– Однозначно и всенепременно. Особенно учитывая ваш высокий религиозный статус и непогрешимую репутацию… А если они… м-м-м, самостоятельно?
– Что – самостоятельно?
– Если големы решат самостоятельно озаботиться своим размножением? У них это может получиться? Хотя бы чисто теоретически?
– Ну, если только теоретически, – аккуратно отодвигая тарелку с рыбьими костями в сторону, слегка засмущался раввин. – Естественно, что оба голема, виденных вами, маркиз, оснащены… э-э-э, ярко-выраженными половыми признаками. Один – мужскими. Другая – женскими…
– Точно – ярко-выраженными? – не сдержавшись, подпустил шпильку Алекс.
– Точно. Мне ли не знать? Самолично лепил их тела из глины. Причём, лепил со старанием и прилежанием. Возможно, что в каких-то отдельных деталях даже чуть-чуть перестарался… Вы, что же, молодой благородный человек, решили слегка поязвить и побалагурить? То есть, подшутить над бедным пожилым евреем?
– Да, что вы, уважаемый знаток древней Каббалы? Ни сном, ни духом… Даю вам честное и благородное слово средневекового маркиза из славного рода Пушенигов.
– Оно и ладно, – облегчённо вздохнув, неуверенно улыбнулся ребе Янкэлэ, отчего уголки его рта в очередной раз печально опустились вниз. – Всерьёз, так всерьёз… Мои големы не могут воспроизводить себе подобных. По крайней мере, без моего отдельного приказа. Такая каббалистическая формула (программа, как это будут понимать наши далёкие потомки), заложена в их малогабаритных глиняных головах… Кем, спрашиваете, заложена? Формально – вашим покорным слугой. Но, если подойти к данному вопросу с философской точки зрения, то Великим автором Каббалы. То есть, нашим всеобщим (не смотря на все разноплановые религиозные разногласия), Создателем… Недоверчиво покашливаете? Мол, старого перца понесло в дебри философские? Ладно вам, любознательный маркиз. Будьте, всё же, снисходительны к почтенной еврейской старости… Итак. Готфрид и Гертруда существуют в условиях следующих непреложных правил. Они обязаны. Проснуться и встать на ноги в тот момент, когда солнечный диск (даже находясь под завесой плотных облаков), полностью оторвётся от линии горизонта. После этого приступить к выполнению своих прямых должностных обязанностей – заранее строго оговорённых. Кроме того, выполнять отдельные просьбы-приказы, отданные мной и Аннушкой. В завершении трудового дня – как только солнечный диск коснётся нижней частью своего обруча западной стороны горизонта – лечь спать. Готфрид – на сеновале. Гертруда – в кухонном чулане. На этом всё. Никаких приказов о…, о размножении они от меня не получали. Да и не получат. Никогда… Откуда же тогда, спрашивается, взяться деткам-големам? А мне зачем сдалась беременная баба-голем? Ну, сами подумайте…
Обед закончился. Они немного прогулялись по гетто и слегка пообщались с его обитателями. Так, совсем недолго и без каких-либо заумных философских подоплёк.
Для чего – без подоплёк? Чтобы – в преддверии важных и знаковых событий – время убить? Ну, это – кому как. В том глубинном смысле, что по мыслям и делам его. Типа – по философскому стержню. Либо по случайно-фатальному отсутствию оного. Бывает. Чего, уж, там…
Потом Алекс вволю поболтал с големами – и совместно, и поодиночке. Поговорил, поулыбался, порасспросил, похохмил… А после этого, вернувшись в горницу (в столовую-гостиную?), дома раввина, поделился своими ощущениями:
– Вы, ребе, абсолютно правы. По степени умственного развития ваши големы находятся на уровне семилетних ребятишек. Со всеми вытекающими, понятное дело…
Догорал печальный малиново-пурпурный закат.
– Спать пора, – длинно зевнув, объявил раввин. – Свечи нынче дороги…
На ночлег Алекса определили в чулан на первом этаже, в котором наличествовали только три полезные вещи: застеленная скрипучая кровать, большой ржавый гвоздь, наполовину вбитый в стену и выполнявший функцию вешалки, да узкое окошко.
Он долго не мог уснуть: размышлял о различных философских проблемах, тревожно ворочался с боку на бок, вспоминал события прошедшего дня. Да ещё и активные клопы (одна из главных достопримечательностей любого уважающего себя гетто), настойчиво донимали.
А потом – медленно и неотвратимо – пришёл он, призрачный и задумчивый сон. Сон во сне? Конечно. Почему бы и нет? В нашем с вами Мире, мои любезные читатели и мечтательные читательницы, возможно всё. То есть, почти всё…
Алексу снился большой и бестолковый южный город: меленький частый дождичек, чёрные зонты, круглые часы на старинной башне, мокрая брусчатка мостовой, знаменитый бар «Милонга», четырёхэтажный узкий дом. Из единственной парадной дома выходит она – девушка, коварно похитившая его беспокойное и мятежное сердце: невысокая, худенькая, стройная, колючий платиновый ёжик на голове, белая блузка, ярко-синяя юбка, не скрывающая умопомрачительных загорелых коленок. «И ничего, между нами говоря, особенного», – лениво прокомментировал сонный внутренний голос. – «А сердечко, вдруг, забилось учащённо, с ярко-выраженными нотками тревоги… С чего бы, собственно? Может, это её необычные глаза виноваты в данном казусе? Тёмно-зелёные, грустные, пронзительные…». Выходит, подставляет, улыбаясь, ладошки под тёплые дождевые капли, вынимает из дамской кожаной сумочки складной зонт, раскрывает его. Зонтик – яркий и пёстрый – смотрится на фоне своих скучных чёрных собратьев на удивление весело и оптимистично…
В дверную филёнку постучали – тихонько, но настойчиво.
– Кто там? – протирая кулаками сонные глаза, спросил Алекс.
Дверь на чуть-чуть приоткрылась, и нежный девичий голосок шёпотом попросил:
– Говорите тише, маркиз. А ещё одевайтесь и выходите. Я буду вас ждать на улице.
– Зачем?
– Покажу кое-что интересное. Только, ради Бога, не шумите и старайтесь идти бесшумно. У нас в горнице половицы, как назло, скрипучие…
Алекс вышел на крыльцо. Ночь выдалась достаточно светлой – это круглая светло-жёлтая Луна и несколько миллионов ярких осенних звёздочек старались вовсю.
– Спускайтесь, маркиз, с крылечка, – велела Аннушка, облачённая в тёмный длиннополый плащ. – И шагайте за мной.
– Спустился, шагаю… А куда, ночная красавица, мы идём?
– На сеновал…
«Неожиданный, берёзки стройные, поворот событий», – расстроено промямлил прямолинейный внутренний голос. – «Девица казалась приличной и даже целомудренной, а оказалась пошлой развратницей? Не, с одной стороны, оно и не плохо – получить на ровном месте завлекательное сексуальное приключение. Глупо, ей-ей, отказываться… А, пардон, с другой? Имеет место быть лёгкое разочарование – в моральных устоях конкретной представительницы славного женского пола. И куда, интересно, катится этот многогрешный Мир? О, времена! О, нравы…».
