– Библиотеки отменяются, – провозгласил Седов, морщась от запаха чадящего в гильзе плохо затушенного окурка. – Пойдешь к тем людям, которые знают о Мунке все. Разыщи всех, кто писал монографии и диссертации о художнике. А также выясни…
Седов коротко изложил ситуацию с подозрительным соседом Карины Макеенко и набросал на листке примерный перечень вопросов, которые надо задать о Бубнове.
Попрощавшись с Вронской, он достал из стола чистый бланк и выписал Василию Михайловичу Бубнову повестку с требованием явиться в прокуратуру для дачи показаний по поводу находящегося в производстве уголовного дела.
5
– Нет, Натка, уволь, но его писать мне было бы совершенно неинтересно. Лицо невыразительное, фигура сутулая. Одевается, правда, со вкусом. У него врожденное чувство цвета. Я обращала внимание на его одежду. Вещи вроде бы не дорогие, нефирменные. Но их сочетание – это что-то умопомрачительное. Хотела бы я уметь так сочетать и красиво носить одежду. А вот с кем бы я охотно поработала – так это с Аллочкой. Вопиющее уродство. Вся вот ее бабская неустроенность на лице проступает. Хотя черты правильные. Фигура пропорциональная. Ты согласна?
– Согласна. Пропорции хорошие. И лица, и тела.
– Пропорции хорошие, но женщина вызывающе некрасива.
Василий Михайлович Бубнов обогнал поднимающихся по лестнице студенток, даже не осознав, что только что удостоился как лестных, так и нелестных характеристик. Визит в прокуратуру отнял куда больше времени, чем он предполагал. И вот результат – заседание кафедры пропущено. К тому же, он уже на полчаса опаздывает на встречу со студентом, который должен представить план написания курсовой работы. Молодой человек может уйти, так и не дождавшись преподавателя. А ведь им надо обязательно обсудить план курсовой. Мальчик решил писать о Мунке.
К счастью, Тимур терпеливо дожидался его на подоконнике у деканата. Василий Михайлович помахал ему рукой, достал из кармана связку ключей, открыл дверь кабинета кафедры истории искусства и сказал подошедшему студенту:
– День добрый. Прошу, проходите. Извините, что заставил вас ждать. Меня самого задержали. Вы уж простите.
По Тимуру Данилову – это даже Василий Михайлович с его вечной рассеянностью заметил – страдали все девочки курса. А студент интересовался прежде всего учебой, лекций по истории живописи не прогуливал, чем и завоевал симпатии Бубнова. А уж после проявленного к Эдварду Мунку интереса Бубнов для себя уже решил: в зимнюю сессию проблем с зачетом по его предмету у Данилова не будет.
– Итак, что именно вы хотите писать о Мунке? – оживленно поинтересовался Бубнов.
Выпитая во время допроса следователем энергия потихоньку возвращалась. Василий Михайлович смотрел на студента с удовольствием. Очень любопытно, какая именно грань таланта великого художника привлекает внимание молодежи.
Тимур виновато улыбнулся и ответил:
– Эдвард Мунк и скрытый гомосексуализм. Примерно так я сформулировал тему своей курсовой работы. Василий Михайлович, только сразу не выгоняйте! Дайте мне высказаться.
Бубнов не сдержался.
– Помилуйте, молодой человек! – от неожиданности он выронил карандаш и тут же позабыл об этом. – Эдвард Мунк никогда не был гомосексуалистом. Какими источниками вы пользовались? Где вы почерпнули этот, простите, бред?!
Книг, пояснил Тимур, таких, чтобы черным по белому было про это написано, действительно нет. И потом, он ведь и не утверждает, что художник был гомосексуалистом. Речь идет о скрытом гомосексуализме.
– Не нашедшая взаимности любовь Эдварда Мунка к Карен Бьельстад. Его безумная страсть к Дагни Джуль. Изматывающие отношения с Туллой Ларсен. Это три ключевых крушения любовных надежд художника. После лечения в психиатрической клинике его мировосприятие меняется. Он пишет солнце, его пейзажи теряют болезненные агрессивные краски. Но самое главное, на что я обратил внимание – в этот период Мунк пишет много работ с изображением обнаженных мужчин. Да, действительно – ссылок на гомосексуализм нет. Или почти нет. В эссе Анджея Кобоса «Любовь и смерть в одном сосуде» указывается, что Станислав Пшибышевский и Эдвард Мунк имели друг на друга взаимное, духовное, едва ли не метафизическое влияние, и их связь некоторые считали даже гомоэротической. Я лично не думаю, что автор прав. Моя работа будет о другом. Жизнь убедила художника, что женщины – это пиявки, выпивающие мужчин. Нормальные отношения с женщинами для Мунка были невозможны. И его страсть к изображению мужских обнаженных тел свидетельствует о том, что подсознательно он стремился к мужчинам, стремился к отношениям с ними и находил именно в представителях своего пола художественную эстетику. Вот почему я говорю о скрытом гомосексуализме в отношении Эдварда Мунка!
Тимур продолжал отстаивать свою позицию, но Василий Михайлович его уже не слышал. Мальчик дал очень точное определение женской сущности. Женщины – это пиявки, выпивающие мужчин. Виновен ли тот, кто раздавил эту пиявку? А что, пусть сосут кровь? Умирать – покорно, безвольно и смиренно? Нет! Василий Михайлович просто раздавил пиявку. Несколько пиявок… Если у него и были сомнения по поводу своей виновности в смерти Карины и той второй женщины, то после визита в прокуратуру они исчезли. И следователь с колючим взглядом, напившийся его энергии, тоже в чем-то его подозревает.
Это вернулось…
– Василий Михайлович, так я могу раскрыть эту тему в своей курсовой работе? Василий Михайлович!
Бубнов кивнул:
– Да, можете. Кобоса не читайте, там много неточностей. Ваша трактовка одного из последних периодов творчества Мунка ошибочна. Тем не менее, я не запрещаю вам затрагивать эту тему. Вас действительно интересует личность выдающегося художника. А еще вы даете очень любопытные емкие определения. Мне будет интересно ознакомиться с вашей работой…
6
Из дневника убийцы
Мне пришлось отказаться от назначения встреч в «Coffee town». Не надо оставлять следов. К чему проявлять постоянство в мелочах? Пусть постоянной будет смерть. Только это имеет значение. К тому же, в Москве полно небольших полутемных кафе.
Пришедшая на встречу женщина меня разочаровала. В Интернете она размещала профессиональное фото. Парикмахер, визажист и фотограф превратили серую мышку в роковую красавицу. Ее было сложно узнать. Даже полумрак зала не придавал ей очарования. Она так и не дождалась того, с кем собиралась встретиться. Даже странно, как с такой внешностью женщина оказывает интим-услуги. Ночью все кошки серы, но серые мышки не подходят для смерти. Хотя ей и не откажешь в умении притягивать внимание. Во всяком случае мое. Меня зацепили ее слова: «Продамся тому, кто заплатит дороже». Хорошая фраза. Жаль только, что женщина, которая ее придумала, так не похожа на требуемый персонаж…
Глава 5
1
Потсдам, 1892 год
Красноватые отблески умирающего в камине огня слабо освещали некогда роскошную гостиную старого замка. Ловким рукам служанок не мешало бы натереть до блеска бежево-коричневые кубики паркета, превращающие пол во множество лестниц. Смахнуть пыль с белых ваз майсенского фарфора, расставленных на камине. Протереть крышку комода, отделанную черепашьими пластинами и перламутром.
Но служанок новый владелец замка Альберт Кольман рассчитал. И вот позолоченную лепнину потолка потихоньку затягивали в свои сети пауки. Яркий солнечный свет, проникающий днем через незадернутую портьеру, выжег пятна на задрапированных синей парчой стенах. Впрочем, теперь, в полумраке, пятна скорее угадывались, чем виднелись. Картину царящего в зале запустения и хозяйского равнодушия завершал черный кот, беззаботно скрутившийся клубочком на стуле с изогнутыми ножками.
Устав лежать без движенья, кот заколотил роскошным пушистым хвостом по сиденью, поточил коготки о синюю обивку и посеребренные подлокотники, а затем легко спрыгнул на пол. До поры до времени ему было больше нечего делать в замке. Вчера он получил все, что хотел…
Желания людей неоригинальны. Богатство и почести. Женщины жаждут заполучить мужские сердца. Мужчины – женские. И тех, и других разъедает ржавчина зависти. Из года в год. Из века в век. И в любых краях, любых землях звучит: «Возьми все, но…» Покупатель человеческих душ редко лично совершает сделку. Еще реже в домах вдруг сворачивается урчащим от удовольствия клубочком пушистый черный кот. Вчера был тот самый случай. За круглым столом, украшенным цветной мозаикой, собрались очень любопытные грешники. Поглощенные разговором друг с другом, они и не заметили легкого блеска желтых кошачьих глаз, буравящих полумрак со стула у разгорающегося камина.
– Ничего не понимаю… – голос Эдварда Мунка звучал растерянно. – Дагни? Станислав? Август? Что здесь происходит?
