- Какие листики? - осторожно спросил Георгий.
- Желтые... Ну, те самые, что она так любила всегда собирать... Кленовые, кажется... Где теперь эти листочки? Куда они подевались?
Серый взгляд Геры стремительно потемнел, а Алексей присел на стул возле дивана.
- Витя, - тихо попросил Алеша, - постарайся взять себя в руки. Наверное, не нужно было тебе сразу говорить... Тебя действительно ударили по голове?
- Без понятия, - пробормотал Виктор. - Вероятно... Видишь, вся морда опухла. А может, это я сам за камень зацепился...
И он снова начал бредить, пролежав пластом еще несколько дней.
Таню похоронили без него: молчаливые и сумрачные друзья Виктора сделали все, что необходимо. Следствие быстро зашло в тупик, и ничего выяснить не удалось. Ни Алексей, ни Гера, ни Тата не сказали следователю, что Таня жила на даче с Виктором. Тата просто объяснила, что ее лучшая подруга детства иногда брала у нее ключи.
Виктору трудно было до конца понять, почему они так поступили: то ли смутно догадывались о чем-то, что-то подозревали и не хотели ворошить зловещую, темную тайну, то ли невероятно устав, стремились уберечь его и себя и поскорее освободиться от тягостных подробностей, выяснений, допросов. Да, никто не хотел ничего выяснять: значит, так распорядилась судьба, так она пожелала, жесткая и своенравная во всех отношениях. И возражать и спорить бесполезно.
Виктор встал только в октябре, когда на улице уже начиналась ранняя зима с первым мокрым, ласковым снегом и слякотью под ногами. Он даже не пошел к Тане на кладбище. Виктор сразу запил, страшно, по-черному, отказавшись от всяких контактов, встреч и знакомых. Словно отрезал прошлое, обрубил.
Пил он беспробудно до самой весны, и лишь усилиями Геры, Татки и их родителей Виктору разрешили в порядке исключения сдавать сессию позже. Впрочем, в институте довольно охотно пошли навстречу: приближалась защита диплома, и Крашенинникова - этот подающий большие надежды талант - старались вытянуть как могли.
Почерневший, обросший, с отеками под глазами, Виктор целыми днями валялся на диване, потягивая из бутылки водку и не поднимая телефонной трубки. По ночам его мучили тяжелые сны. Налетали, как комары, стайками, и каждый норовил укусить побольнее, до крови. Долгие, до того терзающие сны, что ложиться спать вечером иногда было страшно.
Проснувшись посреди ночи после кошмара, Виктор вставал и долго бродил босиком от окна к дивану и обратно. Как тогда на даче... Почему-то в этих бредовых сновидениях он кричал, долго, упорно в чем-то обвиняя Таню, размахивал кулаками и грозил убить. Сам себя во сне он очень жалел: бесприютный, несчастный, оборванный, с незаконченными работами, отчего-то голодный и постоянно мечтающий выпить. Он плакал ночью некрасивыми, пьяными, тоскливыми слезами и все обвинял Таню и спрашивал без конца, почему она ушла и не хочет вернуться, ведь он пропадет без нее, как она не понимает этого?..
В одном ее имени, если произнести его медленно, нараспев, всегда таилось для Виктора что-то необыкновенно милое, притягательное, редкое. Ну, послушайте сами - Та-а-ня-я! Целая музыкальная фраза - Та-а-ня-я! А точнее - ударившая громом симфония, целая прожитая жизнь, нераскрытая настоящая тайна - Таня, Таня, Таня!..
Виктор терзался и мучился воспоминаниями, как зубной болью, понимая, что его больной зуб нельзя ни вылечить, ни удалить.
Как-то вечером зашла Тата.
Виктор пожалел, что открыл ей.
Она неслышно разделась в передней, сняла сапоги и вошла в комнату. Мельком взглянув на Виктора и ничем не выдав своего впечатления, уселась, широко, безмятежно улыбаясь во весь рот, и аккуратно расправив вокруг себя юбочку.
- А где мама? - спросила Татка как ни в чем не бывало.
- Не выдерживает моего вида, - объяснил, снова укладываясь на диван, Виктор. - Она ведь уже совсем старенькая. А посему часто сбегает от меня к родственникам и знакомым. В данный момент пребывает у тетки. Ты как-то слишком быстро добралась ко мне после лекций, Кроха! Разве что перелетела сюда на крыльях любви...
Его откровения всегда доставались окружающим очень больно.
- Ну, к чему это, Витя! - спокойно сказала Татка, стараясь не обращать ни малейшего внимания на его тон.
- Так, ни к чему! Ни к чему особенному! Сдуру ляпнул! - с досадой сказал Виктор. - Сигарет захватить не догадалась? Тебе чего от меня нужно, Нателла?
Он не особенно следил ни за своими речами, ни за мыслями.
- Ты бы посещал иногда любимое учебное заведение, - осторожно посоветовала Татка.
- Ништяк, "отряд не заметил потери бойца!" - заверил Виктор, но на всякий случай поинтересовался: - Чем еще порадуешь?
- Там все скучают без тебя, - хладнокровно продолжала Тата. - Особенно нежный привет передавала Рита.
- А-а! Это мы уже сто раз проходили! - поморщился Виктор. - Так ты притащилась сюда ради ее привета? Не слабо! Самое оно!
- Не только, - сказала Тата. - Мне захотелось тебя повидать. Имею я, в конце концов, на это право или нет? Выглядишь чудненько... Знаешь что, давай я на время останусь у тебя! Мамы нет... Уберу тут все, вымою. Приведу в порядок. Буду тебе готовить... Я умею.
Тоном и обликом Татка живо напомнила Крашенинникову жену декабриста. Лицо ее сияло.
