Последнюю треть пути, после пересадки в трамвай, Никанор просидел недвижно, чтобы не потревожить задремавшую спутницу. С закрытыми глазами, по канве вышеприведенного отрывка пытался он проследить, как невесомые нити логических обстоятельств прорастают друг в дружку, образуя тело материального явления. Но потом, с уходом вглубь, мысли его стали путаться, исчезать, и когда Дуня растормошила его на конечной станции, вагон был уже пуст, а за слегка запотелым окном с посреди бескрайнего, осенним будыльем заросшего пустыря сиял трамвайный павильон, такой тревожный и бесцельный посреди космически-безлюдной мглы, кабы не одинокая пара на железной скамье под навесом, расклонившаяся в стороны — два мешка с утилем. Дуня узнала своих стариков, поторопившихся навстречу любому известию: так они устали. Родителям не хватило отваги спросить напрямки, дочке же обыкновенных сил на обнадеживающий ответ. Она лишь улыбнулась ободрительно, чтоб не огорчались ничему, потому что все, все на свете совсем не окончательно, и потом, опустошенная, с подножки вагона, рухнула в колыбель Никаноровых объятий.
Сказались издержки дня и едва свалилась в кровать, тотчас из зенита, затмевая небо сознания, понеслась на Дуню сорвавшаяся галактика.
ОТКРЫЛСЯ МУЗЕЙ [ ВЫСТАВКИ ]
Олег Кузнецов
Поздравляем Александра Шилова и всех почитателей оного с открытием музея Шилова по адресу: Знаменка, 5. Год назад Госдума России почти единогласно приняла решение, которое было проведено в жизнь при содействии правительства Москвы — под экспозицию был передан старинный особняк в центре города. При этом Александр Максович подарил более трехсот работ Москве и России, за что ему, конечно, земной поклон.
“Кризис безобразия”, охвативший нашу культуру, видимо, входит в завершающую стадию; все — и народ, и власть — почувствовали необходимость возвращения к традиции, к искусству, создаваемому при помощи реалистического метода, Либералы натужно хвалят Александра Максовича, добавляя капли яда по поводу его “завышенной самооценки”. Но вот какие слова говорил он накануне открытия выставки в малом Манеже прошлым летом:
“Перед публичным показом настроение всегда жуткое, ведь когда проходишь по залам, где висят твои картины, смотришь на них уже не глазами автора-исполнителя, а как бы со стороны, зрительским взглядом… В общем — мандраж: как воспримет выставку народ, главное, поймут ли, что я хотел выразить, сказать?! Те, кто говорит, что им безразлично мнение людей — это обман”.
Заметьте, в этих словах никакой самоуверенности или самовлюбленности — только страстное желание УГОДИТЬ НАРОДУ, в который художник включает и ту часть элиты, что изображена на его портретах.
Портретист в России традиционно пишет историю через лица. Из пышных золоченых рам на нас смотрят миллиардеры и бездомные, политики и монахи, воины, труженики, старухи и великолепные русские женщины. В творчестве Шилова прослеживаются все важные темы, характерные для художника, мыслящего философскими и социальными категориями.
Работа “Забытый” изображает скорбного старика с орденом Красной звезды; картина “Воин-интернационалист Василий Федоркин” поражает выписанностью шрама на лице героя афганской кампании, а стеклянный глаз смотрится жутко (глаз войны!); картина “Чечня. Алихан” повествует о жестокой судьбе покалеченного чеченского мальчика (он состоит как будто из одних протезов), однако примечательно, что картины, повествующей о трагедии Буденновска, в музее нет.
Тема женской красоты и любви решена настолько блистательно, что каждую из шиловских красавиц хочется выхватить из рамы и поцеловать… Огромная серия очаровательных Наташ, Машенек, Катюш, Людмил, Ирин блистает изысканностью нарядов и золотом овальных рам. Барышня в цветастом платке на фоне заснеженной деревни; сестра милосердия — вся в белом; юная голубоглазая скрипачка с партитурой Шопена (чью любовь нельзя купить).
Кстати, на шиловскую “Обнаженную” мужчины смотрят так, что молодая смотрительница зала стыдливо опускает глаза. Конечно, это мальчишество — внимательно и сладострастно разглядывать нагую женщину на холсте, но не есть ли это простое любование русским генотипом пышной голубоглазой красавицы, который встречается, увы, довольно редко?
Вот портрет “Юная москвичка” (1995 г.), напоминающий работы Энгра. Это Маша Шилова, погибшая дочь художника.
Образы духовенства, монахов выглядят не столь убедительно. Обычно это довольный, упитанный священник с ухмылочкой и сияющим на животе крестом, выписанным дотошно и так сказать тенденциозно (с приторным религиозно-идеологическим привкусом). Однако ощущение слащавости покидает зрителя, когда он видит портрет архимандрита Тихона, где осязаемо выражена державная мощь нашей веры. Впрочем, монахини Шилова — это, скорее, просто красивые женщины, облаченные художником в монашеское платье — в них слишком сильно мирское начало.
И наконец тема стариков и “старчества”.
В ней Шилов реализует свои возможности, не избежав при этом очевидных промахов. Отрадно то, что старики Шилова — личности, имеющие человеческое достоинство. Никогда мастер не опускается до хихиканья над старостью, уродством, болезнью. Картина “В день рождения Ариши”, — на мой взгляд, просто великолепна. Сидит седой небритый старик в выцветшей голубой рубашке — поминает рюмкой водки свою почившую подругу жизни. Колорит здесь серебристо-коричневый. Работа, что называется, прошибает до слез…
Картина “В театре” изображает старушку в шляпке, сидящую в театральной ложе, а рядом — молодая пара, это следует понимать как воспоминание старой театралки.
Обе эти картины величественны и печальны: в них трагедия человеческой жизни. Хотя бывают моменты, когда смотришь на написанную Шиловым старуху и видишь блеклые глаза со слезой, кожу, как печеное яблоко, морщины, трещины, бугорки, все в жутковатом красном колорите — и невольно пугаешься лика старости. Как говорится, Memento more…
Много у Шилова портретов людей элиты, известных представителей разных, причем политических “лагерей”: величественный кинорежиссер Бондарчук, судья Зорькин (в смешной шапочке), “депутатка” Памфилова (в виде красотки), режиссер Говорухин (с трубкой, бабочкой, в барском пиджаке).
Вот что говорит Александр Шилов о политике: “Мне больно видеть то, что происходит с Россией. Жестокость, кровь. Наша страна отстала по всем показателям, за границей ее никто не уважает. Но духовный потенциал народа самый высокий в мире. Я всегда выступал за частный бизнес, но не за разграбление страны. За богатых людей, но не за нищих и бомжей. За настоящую свободу слова, а не за ее профанацию. Наша интеллигенция, к сожалению, все время славилась своим конформизмом”.
Что сказать: люди простые, сиречь неразвращенные, уже устали искать смысл в рекламной бессмыслице и околохудожественной демагогии, они с радостью идут туда, где искать ничего не надо, а можно просто наслаждаться…
Олег КУЗНЕЦОВ
ДА НЕ ПРЕРВЕТСЯ ТОК… [ ТЕАТР ]
Евгений Оденцов
С ее уходом — ушла последняя из могикан классической культуры и романтиков театра.
Узнав все многообразие поисков в этом, в сущности, скромном и аскетическом искусстве — она сумела рассказать о накопленной русским человеком силе: лирической, познавательной, сохранившей ароматы веков и знающей их смысл и значение. Величие дара актрисы — в желании не нарушать масштаба отношения человека к бесконечному и в чувстве правды, без которого искусство будет рассудочным.
Искусство останавливает жизненный поток, чтобы вернуть его к внутреннему миру человека. И его воле. Сложное искусство Веры Поповой было и трагическим, и радостным, поющим, принимающим мир, как он явлен глазу! Каждый жест Поповой содержал свою жизнь, построенную и мощным движением, и грациозным! И поражали больше всего экономия средств выразительности, приемы и эффекты — с такими, казалось бы, простейшими, но всегда изобретательно-чарующими средствами! Тут было слияние больших чувств и больших закономерностей театра, разгаданных и увиденных Поповой за случайным шумом и разноголосицей. И все это, казалось, исходило из органической последовательности искусства непостижимого и бесконечно талантливого русского народа…
Разматывание актрисой клубка страданий и судеб Катерины, Ларисы, Глафиры, горьковской Насти, чеховской Раневской, достоевской Москалевой, тургеневской Марфы Тимофеевны, толстовской Вронской — все это было именно тем, чего мы ждем от искусства. А десятки героических ролей в театре Корша и, затем, коллективная работа со Станиславским и Немировичем-Данченко в Художественном театре — укрепили ее душевную логику и продолжили традицию великих ее предшественниц в русском театре. Национальная актриса, она была очень сильна и в новом советском, и в западно-европейском репертуаре — придавая своим размышлениям в “Егоре Булычеве”, “Любови Яровой”, “Русских людях”, “Дяде Ване”, “Глубокой разведке”, “Платоне Кречете”, “Осеннем саду”, “Ученике дьявола” — современную направленность и убежденность современной характеристики. Развитая ею в себе страстная передача тонких соотношений чувства — навсегда определила исключительность Веры Поповой, “избранность” ее натуры, — все то, чему не сразу и поверишь, но поверив — пронесешь до конца.
