Естественно, окружающие задавали ей вопросы об образе жизни, которую вели Хлоя и Пол. Некоторое время ей удавалось отделываться общими фразами, которые в детстве она слышала от Нонни. «Склонность к бродяжничеству» – стало частью ее словаря задолго до того, как ее друзья стали понимать истинное значение этих слов.
«Где мои родители? О, они на Аляске. У них склонность к бродяжничеству», – говорила она с вызовом, пытаясь бравадой скрыть душевную боль.
Затем она поступила в школу высшей ступени – весьма привилегированное учебное заведение, и круг ее друзей изменился. Пейдж стала взрослой и достаточно разумной, чтобы понять, что такое путешественник-космополит. Кроме того, она стала еще и достаточно светской, чтобы завести друзей, у которых родители ничем не отличались от Хлои и Поля, и более агрессивной. Когда ее спрашивали о родителях, она обыкновенно отвечала, что они умерли до тех пор, пока они и в самом деле не погибли в авиационной катастрофе. После этого она перестала рассказывать придуманную историю их смерти.
Иногда родители оставались дома на более длительный срок. Они или останавливались у Нонни, или проводили время в имении родственников Пола. Каждый раз Пейдж чувствовала себя наверху блаженства, сознавая, что Хлоя и Пол наконец-то где-то рядом. Только однажды летом, когда ей исполнилось семнадцать, Пейдж окончательно уяснила для себя, что все ее ожидания иметь, наконец, нормальных родителей не имеют под собой основы. Нонни была права. Ее родители были просто не в состоянии вести оседлый образ жизни. Чем больше они проводили времени на одном и том же месте, тем раздражительнее, беспокойнее и нетерпеливее они становились.
В конце того лета, когда ее родители снова собрались уезжать, Пейдж не стояла у окна гостиной, чтобы наблюдать их отъезд. Она поцеловала их на прощание и затем отвернулась, чтобы проводить Нонни в дом, как ни странно, чувствуя облегчение, что Хлоя и Пол наконец уезжают и она может вернуться к привычной жизни.
Урок, который она извлекла из разговора с Нонни в день своего шестилетия, в конце концов был усвоен. Конечно, потребность Пейдж в родительской любви и ласке оставалась прежней, и, хотя она знала, что и впредь все семейные праздники будут причинять ей боль, иллюзий у нее больше не осталось. Хлоя и Пол не могут иначе любить. Им не дано. Зато у нее есть Нонни.
«Я всегда буду рядом с тобой», – обещала ей Нонни, укрывая Пейдж одеялом, когда она укладывалась спать в день своего шестилетия. Позже Пейдж поняла, что Нонни ее не обманула. Она сама покинула ее, когда стала учиться в колледже, когда поступила в медицинский институт. К тому времени, когда Пейдж проходила практику в Чикаго, Нонни переехала жить в свой старый дом в Вермонте. Несмотря на это, они постоянно поддерживали связь и делились своими переживаниями и житейским опытом, становились все ближе друг к другу. Хотя Пейдж продолжала любить родителей, свою душу она раскрывала только Нонни.
Вот почему Пейдж поднялась в воскресенье чуть свет, искупала и накормила Сами, затем упаковала большой чемодан, прикрепила детское сиденье к автомобильному креслу и отправилась к Нонни.
Оторвав наконец глаза от семейной фотографии в белой плетеной рамке, она неожиданно вздохнула полной грудью. Она впервые могла так дышать с тех пор, как умерла Мара. Нонни действовала на нее успокаивающе, само ее присутствие уже оказывало на Пейдж благотворное влияние, хотя Нонни не успела сказать и слова. Да и сам ее дом выглядел приветливо и весело, как его хозяйка. Это был крошечный домик с садом, выкрашенный в красный и белый цвета. Нонни приобрела его, продав прежний большой, выстроенный в викторианском стиле особняк.
– Только два цвета – красный и белый? – как-то раз спросила ее Пейдж.
– Да, только красный и белый. Я обожаю эти два цвета. Я люблю их с самого детства. Только в детстве у нас не хватало денег, чтобы украсить дом таким образом.
– А мне казалось, что тебе больше по вкусу голубой. Ведь наш дом в Чикаго был отделан голубым цветом.
– Это из-за твоей матери, хотя она, признаться, редко проводила там время. Так вот, когда я переехала сюда и купила викторианский дом, проще всего было оставить все как есть. Но сейчас мне хочется, чтобы все вокруг было красным и белым. И не вздумай мне говорить, что я слишком старая. Может быть, со временем я перееду в дом престарелых, но все равно не стану похожей на тамошних старых фурий. Итак, – заключила она, вздыхая, – я хочу, чтобы все вокруг было красным и белым.
Заразившись энтузиазмом Нонни, Пейдж сама помогла ей обставить домик, и, хотя она боялась, что со временем цвета потускнеют, ничего подобного не случилось. Напротив, эти два цвета перешли и на Нонни – она стала носить одежду, выдержанную в этой цветовой гамме. Например, она любила белые платья, юбки и блузки и даже строгие костюмы, а в украшениях – кольцах, ожерельях и даже ленточках, стягивающих волосы, – отдавала предпочтение красному. Сегодня на ней были воздушная, так называемая «летящая блуза» и крохотные красные туфельки. Принимая во внимание, что она сохранила стройность фигуры и хрупкость – именно этим на нее походила Хлоя, в то время как длинноногая Пейдж больше походила на Пола, – Нонни казалась сказочным эльфом.
Она сидела на своем любимом белом плетеном стуле и держала на руках Сами, которая очень внимательно изучала ее.
– Гм, ребеночек, честное слово, ребеночек. Тебе следовало позвонить мне сразу, как только девочку привезли!
– Ты знаешь, я находилась тогда в состоянии тихого помешательства, и мне не хотелось перекладывать на кого-либо свои трудности. Кроме того, с тех пор, как я открыла дверь и обнаружила за ней Сами, у меня не было возможности перевести дух.
Субботу Пейдж посвятила перевозке из дома Мары наиболее громоздких предметов, предназначавшихся для девочки, в свой дом. Это ей удалось осуществить только благодаря самоотверженной помощи возбужденных соседей. Потом последовала поездка в Маунт-Корт и целая куча вопросов, на которые ей пришлось давать исчерпывающие ответы, и, наконец, новый круг вопросов, которые ей задавал представитель агентства по вопросам усыновления, и новые поездки.
– Какая она милая малышка, – агукала над ребенком Нонни.
Пейдж присела рядом и попыталась поймать взгляд Сами. На секунду взгляд девочки переключился на нее, но потом снова вернулся к Нонни.
– Слушай, она настоящее золото, а не девочка. Ночью спит, не просыпаясь, плачет редко. Думаю, что она еще не отошла от путешествия. Возможно, она перестанет спать так много, когда чуть-чуть окрепнет, но здоровье у нее неплохое. Я попросила Энджи осмотреть девочку.
