— Да, скорее всего нет.
— А чего бы мне совсем уж по-настоящему хотелось, так это стать лемехом плуга. Не знаю, что это такое, но, похоже, в подобном существовании есть некая острота.
Двацветок торопливо подбежал к волшебнику.
— Мне пришла в голову замечательная мысль, — скороговоркой выложил он.
— Ага, — устало откликнулся Ринсвинд. — Почему бы нам не уговорить Хруна сопровождать нас в Щеботан?
На лице Двацветка отразилось неприкрытое изумление.
— А как ты узнал? — полюбопытствовал он.
— Я просто подумал, что ты обязательно об этом подумаешь, — объяснил Ринсвинд.
Хрун закончил распихивать серебро по седельным сумкам и ободряюще ухмыльнулся обоим приятелям. Потом его взгляд ненароком переместился на Сундук.
— Если он будет с нами, кто на нас нападет? — вопросил Двацветок.
Ринсвинд поскреб подбородок.
— Хрун? — предположил он.
— Мы же спасли ему жизнь там, в храме!
— Ну, если под «нападет» ты подразумеваешь «убьёт», — сказал Ринсвинд, — то вряд ли он пойдет на это. Он не из таких. Скорее всего, он просто ограбит нас, а потом свяжет и оставит на съедение волкам.
— Ну, ты уж слишком.
— Послушай, это реальная жизнь, — взорвался Ринсвинд. — Ты вот тут таскаешься повсюду с сундуком, набитым золотом… Да любой здравомыслящий человек обеими руками ухватится за возможность это золото стянуть!
«Я бы, например, ухватился, — мысленно добавил он. — Если б не видел, что Сундук вытворяет с шарящими внутри него пальцами».
И вдруг Ринсвинда осенило. Он перевёл взгляд с Хруна на иконограф. Бес-живописец стирал в крошечном корытце белье, а саламандры дремали у себя в клетке.
— У меня появилась идея, — сказал Ринсвинд. — Как ты думаешь, чего хочется каждому герою?
— Золота? — предположил Двацветок.
— Нет. В смысле чего ему по-настоящему хочется?
Двацветок нахмурился.
— Не совсем тебя понимаю, — произнёс он.
Ринсвинд взял в руки иконограф.
— Хрун, — окликнул он. — Подойди-ка сюда, а?
* * *
Дни проходили мирно. Правда, как-то раз небольшой отряд подмостовых троллей попытался устроить друзьям-приятелям засаду, а однажды ночью их чуть не захватила врасплох банда разбойников (грабители совершили фатальную ошибку: полезли исследовать Сундук прежде, чем перебили спящих путников). В обоих случаях Хрун потребовал — и получил — двойную плату.
— Если с нами что-нибудь случится, — сказал Ринсвинд, — некому будет управлять магической коробкой. Не будет больше картинок Хруна, ты понял?
Варвар кивнул. Он смотрел на последнюю картинку и не мог налюбоваться. На ней был изображен он сам, стоящий в героической позе и попирающий ногой кучу убитых троллей.
— Ты, я и наш малыш-друг Двацветка, мы здорово ладим, — высказался варвар. — И завтра можно мы сделаем профиль получше, хокей?
Он заботливо завернул картинку в шкуру тролля и уложил в седельную сумку, к остальным своим изображениям.
— Похоже, сработало, — восхищенно заметил Двацветок, когда Хрун выехал вперед, чтобы разведать дорогу.
— А как же, — отозвался Ринсвинд. — Больше всего на свете герои любят самих себя.
— Знаешь, ты здорово наловчился пользоваться иконографом.
— Ага.
— Тогда, наверное, тебе будет приятно иметь вот это, — Двацветок протянул ему картинку.
— Что это? — спросил Ринсвинд.
— О, просто картинка, которую ты сделал в храме.
Ринсвинд в ужасе взглянул на кусочек стекла. Там, окаймленный несколькими проблесками щупальцев, виднелся огромный, кривой, покрытый пятнами от различных зелий, расплывчатый большой палец.
— Это история всей моей жизни, — устало объявил волшебник.
— Ты выиграла, — сдался Рок, толкая через игральный стол свою кучку душ.
Собравшиеся вокруг боги вздохнули свободно.
— Но мы ещё сыграем, — добавил он.
Госпожа улыбнулась двум похожим на вселенские дыры глазам.
А потом не осталось ничего, кроме обратившихся в прах лесов и облака пыли на горизонте, которое медленно смещалось, подгоняемое лёгким ветром. И ещё чёрной, потрепанной фигуры, сидящей на выщербленном и поросшем мхом мельничном жернове. Вид у неё был, как у человека, которого несправедливо обошли, который внушает страх и ужас, но остается единственным другом для бедных и лучшим лекарем для смертельно больных.
Смерть, хотя у него и не было глаз, смотрел вслед исчезающей вдали фигуре Ринсвинда. Обладай его лицо хоть малейшей подвижностью, брови на нём были бы хмуро сдвинуты. Несмотря на свою всегдашнюю исключительную занятость, Смерть решил, что теперь у него появилось хобби. В этом волшебнике присутствовало нечто такое, что раздражало его сверх всякой меры. Прежде всего, Ринсвинд завёл моду не являться на назначенные встречи.
— Я ДО ТЕБЯ ЕЩЁ ДОБЕРУСЬ, ДРУЖОК, — пообещал Смерть голосом, похожим на стук крышек свинцовых гробов. — ВОТ УВИДИШЬ.
Притяжение Черва
Она называлась Червберг, гора Черв, и возвышалась над зелёной долиной почти на полмили. Гора была огромной, серой и перевёрнутой вверх ногами.
У основания она имела в поперечнике всего десятка два ярдов. Потом, грациозно выгибаясь наружу, словно перевёрнутая башня, она поднималась сквозь льнущие к ней облака и наконец завершалась, будто её обрубили, четвертьмильным в диаметре плато. Здесь, наверху, рос крошечный лесок, зелень которого каскадом спускалась за обрыв. Здесь жили люди, построившие деревеньки. Здесь даже текла речушка, переливающаяся через край водопадом, который достигал земли исключительно в виде дождя.
Имелись здесь и пещеры, причём входы в них располагались на несколько ярдов ниже уровня плато. Чёрными, грубо вырубленными дырами зияли они со склонов, так что в это свежее осеннее утро гора Черв, нависающая над облаками, выглядела гигантской голубятней.
Судя по размерам пещер, размах крыльев ютившихся там «голубков» достигал ярдов сорока.
— Так я и знал, — сказал Ринсвинд. — Мы угодили в сильное магическое поле.
Двацветок и Хрун обвели взглядом небольшую лощинку, в которой друзья устроили полуденный привал, и посмотрели друг на друга.
Лошади мирно пощипывали у ручья густую траву. Среди кустов порхали жёлтые бабочки. Воздух был наполнен запахом тмина и гудением пчёл. На вертеле тихо шкворчали туши диких свиней.
Хрун пожал плечами и вернулся к умащиванию своих бицепсов, натирая их до блеска.
— По мне, всё хорошо, — буркнул он.
— Попробуй подбросить монетку, — посоветовал Ринсвинд.
— Чего?
— Монетку, говорю, подбрось.
— Хокей, — согласился Хрун. — Если ты так настаиваешь…
Он достал из кошелька пригоршню мелких монет, награбленных в дюжине разных государств. Покопавшись в них и выбрав щлотскую свинцовую четвертьйоту, Хрун уравновесил её на пурпурном ногте большого пальца.
— Ты называй, — предложил он. — Решка или… — он сосредоточенно изучил оборотную сторону монеты, — рыба какая-то с ногами.
— Ты подбрасывай, а я назову, — ответил Ринсвинд.
Хрун ухмыльнулся и щелкнул пальцем.
Йота, вращаясь, взлетела в воздух.
— Ребро, — не глядя, определил Ринсвинд.
Магия не умирает. Она постепенно растворяется.
Это можно проследить на примере областей, которые служили ареной для великих сражений Магических войн, случившихся вскоре после Создания. В те дни магия в сыром виде была весьма распространена и охотно использовалась Первыми Людьми в их войне с Богами.
Истинные предпосылки Магических войн затерялись в туманах Времени, однако философы Диска сходятся на том, что во всём виноваты Первые Люди: обнаружив, что их сотворили, они, естественно, очень разозлились и начали драку. Великими, исполненными пиротехнических эффектов были последовавшие затем войны — солнце каталось по небу, моря кипели, потусторонние ураганы опустошали землю, а в шляпах таинственным образом появлялись маленькие белые голуби. Подверглась угрозе сама стабильность Диска (который, как-никак, передвигался в пространстве на спинах четырёх гигантских, едущих на черепахе слонов). Пришлось Великим и Древнейшим, которым подотчетны сами Боги, применить жесткие меры. Богов загнали на высокогорья, людей пересоздали в изрядно уменьшенном виде, а большая часть старой неуправляемой магии была выкачана из земли.
Впрочем, это не разрешило проблему тех регионов Диска, которые во время войны пострадали от прямого попадания заклятий. Магия постепенно растворялась. В течение долгих тысячелетий высвобождались при её распаде мириады субастральных частиц. Реальность под действием частиц существенно исказилась…
Ринсвинд, Двацветок и Хрун уставились на монету.
