Он занимался своей ежедневной рутинной работой, решив, что ему стоит набраться терпения. В три часа дня его мобильный зазвонил и голосом оперуполномоченного Сонных сказал:
— Василий Иваныч, у нас новости по делу Жанны.
— Какого рода?
— Самоубийство, но возможно, это криминальный труп. Я думаю, тебе нужно взглянуть. Приезжай.
Труп Симаковой Тамары Семеновны, семидесяти шести лет от роду, обнаружил ее сын Вячеслав. Тамара Семеновна жила в двухкомнатной квартире в хрущевке, а ее сын — в квартире жены. Вячеслав женился четыре года назад, у него был двухлетний сын, и жена Вячеслава в настоящий момент ожидала второго ребенка.
Вячеслав приходил в квартиру поработать — одна комната принадлежала ему, закрывалась на ключ и была прилично отремонтирована, с новой межкомнатной дверью. Вячеслав был программистом-фрилансером. Работать в тесной двухкомнатной квартире, где жили он, его жена Варя, теща и сын Ванька, было практически невозможно. Вячеслав приходил к матери, закрывался на ключ в своей комнате, врубал музыку и писал коды.
Часть квартиры, кроме его комнаты, представляла собой запущенную и крепко пахнущую кошачьей мочой берлогу, где обреталась его мать и четверо ее котов.
Тамара Семеновна была щуплой, маленькой пожилой женщиной с необыкновенно низким, басистым и громким голосом. Вячеслав, ее единственный сын, был поздним ребенком. С отцом Вячеслава Тамара прожила четыре года. Спустя год после рождения Славика вновь забеременела, но сделала аборт, не желая возиться со вторым малышом, хотя муж ее неплохо зарабатывал и Славку очень любил.
Как только история с абортом стала известна мужу, их отношения дали трещину. Муж посчитал Тамару жестокой, эгоистичной стервой и, когда Славке исполнилось три года, ушел от Тамары к другой женщине, пышной и добродушной блондинке, которая работала официанткой в кафе. Тамара же трудилась всю свою жизнь в Госснабе — и очень гордилась этим.
Второй раз замуж Тамара не вышла. Ее бывший исправно платил ей алименты и общался со Славкой, но в силу скандального развода и смертельных оскорблений в его адрес поддерживать отношения с Тамарой категорически не желал.
Славик подрос, выучился. Тамара точно в срок вышла на пенсию и подрабатывала уборщицей в том же доме, где и жила, — мыла лестничные площадки в трех подъездах.
Тамара Семеновна курила вонючие отечественные папиросы, любила выпить — она признавала только портвейн, — и все свои средства — пенсию и приработок — тратила на содержание котов и кошек.
Котов и кошек у нее всегда было не меньше трех-четырех. Она давала им звучные человеческие имена, подолгу и громко разговаривала с ними — в подъезде, выгоняя их гулять, или же на улице.
Поскольку все ее кошки были уходяще-приходящими, то есть она выпускала их на улицу, все они рано или поздно погибали под колесами или терялись. Тамара находила новых котят, приносила их к себе взамен пропавших, а если находила своего погибшего питомца, то хоронила его где-нибудь во дворах.
Отношения с сыном у нее были отвратительными — Вячеслав ненавидел кошек, грязь, табачную вонь. Когда он учился в школе, Тамара была еще в порядке, ездила с ним на юг, почти не пила. Но уже в студенчестве он просто боялся привести к себе в гости кого-то из сокурсников: в мыльнице в ванной — бычки, на полу квартиры повсюду кошачье дерьмо. Все его попытки прийти в дом с девушкой заканчивались скандалами. Тамара Семеновна обладала на редкость злым языком и склочным характером — такую встретишь случайно, инстинктивно отойдешь подальше.
Всегда готовая сцепиться с кем угодно по любому поводу, ненавидящая всех, кроме своих котов и кошек, тщедушная, согнутая, пугающая всех своим басом — вот как выглядела при жизни Тамара Семеновна Симакова. Она общалась с некоторыми пожилыми жительницами дома в русле «почесать языком насчет соседей», выращивала в подъезде жухловатые цветы в горшках, ухаживала за своими котами-кошками и собачилась с сыном по причине его «неуважения к матери», в чем и заключалась вся ее жизнь.
Сын старался ее не трогать. Нельзя сказать, чтобы он ненавидел мать, — скорее защищался от нее, не позволял ей нанести эмоциональный удар по нему — ведь он был уже не один, у него была семья, жена и сын. Он купил Тамаре стиральную машину. Присматривал за матерью. Но Тамара вела себя крайне эгоистично и недружелюбно по отношению к нему и к его семье, — а его жена и дети были для него куда важнее, чем мамаша-карга, женщина полностью озлобившаяся, со странностями и множеством неприятных привычек.
Жена Вячеслава, выслушав при знакомстве и общении много недобрых слов о себе, отказалась общаться со свекровью. Она не позволяла Тамаре видеться с внуком и не имела никакого желания приводить ребенка в провонявшую, неприбранную квартиру. Помочь своему сыну улучшить жилищные условия путем размена Тамара отказалась наотрез: «Живи со своей потаскухой где хочешь, а в моей квартире чтоб и духу ее не было!»
Вячеслав был неплохим парнем и старался быть терпеливым.
Тамару боялись малыши во дворе из-за ее хриплого баса и всклокоченных, жидких завитушек на голове, а молодые мамаши считали ее крайне глазливой — злобные люди часто вызывают именно такие чувства у окружающих. Тамара могла начать кричать смертельные проклятия в адрес человека, который без злого умысла толкнул ее в магазине и извинился.
Утром 8 марта Славик пришел в их квартиру, чтобы отдать маман сумку с продуктами, где была ее любимая колбаса сервелат, хороший кусок сыра, торт «Сказка», а кроме того, подложенный сердобольной Варей фланелевый халат с рынка — подарок на праздник. Славик в общем жалел мать, просто не мог жить с ней вместе — а кто бы смог? Их скандалы иной раз доходили до драк, до расцарапанного Славикова лица.
Он открыл своим ключом дверь, вошел в квартиру и зажег свет в прихожей. Котов и кошек было не видно, вероятно, Тамара уже отправила их всех погулять. А может, сами они сбежали в открытую форточку — Тамара жила на втором этаже, и ее окно было рядом с козырьком крылечка. Рыжий кот Веня так и ходил гулять сам — через форточку и через крыльцо.
В комнате матери он и обнаружил ее труп — Тамара Семеновна висела на потолочном крюке в петле из синтетической бельевой веревки красного цвета. Мотка такой веревки в их хозяйстве Славик не помнил, но Тамара могла сама купить его на рынке.
Потрясенный Славик обрезал веревку, уложил труп матери на пол, вызвал милицию и позвонил в «скорую». На столе лежала записка на половине линованного листа бумаги, на котором неровным, плывущим почерком матери было написано: «Прошу всех простить меня за это. Тамара». Рядом с листком из школьной тетради лежали длинные светло-русые прядки волос и острые парикмахерские ножницы.
Лишь позже, перед самым приездом милиции, красный и зареванный Славик понял, что справа от тела матери, на грязноватом паласе с желтыми и коричневыми цветами, стоит не мешок, а старая наволочка, доверху набитая белокурыми женскими волосами разных оттенков и длины.
— Черт побери, да что ж это-то такое? — пробормотал Славик, сидя на корточках и с ужасом ворохнув рукой содержимое злополучной наволочки.
Глава 26
Василий Иваныч приехал в Сокольники практически к шапочному разбору. Его встретил оперуполномоченный Сонных. Двое следователей опрашивали соседей.
— Ну значит, вы будете заниматься, — послушно согласился оперуполномоченный Крутиков на предложенный Сонных вариант расследования. — Успехов.
Крутикову не были интересны расследования подобного рода. Он не стал бы тут корячиться, если бы не эти волосы, — самоубийство старушки, которую описали ему как даму с большими странностями и скверным характером, ничуть его не взволновало. Жутковатым был такой уход на Восьмое марта, однако Крутиков насмотрелся всякого. И на детские трупы выезжал, и на последствия попоек с поножовщиной, когда по квартире и ступить было невозможно — все в крови. А тут — дело возбуждать!
«Слава богу, не мне все это ворошить, и так проблем хватает», — думал он с благодарностью.
Простился и уехал.
Сонных уже поговорил с сыном погибшей. Парень держался молодцом и отвечал толково, подробно. Сам он жил в соседнем квартале, мать навещал почти каждый день — приходил в квартиру по утрам и уходил часам к семи-восьми вечера, как когда. Рассказал о сопернице-блондинке, которая когда-то увела у его матери мужа, а у него — отца.
Славик не сдерживал слез.
— С ней невозможно было жить вместе, — говорил он, — мы ругались с ней, а несколько раз она лезла в драку. Но чтобы вот так, в праздник! Только вчера еще все было нормально, жива она была и здорова, ругалась, кота Мишу вон искать по дворам ходила. — Он закрыл глаза руками и залился горячими слезами осиротевшего вдруг человека. — Да если бы я только знал, что она вот так решится!
