Галина прилично зарабатывала на компакт-дисках популярных и малоизвестных певцов. Но и Борис приносил в дом не только скромную зарплату доцента кафедры. Как и большинство университетских преподавателей, Борис репетиторствовал. Десять-двадцать долларов в час с головы. Одновременно три-четыре старшеклассника-абитуриента.
Итого двести долларов за неделю. Никаких гарантий! Я вам даю только знания по предмету «теория государства и права», который необходимо сдать при поступлении на юридический факультет. Для него — проще таблицы умножения, для ребяток — путевка в жизнь.
Конечно, он лукавил, когда говорил, что во время экзаменов лоббировать не будет. Задолго до вступительных начинали мелькать списки. Официальные — из ректората, деканата. Свои — между филологами, историками, юристами, членами экзаменационной комиссии. Руководствовались принципом: ты — мне, я — тебе. Ты не валишь моих, я закрываю глаза на мелкие огрехи твоих. Абитуриент в виде тупого бревна мог проскочить за большие деньги и мимо Бори и его коллег по «бизнесу». Они страховали толковых ребят, которым место было на студенческой скамье, а не в армейской казарме или за прилавком блошиного рынка. У толковых и безденежных, не занимавшихся с эмгэушными репетиторами, шансы поступить на гуманитарные факультеты были минимальны.
Борис не помнил того раннего периода своей жизни, когда он не знал букв и не читал книг. Он читал всегда. Исчезни книги — и он бы оглох, ослеп и онемел, потерял интеллектуальную связь с миром и довольствовался только биологической. В чтении Борис был всеяден. Нельзя прочитать все, но почти все — можно. Несколько приятелей Бориса из числа университетских преподавателей, таких же книголюбов, в багаже имели примерно одинаковый набор авторов и названий. Иногда они собирались — говорили о литературе, сравнивали, находили аналогии, восхищались сюжетными лабиринтами и простотой стиля, тонким психологизмом и лаконичностью выразительных средств, примитивностью истин, вдруг обретших библейское звучание. Эти беседы доставляли ему удовольствие почти физиологическое — вроде того, что испытывает гурман в обществе знатоков кулинарии.
Галина считала его любовь к чтению сродни наркотической зависимости. И была отчасти права. Сама она засыпала на третьей странице захватывающего детектива. Заумную прозу какого-нибудь африканского или латиноамериканского автора считала болезненным выпендрежем. А Нобелевские премии таким присуждают по недомыслию и снобизму.
Борина любовь к чтению вначале ее удивляла, потом стала раздражать, бесить, приводить в отчаяние. От отчаяния она пришла к презрению: разве будет настоящий мужик валяться с книжкой, когда он может кран починить или, наконец, повесить полочку в ванной так, чтобы она не падала каждый день. Презрение к нему она тесно спаяла с чувством собственного превосходства, которое отнюдь не старалась скрывать. А Борис принимал его за защитную реакцию отстающего ученика перед отличником.
Он не был примерным мужем. Не гонялся за юбками, не ставил спортивных рекордов по числу разбитых сердец. Но у него случались короткие романы. И даже был один длинный, двухлетний, с аспиранткой Наденькой из Томска.
Семейная жизнь и шашни на стороне — это были две параллельные прямые, которые никогда не пересекались. Борису в голову не могло прийти, в страшном сне привидеться, что семью можно бросить, уйти к другой женщине. Галина — это Галина, его жена — вне сравнений, вне перемен. Его крепость, дом, логово. Вина, которую Борис переживал за свои интрижки, за неспособность заглушить зов плоти, только добавляла цемента в их семейную конструкцию.
Иногда ему приходило в голову — нет ли кого-нибудь у Галины, не изменяла ли она ему. И что он будет делать? Он тогда… тогда… да ничего тогда он не будет делать. Почему нужно ей отказывать в том, в чем сам грешен. Пушкинскую фразу «свет не карает заблуждений, но тайны требует от них» Борис не считал ханжеской. Напротив, моральным кодексом современного городского человека.
Если бы Галина поставила его к стенке навела пистолет и потребовала признаться в изменах, он бы не покаялся. Она могла бы отстреливать ему части тела — он бы молчал. Потому что не мог обидеть ее ни правдой, ни подозрениями. Изменять мог, признаться — нет. Нормальная и, с его точки зрения, единственно достойная мужская позиция.
Унижение — вот чего он никогда бы не позволил по отношению к своей жене. А она позволила. В самой пошлой и вульгарной форме. Он не думал: простить — не простить, буду что-то делать — не буду. Он переживал колоссальное унижение — до тошноты, до бешенства, до человекоубийства.
* * *
Татьяна трудно сходилась с людьми, но после часа общения с сестрой Бориса Любашей ей казалось, что они знакомы с детского сада. Любаша относилась к тому редкому типу людей, которые много улыбаются. Не дежурно или нервно раздвигают губы, а радуются глазами. Улыбка их красит необыкновенно и вызывает ответное теплое чувство. Актрисы с такими улыбками — на вес золота в кинематографе.
Казалось, Любаша не замечает человеческих недостатков. Не оправдывает их, а именно не замечает. Все, о ком она успела поведать Тане — родители, семья брата, ее первый муж, второй — Василий, редакторы из издательства, где Любаша работала переводчиком, — все были замечательными и прекрасными людьми. Неожиданно для себя, в ответ на искреннее детское любопытство Любаши, Татьяна рассказала о своем разводе, о домиках, которые она рисует, о шалопаях детях.
— Ой, отпад! — восхитилась Любаша. — Ты так молодо выглядишь, а дети уже большие. И умные, и самостоятельные! Подумаешь, жениться не торопятся. Так ведь не ловля блох!
* * *
Василий и Любаша пришли на лыжах из Перематкина за продуктовой посылкой, которую оставил Борис. Татьяна пригласила их обедать. После звонка Борису решили задержаться, подождать его. Василий — монументального роста бородач — был хмур, немногословен и все время провел у телевизора.
Когда к Тане наведывались близкие подруги Ольга и Лена, ей добавлялось работы. Девочки падали в кресла, отдыхали, а Таня носилась вокруг них — покормить, кофе подать, пуфик под ноги, подушечка под спинку, постели застелить-расстелить, окурки выкинуть. Любаша после обеда просто и естественно, словно в родном доме, отправилась мыть посуду, заодно протерла пол. Она помогла Тане убрать за коровой и теленком, сбросить снег с крыши зимнего сада, и они вместе стали готовить ужин. Чистили овощи, варили суп, размораживали мясо, колдовали над салатами — болтали без пауз, которые случаются в беседе только что познакомившихся людей.
* * *
Борис въехал в Смятиново и разбудил дочь: — Тоська, подъем! Мы у цели.
— А где мы? — сонно потягивалась дочь и пыталась рассмотреть окрестности в окно автомобиля.
— Помнишь, я тебе рассказывал, что заблудился, потом был пожар и корова телилась? Неделю назад.
Всего неделя прошла, мысленно удивился Борис. Но то была неделя из прошлого столетия.
— А я корову увижу с теленочком? — спросила дочь.
— Всенепременно. Черт! — выругался Борис.
— Что?
— Мы едем в гости и не сообразили купить что-нибудь — конфеты, торт, шампанское.
— Не переживай, я что-нибудь придумаю. Борис переживал по другому поводу. Но когда он увидел Татьяну, вышедшую их встречать, то будто услышал за спиной железный скрип закрывающейся двери. Все плохое далеко, за снегами.
Здесь — сказочная женщина в сказочном доме. Он может не думать о происшедшем. Забыть о нем. Безобразная семейная сцена почему-то не вызвала у него отвращения ко всему женскому полу. Более того: он подумал, что Татьяна похожа на призовой брикет мороженого после мучений в кабинете зубного врача. Борис искренне улыбнулся в ответ на улыбку Татьяны.
Тоська повисла на шее у тети Любы. Борис и Татьяна поздоровались за руку.
— Добрый день, Татьяна!
— Здравствуйте, Борис! Они снова перешли на «вы».
— Тоська, — позвал он. — Оставь в покое тетушку. Татьяна Петровна, позвольте вам представить мою дочь Антонину. В просторечье — Тоську.
— Я думала, ты совсем другая, — вырвалось у Тани.
— Почему? — удивилась Тоська.
«Потому что тебе нет тридцати лет», — мысленно ответила Таня, а вслух сказала:
— Не ожидала увидеть такую симпатичную девочку.
Тоська счастливо рассмеялась. Ее расположение было куплено на корню.
— Ой, а что мы вам расскажем! — тараторила девочка. — Мы вам купили конфеты, две коробки, торт большущий и шампанское. Но мы были так голодны! — Она театрально прижала руки к груди. — Что все съели и выпили.
Борис тихо застонал. Неловкость с отсутствием гостинцев можно было не заметить, теперь надо выкручиваться.
— Ты пила вино? — поразилась Любаша.
— За рулем? — Таня вопросительно посмотрела на Бориса.
