Кеша от своих щедрот подарил нам десяток свежих яиц — для меня это царский подарок, и теперь мои кулинарные возможности возрастут во много раз (яйцом можно не только замечательно осветлять бульоны, но и делать, например, домашнюю лапшу).
Однако не было мне счастья от этого подарка. Я отнес его домой, к себе на кухню, и там оставил на видном месте. И покамест я возился с рыбой, Тамара, восхищенная возможностью приобрести великолепные сувениры, все десять штук сварила вкрутую (совершенно справедливо рассудив, что сырыми ей их до дому ни за что не довезти). Со мной же посоветоваться об этом она не сочла необходимым. Пришлось мне еще раз идти к Кеше и вновь клянчить у него яйца. Кеша побухтел, поморщился, но дал пару штук. Ладно, уж не до осветления бульонов, хоть лапшу заведу. Тем более что с хлебом у нас по-прежнему туго, а Коля добыл еще пару гусей...
...На этом записки, которые я вел на берегу моря Лаптевых у мыса Цветкова, обрываются. Не привык я к такой обстановке в поле, обычно я там всегда отдыхал душой, получая в основном положительные эмоции, которых мне хватало потом на год, а то и на два. А тут... До такой степени измучили меня эти непреклонные начальники, что вернулся я домой с сильной сердечной болью. Боль эта не проходила у меня более месяца, так что я, практически ничем не болевший прежде и ни к каким врачам не обращавшийся (я где-то в глубине души полагал даже, что никаких болезней на свете вообще не существует, их просто выдумали врачи — ведь если бы они были, я бы ими хотя бы изредка болел), вынужден был обратиться к своим друзьям-медикам, работающим в клинике сердечных болезней имени Е. Н. Мешалкина. Они записали мою кардиограмму, всего меня простучали, просветили и проанализировали, после чего вынесли диагноз: сердце в полном порядке, а у меня просто межреберная невралгия, — назидательно добавив при этом, что все болезни от нервов и только некоторые — от удовольствия (один из врачей, впрочем, тут же уточнил, что и те — тоже, скорее всего, от нервов). А писать свой дневник я бросил задолго до конца поля, потому что не было у меня уже к тому ни сил, ни настроения, ни желания.
Вывезли нас в самом конце августа, числа, кажется, тридцатого, день в день, согласно заказу — совершенно небывалый случай в истории Хатангского авиаотряда. Впрочем, дело, я думаю, было в том, что находился у нас в отряде Большой Начальник, и начальник Таймырской базы Института геологии и геофизики СО АН просто встал на уши, чтобы услужить любимому начальнику. Вывозил нас на своем вертолете Юра (тут-то наконец мы и встретились!), однако он страшно торопился и никакого угощения принять от меня не смог. Остатки свежей картошки, лука и чеснока мы, разумеется, подарили Кеше с Машей, а Кеша, в свою очередь, подарил нашим начальникам две замечательно выделанные шкуры (Большому Начальнику — оленью, а Шефу — шкуру белька, детеныша нерпы). Как видно, Валера провел с Кешей большую и содержательную работу. Когда наш вертолет, заложив вираж, уходил на юг, мы с Колей, глазевшие в иллюминатор, увидели, что молодой пес Васька вместе с Турпаном (и под его руководством) зубами вытягивают на косу Кешину сеть, как видно, для того, чтоб полакомиться рыбкой воровским образом. Ох, несдобровать, несдобровать теперь моему любимцу. И ведь все сообразил, мерзавец: дождался, когда мы улетим, и в напарники себе взял кого надо — молодого шалопая, который пока никаких высоких собачьих принципов не приобрел, и потому спросу с него быть не может.
Вывезли нас в Косистый, где мы пробыли пару дней. На второй день в гостинице, где поселились все, кроме меня (я жил с новым летным экипажем Юры в летном общежитии), Шеф праздновал свой день рождения. Я не только не готовил никакого стола (да в гостиничных условиях это было и невозможно), но и вообще отказался присутствовать на торжестве под тем предлогом, что надо же кому-то охранять наше экспедиционное снаряжение, сложенное у взлетной полосы и укрытое брезентами. Уловка была, конечно, липовой (кто и когда что-то крал в Арктике?), но все ее приняли.
Первого сентября, когда наш вертолет улетал в Хатангу (к сожалению, вывозил нас не Юра, а какой-то совершенно незнакомый нам экипаж «МИ-4»), начальники решили было меня оставить в Косистом, потому что мы с нашим багажом не проходили по загрузке (все образцы геологи везли с собой). Но Юра поговорил с командиром, и меня взяли тоже (правда, взлетел вертолет с большим трудом).
Наш вертолет встречали мама Большого Начальника и та самая интеллигентного вида грустная девушка с большим носом. Оказывается, все это время они жили здесь, в поселке, и ждали своего ненаглядного. Ну а в Хатанге наш отряд попросту рассыпался, как карточный домик: каждый стал заботиться сам о себе. Заботу о Большом Начальнике, Шефе и Тамаре взял на себя хлопотливый Начальник Базы. Валеру в эту компанию не пригласили, но вместо него туда вошла Нина Кузьминична. Мы летели втроем (Коля, Альберт и я) и везли с собой много превосходных балыков (все же мы с Колей не сидели сложа руки), и лишь Валера остался в совершенном одиночестве. И к тому же с пустыми руками.
Из того, что выпало из моих записок, отмечу визит маячников, нанесенный к нам в лагерь. Маячники были очень рассержены на Колю, который разорил питание к импульсным лампам. Коле ящик пришлось вернуть и принести извинения. (Хорошо еще, что он не выкинул и не разбил батареи, а аккуратно сложил их у основания маяка.) Впрочем, сердились ребята недолго. Я угостил их обедом, и вскорости мы уже были друзьями. Ребята были колоритные, интересные, много проработали в Арктике, много чего порассказали, и очень жаль, что этот визит не вошел в мои отрывочные и безалаберные, но абсолютно правдивые записки.
Ну а совсем уж в заключение добавлю, что на мысе Цветкова, в основании той самой Моржовой косы, был я в поле еще раз, в восьмидесятом году. Начальником отряда был у нас в тот раз Коля (к тому времени он уже защитил кандидатскую диссертацию под научным руководством Шефа), была в отряде и Нина Кузьминична (она здорово сдала и потому поле вынесла на самом пределе своих возможностей). Кеши на его участке уже не было, и вообще не было никого: изба была пуста, не было и собак. Мы жили в Кешиной избе, пользуясь богатым припасом, оставшимся в наследство после знаменитого на все побережье промысловика. Полярники с острова Преображения к нам не приезжали в тот год ни разу: годом ранее на какой-то из полярных станций льдами затерло шлюпку с людьми (все они погибли), и начальство Управления Севморпути отдало приказ, запрещающий не только выходить в море с островных станций, но и вообще иметь там какие-либо плавсредства. Обстоятельства сложились так, что в тот раз свои дневниковые записи я вел весьма небрежно, то бросая их, то начиная вновь. Возможно, я тем не менее соберусь и дополню свои «Записки» еще одной главой, касающейся мыса Цветкова, а возможно, и нет. Как говорят на Севере, само покажет.
1983 год
Центральный Таймыр
Озеро Таймыр, залив Нестора Кулика, исток Нижней Таймыры[29]
8 июля
И вновь нам предстоит Таймыр! Я не оговорился: именно «нам», поскольку в этот раз я собираюсь взять с собой в поле старшего сына Петьку. Сейчас, по прошествии довольно значительного времени, сам себе диву даюсь: как это я, такой разумный и рассудительный, пустился на столь опасное во всех отношениях и сомнительное предприятие и (тут как раз главное — удивление) как нам не только все благополучно сошло с рук, но и разрешилось самым лучшим, самым оптимальным образом. Правда, с возвращением мы опоздали более чем на две недели (Петька пропустил в школе полмесяца занятий), наша Зоя (моя жена и мать Пети) так измучилась неизвестностью, что стала просто шарахаться ото всех знакомых, боясь расспросов, но это все мелочи. Главное же — у нас с Петькой было замечательное поле, и после него он твердо решил стать геологом.
