Несколько раз в коридор выходила мать.
– Это отца? – тревожно спрашивала она.
Лера отрицательно качала головой и уходила в свою комнату. Она была уверена, что звонят ей. Предупреждают. Может, пойти в школу с Репиной? С ней все-таки как-то надежней.
На четвертый телефонный звонок Лера не подошла. Выдернула шнур из розетки.
А в понедельник утром около школы ее ждали.
– Бросай ты все это… – Андрюха Васильев, высокий некрасивый парень из бэшек, с очень подвижным лицом и с какой-то застывшей тоской в глазах, медленно курил, взглядом провожая поднимающееся вверх облачко дыма.
Рядом стояла Лиза Курбаленко. Ее тонкие губы ломались в недовольной гримасе.
– Отстань от него, поняла? – хрипло произнесла Лиза, неловко затягиваясь сигаретой. – Не твой он. Ясно, да?
– Твой, что ли? – Ухмылка сама растянула губы, Лера ничего уже не могла с собой поделать.
За их спинами куталась в короткий дорогой полушубок маленькая Ксюша Рязанкина. Удивительно, но за последний месяц Лера о бэшках узнала больше, чем за прошедший год.
– Тебе пока просто говорят, потом хуже будет, – с хрипотцой, но еще миролюбиво отозвался Андрюха.
– Мы к вам не лезем, и вы к нам не суйтесь. – Курбаленко нервничала, что совершенно не шло к ее красоте. А вот Рязанкина была спокойна. Ее узкое лисье личико тонуло в меховом воротнике. Но почему-то именно от нее, от ее спокойствия, исходила наибольшая опасность.
– Короче! – Окурок полетел на асфальт, сверху его накрыл тяжелый Андрюхин ботинок. – Мы тебе сказали, дальше решай сама. А то как бы тебе не отправиться домой с тяжелой душевной травмой.
– Быковскому вы тоже запретите со мной встречаться? – Широко улыбнулась Гараева, до того весь этот разговор был невероятен.
– За него не беспокойся! – заторопилась Курбаленко, и сразу стало ясно, что ее интерес в этом деле – особый. – Мы не посмотрим, что у тебя папочка – крутая шишка. За его спиной ты не спрячешься.
– До конца года далеко, – философски изрек Васильев и, ссутулившись, пошел к школе.
На дороге от ворот к крыльцу показалась уже ставшей привычной парочка – худой милиционер и думающий о чем-то своем Сидоров.
– Лерка! – налетела на Леру сзади Репина. – Ты что это с червяками разговариваешь?
– Это они со мной разговаривают. – Гараева только сейчас почувствовала, как уходит недавнее напряжение – все-таки беседа была не из приятных.
– Чего хотят? – сыпала вопросами Ася, но смотрела она уже не на подругу, а на приближающихся конвойного и заключенного. С каждым шагом лицо милиционера становилось все более злым и обреченным. Видимо, он настраивался на очередной неприятный спектакль. Генка шел, с каким-то радостным удивлением поглядывая вокруг себя. Зрители стали подтягиваться ближе. Несмотря на холод, народу вокруг этой парочки собралось много.
Около крыльца произошла небольшая заминка. Видимо, милиционер требовал, чтобы Генка кого-нибудь привел. Но навстречу им уже спешила Алевтина. Лицо у нее было встревоженное. Народ прибывал. До начала занятий оставалось пять минут.
За гулом шуточек и комментариев не было слышно, о чем они говорят.
– Пойдем, что ли?
Ася тянула шею, но из-за своего маленького роста ничего не могла разглядеть. Но вот по ступенькам первой стала подниматься завуч, следом шел Сидоров. Он не выглядел ни расстроенным, ни обиженным. Наоборот, Генка с нетерпением ждал, когда решатся все формальности и он сможет оказаться в школе.
В толпе Лера разглядела Васильева. Под его локтем пристроилась Рязанкина. Ее блестящая шубка заметно выделялась на фоне его мятой, видавшей виды, дешевой куртки.
– Браво, Генка! – вдруг заорал Андрюха и активно захлопал в ладоши, своими широкими движениями распугивая вокруг себя малышей.
Сидоров на секунду повернулся, нашел глазами одноклассника и церемонно поклонился.
– Иди, давай! – Завуч торопилась затолкать его в школу, чтобы закончить спектакль.
Но представление только начиналось. Еще неделю терпеливый милиционер будет водить упрямого Сидорова в школу, сдавать его под расписку завучу. На пороге десятого класса Генка будет разворачиваться и уходить в свой девятый класс, откуда его станут прогонять учителя. И Сидоров, с осознанием выполненного им долга, будет отправляться домой до следующего прихода милиционера. Через неделю ему это надоест. Он уйдет из квартиры незадолго до появления участкового и пропадет на неделю. Его будут долго искать, попытаются что-то выяснить у его родителей, но те будут только недоуменно пожимать плечами. Сидоров же все это время проведет в квартире Быковского, чем-то похожей на антикварный магазин. О месте его временного переселения будет знать только отец.
Глава одиннадцатая
Падения и взлеты
Разговор около школы Леру расстроил. Ей не нравилось, что кто-то лез в ее дела. Ей не нравилось, что все обращают внимание на их с Павлом отношения. Ей не нравилось быть на виду. Но как выйти из этого положения, она тоже не знала. Не разрывать же, и правда, отношения с Быковским только потому, что это кому-то не по душе! А с другой стороны, не такая уж между ними с Павлом сумасшедшая любовь, чтобы ради нее ставить на кон свое спокойствие. Да и Быковский ведет себя не совсем так, как должен, по представлениям Гараевой.
– Ну, что у вас? – зашептала Ася, как только они устроились за своей партой.
– А что у нас? – напряглась Лера.
– Так все же видели, что вас биологичка к себе повела. Червяки еще проследить за вами собирались.
– Зачем следить? – упавшим голосом спросила Гараева. Она не ожидала, что об этой ночной слежке станет известно всем.
– Она тебе рыбок подарила? – не унималась Ася. – В кабинете аквариума нет. А что? Теперь будем к тебе ходить, желания загадывать?
– Зачем они собирались за нами следить? – повторила свой вопрос Лера.
– А почему ты на меня шумишь? – отстранилась Репина. – У Махоты спроси. Он с Васильевым разговаривал.
Гараева машинально отвернулась к окну. Ей было легче сосредоточиться, когда перед глазами вышагивали по тротуару крошечные человечки.
Что же это получается? На них развернули полномасштабную охоту? И все из-за того, что они из разных классов? Так ведь это все ерунда. Древность какая-то! Борьба Монтекки и Капулетти [4]. Мало ли кто из какого класса! В конце концов, это совершенно не их дело!
– Да ладно тебе! – комично сморщила носик Ася. – Как будто ты в него так сильно влюблена, что вам уже есть что скрывать. Встретились, поговорили. Червякам делать нечего, вот они за вами и следили. Все утро трепались о том, как они промерзли и как ты от них по дворам пряталась.
– Это все? – нахмурилась Гараева, надеясь, что разговор на этом закончится.
Не закончился. Репина еще долго вздыхала и охала. Несколько раз к ним подходил Константинов, пристально вглядывался в Леру, словно пытался в ней увидеть что-то неожиданное.
– Нет, никаких признаков, – вздыхал он, отходя.
– Но бывает еще обратное влияние, – со знанием дела качал головой Майкл. – Может, она его облагородит?
– Тогда получится Черво-лебедь, – упражнялся в острословии Ян. – Или Царский Червь!
Наумова довольно хихикала, а Жеребцова молча прожигала Лерину спину пристальными взглядами.
Что им от нее надо?
– Посмеялись? – не выдержала Ася. – Теперь катитесь отсюда! Сами вы – псевдогусеницы! А ты почему фыркаешь? – повернулась она к Юльке. – Завидно стало? В тебя-то никто никогда не влюбится!
– В тебя влюбится? – спросила, как припечатала, Наташка.
– Да обойдусь я без вашей любви, – щедро отказалась от своей доли столь сомнительного дара Репина.
– А тебя, что, тоже на сторону потянуло? – подскочил Константинов. – Ты только заранее предупреди, чтобы мы о твоей судьбе не беспокоились.
– Ой, я как-нибудь без вас обойдусь, – продолжала лихо отбиваться Ася. – Ты лучше за Наумовой последи. А то она из-за Курбаленко уже на людей кидается.
– Ну, ты, язык-то свой подбери! – Теперь Юлька с ненавистью смотрела на Репину. – А то он сейчас станет таким же коротким, как и твой рост.
– А что это вы, а? – подбежала вечно опаздывающая Царькова.
Разговор уже норовил превратиться в крупную ссору, но тут хлопнула дверь, и в кабинет походкой цапли вошел Червяков. Он цепким холодным взглядом оценил «поле боя» и недовольно поджал губы.
– Что-то у девятых классов в последнее время как-то неспокойно, – проскрипел он, выгружая на стол стопку тетрадей и журнал. – Что делите? – Класс молчал. – И вроде бы не весна, чтобы особенно бузить…
Все знали, что вольности на уроке алгебры не допускаются, поэтому молчали. За сказанную не на тему урока фразу можно было и в коридоре оказаться, и с дневником за родителями отправиться. Червяков никогда не кричал. Он говорил негромко, но от его голоса всем становилось не по себе.
– Не нравится мне все это, – продолжал Юрий Леонидович. – Учились бы лучше, а вы все воздух пустыми словами сотрясаете. Рано себя взрослыми почувствовали! Малы еще – о правах своих заявлять.
