Ричард занимался банковскими инвестициями; какими именно, я не вникал. Не вслушивался, когда мне объясняли. Ричард не понравился мне с первого взгляда, и, подозреваю, чувство было взаимным. Его пригласили, кажется, только потому, что его девушка, Иокаста, дружила с Поппи еще с университетских времен. Против Иокасты я ничего не имел — милая, воспитанная, — разве что она определенно намеревалась монополизировать Поппи на весь вечер. На столе были разложены карточки с именами, и, когда мы уселись, я обнаружил, что нас рассортировали по поколенческому признаку. Меня воткнули между матерью Поппи и Клайвом, на «стариковском» конце стола; тут же сидел этот гнусный Ричард, напротив него Иокаста, а Поппи — на другом конце стола, так далеко от меня, что дальше уже некуда. Клайв, мой визави, держался дружелюбно и приветливо, подтверждая характеристику, данную ему Поппи. Ее мать поражала своей непроницаемостью. Думаю, нормальный писатель назвал бы ее «женщиной с запоминающейся внешностью», подразумевая, что лет десять-пятнадцать назад она была писаной красавицей. Не похоже, чтобы она работала, но явно располагала средствами, позволяющими жить в свое удовольствие. Выяснить что-либо о ней не представлялось возможным: о себе она почти не говорила, зато выведала у меня почти все, что касалось моего знакомства с ее дочерью и — окольными путями — моих намерений относительно Поппи. Словом, соседство с Шарлоттой оказалось нелегким. Я заметил, как она налегает на красное вино еще до подачи первого блюда, и, признаться, меня тянуло составить ей компанию. Вечер вырисовывался совсем не таким, каким я его себе воображал.
— Эй, — встрепенулась Иокаста и возмущенно уставилась на Клайва, — это удар ниже пояса. Ведь лежачего не бьют, верно?
— Лежачего?
— Ричард потерял работу пару недель назад, — пояснила Поппи. — Ты не в курсе?
— О-о, — протянул Клайв, — я ничего не знал. Прошу прощения.
— Бесцеремонно вышвырнули из офиса, — сказал Ричард. — Позволили лишь взять коробку с личными вещами. Впрочем, я не удивился. События давно развивались в этом направлении. На самом деле меня выперли одним из последних.
— В каком отделе вы работали? — полюбопытствовала Шарлотта.
— В отделе исследований.
— Правда? Никогда бы не подумала, что банкам требуются какие-то исследования.
— Еще как требуются. В том банке отдел исследований был чуть ли не самым большим.
— И кто там работает? — спросил Клайв. — В основном экономисты, надо полагать?
— Нет, обычно не экономисты. Много чистых математиков. У кого-то физическое образование, — как правило, это теоретическая физика. Несколько инженеров, вроде меня. В любом случае, докторская степень обязательна.
Мне очень хотелось вставить слово в разговор, и я пытался сообразить, чем инженеры и физики могут быть полезны банку:
— И что же… вам поручали делать? Проектировать усовершенствованные модели банкоматов?
Иокаста громко расхохоталась. А Ричард, процедив «и близко ничего подобного», одарил меня такой снисходительной улыбкой, какой я в жизни не видывал. Я сидел как пришибленный, однако Клайв храбро бросился мне на помощь:
— Так чем вы там занимались? Просветите нас, будьте любезны, среди нас ведь нет банковских специалистов.
Ричард глотнул вина. Похоже, он прикидывал, стоит ли тратить время на объяснения. Наконец он сказал:
— Нам платили за разработку новых финансовых инструментов. Чрезвычайно сложных и тонких инструментов. Вы слыхали о Криспине Ламберте?
— Разумеется, — кивнул Клайв. (Я не слыхал.) — О сэре Криспине — насколько я помню, его произвели в рыцари, когда он удалился от дел. Буквально на днях я читал статью, в которой его цитировали.
— Да? И что же он сказал?
— Ну, он сказал, что хорошие времена остались позади, что и так всем очевидно, но по существу никто в этом не виноват — а менее всего он или люди вроде него, — и теперь нам придется затянуть пояс и на время забыть о новом плазменном телевизоре или отпуске на Ибице. Если не ошибаюсь, на вопросы газетчиков он отвечал, сидя в гостиной одного из своих многочисленных загородных поместий.
— Издевайтесь над ним сколько хотите, — усмехнулся Ричард, — но любой, кто хоть немного в курсе развития банковских инвестиций в нашей стране, понимает, что Криспин — гений.
— Не сомневаюсь, — произнес Клайв. — Но разве не гении вроде него довели нас до нынешнего безобразия?
— Что вас с ним связывает, Ричард? — вмешалась Шарлотта.
— В 1980-х наш банк купил его компанию, работавшую с ценными бумагами, и с тех пор во всем, что мы делали, ощущалось его влияние. Когда я появился в банке, Криспина там, конечно, уже не было, но для нас он оставался легендарной фигурой. Это он создал отдел исследований. Создал с нуля.
— Финансовые инструменты, которые вы разрабатывали, — подхватил Клайв, — это ими управляются наши ипотеки и прочие вложения, верно?
— Грубо говоря, да.
— А мы, простые смертные, способны понять, как они действуют, если вы нам растолкуете?
— Вряд ли.
— Может, все-таки попробуете?
— Не вижу смысла. Это узкоспециальная область. Сильно ли вам поможет, если я скажу, что логическая евронота — это смешанная евронота, которая покрывает процентную прибыль облигации с фиксированной ставкой, скорректированной по нижней границе ежегодной инфляции, а также скорректированный разрыв между фиксированной и плавающей ставками при обмене облигациями, производимом заемщиками в период погашения платежей? (За столом все озадаченно молчали.) Или что мультивалютный дисконтный своп двойного действия сочетает в себе обмен накопленными издержками в рамках колебания курсов с инерционным эффектом? — Ричард важно, торжествующе улыбнулся. — Вот видите, такие вещи лучше оставить тем, кто в них разбирается.
— Включая и тех, чья работа состоит в продаже банковских услуг?
— Отдел продаж? Ну, обычно предполагается, что они понимают, что делают, хотя, подозреваю, истинные профи среди них — редкость. Но это уже была не наша забота.
— Может, и не ваша, — не выдержал я, — однако любому ясно, что такой расклад не мог не привести к катастрофе. Продавец просто не способен продать товар, в котором он не разбирается. И не только не разбирается, но и не верит в его необходимость.
Все с некоторым изумлением воззрились на меня, а затем, желая нарушить молчание — и, возможно, как-то оправдать мое выступление, — Поппи сообщила:
— Макс в прошлом много занимался продажами.
— В финансовом секторе? — спросила Иокаста.
— Странно, — обронил Ричард, — а мне показалось, что я слышал, как ты говорила Клайву, будто Макс работает с зубными щетками.
— Нет, не в финансовом секторе, — признался я, мечтая оказаться в данный момент где угодно, только не за этим обеденным столом. — Я продавал… развлекательную продукцию для детей. А теперь, да… перешел на зубные щетки. Все верно.
Судя по выражению лица Иокасты, она готова была опять расхохотаться. Ричард промолчал, но в уголках его губ ясно читалось презрение. Настолько ясно, что меня понесло:
— И меня это более чем устраивает. Конечно, я не буду зарабатывать триста штук в год плюс пятьсот тысяч премиальных, но я хотя бы знаю, что продаю качественный товар. С отличным дизайном, не сляпанный кое-как, но сделанный с любовью и с мыслью о будущем… — Я осекся, осознав, что все пристально меня разглядывают. — В конце концов, — неуклюже закруглился я, — кому из нас не нужна зубная щетка? Нет таких.
— Именно. — Клайв встал и начал убирать со стола. — И осмелюсь предположить, что зубная щетка нам нужнее, чем дисконтный своп двойного действия.
Когда он вышел из комнаты, Шарлотта спросила Ричарда:
— Значит, вы сейчас в поисках другого места?
— Не совсем. Сначала хочу отлежаться, проветриться. На год или два нам хватит того, что есть. А если припрет, мы всегда можем продать «порш».
Иокаста свирепо глянула на него, словно он только что и как бы между делом высказал идею отправить ее на панель. Поппи рассмеялась:
— Но вы же на нем не ездите. Машина три месяца не была на улице.
— Мы боимся потерять парковочное место, — прошипела Иокаста без какого-либо намека на самоиронию, после чего вскочила и направилась в туалет.
Ричард уже буквально повернулся ко мне спиной и завел долгий, оживленный разговор с Поппи. Судя по долетавшим до меня фразам, он откровенно заигрывал с ней. Я припомнил, что за ужином Ричард с Иокастой почти не общались друг с другом, и меня осенило: вероятно, с потерей Ричардом работы и статуса в их отношениях возникла трещина. Но что Поппи могла найти в этом самодовольном кретине? Я напрягал слух, но мешали Клайв и Шарлотта: первый старался занять меня беседой о Дональде Кроухерсте («Поппи говорит, эта история поразила ваше воображение»), вторая упорно поддерживала светскую беседу, повествуя о друге семьи, купившем коттедж на Шетландских островах. В последующие полтора часа у нас с Поппи не было ни малейшего шанса обменяться хотя бы парой слов. Наконец я посмотрел на часы и обнаружил, что мне надо торопиться, иначе я не успею на поезд до Уотфорда, отходивший в 23.34. Это был не последний поезд, но я не хотел возвращаться домой посреди ночи; да и что скрывать, я был разочарован — по-хорошему, такой вечер зачеркнуть бы и переписать заново.
