Она поджидала его, как и десять дней назад, расхаживая по берегу. На сей раз Вит пренебрег мостиком и с шумом пустил своего скакуна в воду. Вздымая фонтаны брызг, Гнедой выскочил на размякший берег.
Услышав голос матери, всадник остановился и слез с коня отнюдь не так охотно и резво, как на только что состоявшемся свидании.
– Отдашь холопам коня, переоденешься и придешь в мою комнату, – приказала мать.
– Я сам его вывожу и оботру соломой, а то он слишком разогрелся.
– Нет! Чистить коня – не твоя забота.
– С каких это пор? – чуть было не выкрикнул Вит.
Разве не выполнял он всех хозяйственных работ наравне со слугами? А тут вдруг собственного Гнедка не дают похолить!
– Отдай повод конюху! – повторила мать голосом, не терпящим возражений. – Мне надо срочно поговорить с тобой.
Юноша пошел к замку угрюмый, ведя коня за собой. Начинается! Сейчас опять будут приставать с отъездом. Ничего не поделаешь, придется рассказать о Люции. Люция! Она любит меня, мое сердечко, думает, что я готовлюсь к свадьбе…
* * *
– Чтобы ты не смел мне пачкать новую одежду до отъезда, – властным тоном заговорила госпожа Бенигна, как только в ее душную комнатенку вступил сын, из принца снова превратившийся в обтрепанного деревенского парня. – Впрочем, мы не станем медлить. Все уже готово. Я решила, что лучше всего тебе поехать во вторник, в день Ангелов-хранителей, это самое подходящее время. В воскресенье капеллан отслужит напутственный молебен…
Госпожа Бенигна говорила нарочито твердым тоном, чтобы заглушить собственную тоску: она не представляла жизни без своего любимца и вместе с тем страстно желала его отъезда.
Вит, ласково обняв мать, промолвил:
– Матушка, я должен вам кое в чем признаться. Давно пора было это сделать, но я не смел. Простите… Я не могу поехать в Святую землю, потому что собираюсь жениться на Люции де Сен-Круа. Я люблю ее, и она отвечает мне взаимностью…
Он отступил на шаг, выжидательно глядя на мать. Госпожа Бенигна покраснела от гнева.
– Ты что, ошалел?! – прошипела она. – Жениться задумал?! Без нашего дозволения? Без родительского благословения? Мы тебе велим ехать, а ты – жениться?
Он подумал, что мать не расслышала, и повторил с нажимом:
– На Люции де Сен-Круа!
– Не дозволю! Поедешь, куда велено! – закричала она в ответ. – Люция. Люция!… Да что в ней, в твоей Люции?… Тоже мне, великий род – де Сен-Круа!… Только и знают, что надуваться спесью! Думаешь, это честь для нас? Такую ли мы тебе жену сыщем! Такую ли!… Люция! Простая неученая девка из деревни!…
Вит глядел на мать с искренним испугом: что с ней? Боже правый, не иначе умом тронулась!
– Матушка! – встревоженно заговорил он. – Почему вы не хотите, чтобы я оставался дома? Почему гоните меня на чужбину?
– Замолчи! Ничего ты не понимаешь!
Она закрыла лицо руками, дрожа от обиды и злости. Что правда, то правда. Если бы не затея Амальрика, весть о взаимной любви Вита и Люции наполнила бы ее горделивым счастьем… Это правда… Но теперь, теперь она ни за что не согласится на такой союз. Ни за что! Вит должен поехать и поедет. Она не уступит. Умрет тут от тоски, но он станет королем…
Отняв руки от лица, она поглядела на сына властным взглядом. Он стоял, пораженный ее нежданным отпором. Губы у него дрожали, как у ребенка, казалось, он вот-вот расплачется.
Усилием воли госпожа Бенигна подавила в себе жалость и жестким тоном произнесла:
– Поедешь во вторник.
– Чем я провинился перед вами, матушка? Почему вы хотите сделать меня несчастным?
– Я тебя – несчастным?… Глупыш!
– Матушка, сжальтесь надо мной! На коленях вас умоляю!… Не будет мне на чужбине счастья!… Святыми мучениками вас умоляю, святыми нашими покровителями, смилуйтесь надо мной!… Не отсылайте из дома!…
Сердце ее разрывалось от жалости. Может, сказать ему? Пусть узнает и пусть поймет.
– Поклянись честью никому не выдать того, что я тебе сейчас скажу!
Он поклялся.
– Наклонись.
Он согнулся чуть не вполовину, и она зашептала ему на ухо:
– Амальрик вызывает тебя в Святую землю, потому что там ты можешь сделаться королем!
– Что-что? – он даже фыркнул, несмотря на все свое горе, так смешны ему показались слова матери.
– Тихо ты, молчи! Ты же поклялся! Можешь сделаться королем… Без всяких шуток… Та самая вдова, принцесса Сибилла, о которой рассказывал де Герс, возьмет тебя в мужья, ежели влюбится… Женщины там выбирают мужей по своему хотению… Таков обычай… Тот, кого выбирает в мужья принцесса, делается королем… Был уже такой случай… Приехал туда один рыцарь, бедный, но молодой и красивый, так за него вышла княгиня…
Она оглядела сына горделивым взглядом и вполголоса присовокупила:
– Не думаю, чтобы он был красивей тебя…
Вит внимал ей с возрастающим изумлением и даже страхом: мать, без сомнения, тронулась умом, да и Амальрик тоже… Надо же, выдумать такую блажь!
– А батюшка знает об этом? – осторожно спросил он.
– Никто не знает, кроме Амальрика, де Герса и нас с тобой. Помни, что ты поклялся! Отец рад, что ты едешь добывать рыцарский пояс, так что на него не рассчитывай. Уж он-то тебя не поддержит.
– Я ни на кого не рассчитываю, но принцесса ваша мне не нужна. Я люблю Люцию де Сен-Круа и женюсь только на ней! – несвойственным ему решительным тоном объявил Вит.
Госпожа Бенигна вскинула голову.
– Хватит! Чтоб больше и поминать не смел о Люции! Поедешь во вторник и сделаешь все, что скажет Амальрик! А теперь пошел прочь!
– Матушка, матушка! – застонал юноша, пытаясь ухватить ее за руки.
Она резко оттолкнула его. Ну нет, она себя разжалобить не позволит!
– Матушка, на горе вы меня посылаете!…
Она вытолкала его за порог и захлопнула дверь. И лишь оставшись одна, дала слезам полную волю.
* * *
Вит с минуту стоял под дверью, онемев от отчаяния. Жизнь, всегда такая простая и легкая, покатилась вдруг кувырком, увлекая его в пропасть. Мать и старший брат сошли с ума, это понятно. Но Люция, что скажет Люция? Из-за их дури он может ее потерять! Что делать, святой Мамерт, что делать? Не ехать? Да, не ехать!
Однако бунт был не в натуре Вита, человека доброго и мягкого, и потому желание воспротивиться родительской воле быстро сменилось обидой.
Де Герс выслушал его жалобы с величайшим сочувствием.
– Хотя и наказывал мне благородный рыцарь Амальрик говорить об иерусалимском крае только хорошее, – признался старый оруженосец, – но я так скажу: пускай мне это зачтется за грех, а здешняя пятница милее, чем тамошнее воскресенье, прожитый тут день лучше целого тамошнего года… И богатства ихнего не захочешь…
– Что делать? Что делать? – ломал руки юноша.
– Ехать вашей милости, конечно, придется, родительскую волю не переломишь. А приехавши, упросить брата, чтобы назад отправил. С братом столковаться легче, чем с родителями. Рыцарь Амальрик поймет… Заработаете пояс, вернетесь рыцарем…
– Но Люция, Люция, – повторял Вит, – что она обо мне подумает? Что я от нее убегаю!… Я – от нее!… Хотела, чтобы я ее украл… Сама сказала… А я вместо этого уезжаю…
– А ей вы, ваша милость, скажите, что едете Святому Гробу поклониться и заслужить пояс, чтобы легче было дозволение от ее батюшки получить.
– Я уеду, а ее выдадут за другого…
– А может, не выдадут? Возвращайтесь быстрее…
– Бог вас наградит, де Герс, за разумное слово. Так и поступлю. А на принцессу и глядеть не стану, чтоб она провалилась в самое пекло!
– Тьфу, тьфу! – одобрительно сплюнул старик, но для порядка добавил: – Не годится христианину призывать на подмогу пекло.
Глава 9
ПРИНЦЕССА СКУЧАЕТ
Замок Кирхарешет или Кир-Моав, среди сарацин известный под названием аль-Акрад, представлял из себя неприступную крепость. Все эти названия обозначали одно – стена, камень, твердыня. Хоть замок Кир-Моав и был небольшим и не имел ни трапезной в двести локтей длиной, ни многоярусных подземелий, ни легких ажурных галерей, он все равно производил неизгладимое впечатление своей мощью и выразительной цельностью.
Воздвигнутый на рубеже с пустыней исключительно в целях обороны, он, тем не менее, имел нарядный вид благодаря изящным аркам, резным дверям и богатым капителям на окружавших внутренний двор колоннах. Вывезенные из Европы суровые законы романского зодчества вобрали в себя много нового и словно помягчели от жаркого дыхания Востока. Тяжеловесные колонны покрылись каменными кружевами, сплетенными из стеблей и листьев, мягкие полукружья сводов стали стрельчатыми, а приземистые пилоны постройнели и устремились ввысь.
Побывавшие в Святой земле паломники среди прочего привозили домой и восторженные описания ее дивных храмов и твердынь, чем оказали неоценимую услугу европейской архитектуре.
Однако новый хозяин Кир-Моава, рыцарь Ренальд де Шатильон, был совершенно безразличен к его красотам. Вступив несколько недель назад во владение крепостью, он не стал заглядываться на каменные цветочки, а тщательно проверил боевую готовность здешних воинов, мощь стен и запасы оружия, продовольствия и воды.
