Серж поставил картину на заднее сиденье джипа и отправился в галерею. Он вошел со служебного входа, машину оставил во дворе. Хозяин галереи, уже немолодой мужчина, в дорогих очках, кожаных штанах и в серой майке, сидел за огромным столом перед компьютером. Серж вошел. Хозяин галереи поднялся, вышел из-за стола.
— Какие люди! — улыбнувшись, произнес он и пожал руку Сержу. — Выпить хочешь?
— Нет, я за рулем.
— Тогда чай, кофе, минералка?
— От кофе, Олег Петрович, не откажусь.
— Тебе покрепче? Эльвира, — сказал он, выглянув в приемную, — моему гостю кофе покрепче, а мне стаканчик минералки, только, пожалуйста, холодненькой.
Молоденькая девушка с очень сексапильной фигурой и абсолютно невыразительным лицом игриво улыбнулась.
— Присаживайся, где тебе удобно. Какие проблемы? И почему ты без камеры? Я привык, что ты вечно с ней, как снайпер со своей винтовкой.
— А я, Олег Петрович, сейчас не на работе, взял тайм-аут.
— Это хорошо. Что привез? Показывай, не стесняйся. Небось что-нибудь пятидесятых годов?
— Нет, мазня какая-то. Это мой приятель приобрел и сейчас хочет вывезти.
— Документы приятеля ты прихватил?
— Конечно, в сумке лежит его паспорт, — и Серж хлопнул по спортивной сумке.
Он развернул картину и поставил к серой бетонной стене. Кабинет у хозяина галереи, надо сказать, был роскошный: огромное окно во всю стену, мебель из черного дерева с хромированным металлом, картины на всех стенах, абсолютно Сержу непонятные и неинтересные. Он поставил холст рядом с креслом. Секретарша внесла поднос с напитками, поставила на низкий стеклянный столик.
Серж сел:
— Курить у вас можно, Олег Петрович?
— Кури на здоровье.
— А сигару или хотя бы сигарету мне предложат? — осведомился оператор.
— Это не вопрос. В деревянном ящике, выбирай, какая понравится.
Серж взял тонкую коричневую сигарету, щелкнул зажигалкой, задымил.
— Ну, где твоя картина? — отрываясь от экрана компьютера, повернулся к картине на вертящемся кресле владелец галереи.
Серж посмотрел на лицо Олега Петровича Чернявского. Тот почти полминуты моргал глазами, затем, сняв очки, крадучись, вышел из-за стола. Он подходил к картине так, как охотник подходит к жертве. Возможно, так гладиатор в древние времена на арене римского амфитеатра подходил к разъяренному раненому льву. Когда до картины осталось два шага, Олег Петрович присел на корточки, водрузил на лицо очки, потер ладонью вспотевшие залысины, взъерошил седые волосы, хлопнул ладонями по коленям:
— Где ты, говоришь, твой приятель ее взял?
— Вроде из Витебска привез.
— И что он за нее хочет?
— Он ее не продает.
— Ты уверен?
— Он хочет ее вывезти, хочет, чтобы вы дали ему бумаги, оформили все путем, как положено в таких случаях. Я в этом не разбираюсь, признаюсь честно.
— Да, да, не разбираешься, — хозяин галереи бросился к столу, схватил лупу в черной эбонитовой оправе под цвет письменного стола и уже с лупой, положив картину на стол, принялся ее разглядывать. Он вертел холст, изучая подрамник, гвозди, полотно, затем перевернул и взялся рассматривать красочный слой. Особо пристально Олег Петрович Чернявский рассматривал правый нижний угол, где сохранились остатки подписи.
— Боже мой! Боже мой! — иногда вырывалась, как вздох, одна и та же фраза у хозяина галереи. — Эльвира, — крикнул чрезвычайно громко хозяин галереи, — скажи, Софья на месте?
— Да, у себя была, — девушка опять игриво улыбнулась, но на хозяина ее улыбка не произвела никакого впечатления.
— Ты посиди, Эльвира, развлеки гостя, а я вскоре вернусь, — Чернявский схватил холст, принесенный Сержем, и исчез из кабинета.
Его не было почти полчаса. Эльвира то появлялась в кабинете, то исчезала, пытаясь завести с Сержем разговор, но она ему не понравилась с первого взгляда. Он понял, что Эльвира конченая дура, а на таких лучше время не тратить.
— Принесите мне, Эльвира, почитать что-нибудь, если, конечно, вас не затруднит.
Эльвира принесла стопку журналов. И, попивая крепкий, очень ароматный кофе, Серж принялся листать страницы глянцевых журналов. Листал он журналы безо всякого интереса, время от времени поглядывал то на свои наручные часы, то на циферблат странных авангардных часов в углу кабинета.
Часы напоминали огромный кристалл, механизм был виден весь — все шестерни, звездочки, винтики и пружинки. Но больше всего Сержу нравился перевернутый маятник, похожий на стрелу. Маятник раскачивался из стороны в сторону, как метроном, кабинет наполнял металлический шорох.
Вспотевший, с красным лицом и без картины в кабинет вошел Олег Петрович. Он тяжело сопел, майка прилипла к груди. Он сел напротив Сержа, взял стакан с недопитой минералкой, жадно выпил воду, запястьем вытер влажные губы.
— Черт подери! — пробурчал он.
— Проблемы, Олег Петрович?
— Да вроде никаких проблем. Так ты говоришь, твой друг купил ее в Витебске? Интересно, за сколько же?
— Больше чем за двести баксов мой приятель ничего не покупает.
— Говоришь, за двести? А если я ему предложу две тысячи?
— Две тысячи зеленью?
— Да, две тысячи зеленью за этот холст или любую другую картину из моей галереи, какая ему понравится, ту и отдам взамен?
Серж хмыкнул, пожал плечами:
— Даже и не знаю, что вам сказать, Олег Петрович. На эту тему я с Максом не разговаривал.
— С Максом?
— С Максом Фурье, это французский журналист.
— Французский журналист, говоришь? Две тысячи? Хотя, думаю, он может и согласиться.
— А если нет?
— Если он согласится, — Олег Петрович Чернявский подался вперед и, глядя в глаза Сержу, произнес: — Если он согласится продать мне ее за две штуки, то еще штуку получишь и ты. Так что постарайся, Сергей.
— Понял, поговорю. Где картина?
— Пусть она у меня побудет.
— Нет, — сказал Серж, — я ее должен привезти, я ее брал у друга, я ее и заберу.
— Ну, как знаешь, я сейчас за ней схожу.
Когда Олег Петрович Чернявский вернулся, картина была запакована аккуратнейшим образом. Она была укутана в мягкую ткань и вставлена в картонный футляр по размерам. Олег Петрович то и дело поглядывал на нее, вытирал вспотевшее лицо, тер виски, хрустел суставами пальцев и, расхаживая по кабинету, курил сигарету:
— Ты постарайся, Сергей, я тебя очень прошу.
— Что, такая ценная вещь?
— Да как тебе сказать… цена этой вещи небольшая, но я знаю человека, который оторвет ее у меня с руками.
— И много заплатит?
— Не много, ей цена ровно три тысячи, но я тому человеку сильно обязан, хочу ему сделать подарок. Надеюсь, ты меня понимаешь?
— Женщина, что ли?
— Нет, не женщина. Женщине я бы нашел что подарить. Мужчина, политик.
— А-а-а, наши политики начали живописью интересоваться?
— Есть некоторые неравнодушные.
— Я поговорю.
— Позвони мне сразу же, как приедешь. Кстати, оставь свой телефон и адрес.
Серж подал визитку, Олег Петрович Чернявский спрятал ее в верхний ящик письменного стола. Проводил гостя до выхода из галереи, сам лично положил картину на заднее сиденье и на прощание, вопросительно заглянув в глаза Сержу, с придыханием попросил:
— Ты уж постарайся, родной, а я уж тебя отблагодарю за твои труды.
— Надеюсь, смогу договориться.
— Заболтай его, Сергей. Думаю, что твой приятель в живописи профан, а меня эта картина очень интересует, человека мне нужно к себе расположить.
Оператор вернулся домой весьма озабоченным. Макс Фурье лежал на диване, курил сигарету. На его лице была досада, перемешанная с испугом. Он увидел картину и лишь тогда поднялся, прошелся по комнате:
— Ну, как наши дела? Привез бумаги?
Серж положил на стол паспорт своего французского гостя, передернул плечами, взял сигарету в одну руку, а в другую банку с пивом. С хрустом сорвал колечко, пена плеснула на пол, но Серж даже не придал этому ни малейшего значения. Он сделал глоток пива, а затем уперся испытывающим взглядом в лицо Макса Фурье.
— Говори, — француз смотрел то на картину, стоящую у дивана, то на телеоператора.
— Галерейщик купить хочет, предлагает неплохие деньги.
Фурье подобный ответ удивил:
— Купить хочет? Зачем она ему?
— Не знаю, — передернул плечами Серж, раскуривая сигарету и выпуская дым в отверстие банки с пивом. — Не знаю, ничего не знаю. Вел он себя довольно странно.
— Что значит — довольно странно? — попытался уточнить француз.
— Схватил ее, аж затрясся весь и бросился куда-то в рабочее помещение, с кем-то советоваться убежал. И не было его довольно долго, где-то около получаса. Мне уже журналы листать осточертело. Затем вернулся, но без картины.
— Ты ее привез назад?
— Привез, вот она, в коробке. Вернулся галерейщик и начал со мной разговаривать. Говорит, если я тебя, Макс, уболтаю продать картину за две тысячи, то тоже смогу на этом штуку заработать.
