Институт начал сдавать комнаты и помещения под конторы и просто как недорогое жилье. Главным условием аренды была своевременная плата. Все остальное институт не интересовало. Кто живет, чем занимается…
По городу ходили легенды, что в дальнем крыле здания располагается подпольная кокаиновая фабрика, которой заправляют бароны из Колумбии. Дошло до того, что полиция устроила облаву, из которой не вышло ничего, кроме крупного скандала. Прежде всего потому, что все, кому следовало, знали об этой акции заранее и наблюдали за облавой снаружи полицейского кордона. Таким образом, что на самом деле творилось в трехэтажном длинном здании из красного кирпича, никто достоверно не знал. Да и не интересовался особо. Лишь бы деньги платились вовремя.
В этой общаге жил Курт Вольке. На третьем этаже, в комнатке под самой крышей и с круглым окошком, удобно выходящим на красную черепицу. По левую сторону от него жил фальшивомонетчик, чья мастерская располагалась в этом же здании, но в подвале. Справа – левак-трансвестит. А точно под комнатой Вольке жил самоубийца, очень вежливый парень с изрезанными венами и веревочной петлей вместо люстры. Довольно хреновая компания, но комната очень удобно выходила на крышу.
По складу характера Вольке был спартанцем.
Сын немецких антифашистов, расстрелянных еще в сорок первом, он воспитывался у своей бабушки в деревне под Мюнхеном. Войну совсем не помнил. А когда в послевоенные голодные годы умерла и бабка, Курт оказался в приюте. Окончил университет в Кельне, где и подсел на модную тогда в Европе коммунистическую идеологию. На студенческих демонстрациях, под обжигающе холодными струями водометов, он сдружился с экстремистами из «армии протеста» и прошел начальный курс уличного бойца с обязательными коктейлями Молотова и пылающими покрышками. Когда группировку накрыли, Вольке повезло, и он сел только за хулиганство. Но борьба затягивала. Как болото.
В Аргентину Курт прибыл уже состоявшимся борцом за счастье трудового народа. Он умел стрелять, делать оружие из подручных средств, владел навыками подрывного дела. И окончательно разочаровался в старушке Европе, где революционная лихорадка пошла на убыль. Вольке уже там ставил под сомнение террор как метод. Курт начал теперь штудировать теоретические труды революционеров с другой точки зрения. Аргентинские монтонерос привлекали его прежде всего тем, что революция тут была еще слишком молода, чтобы наделать ошибок и быть погребенной под собственными костями.
Курт довольно быстро нашел контакт со своими аргентинскими товарищами. Быстро поднялся по карьерной лестнице, хоть и весьма условной, но все же существующей. Вошел в Комитет, который являлся своего рода согласительным органом разрозненных марксистских группировок. Того, что Вольке увидел, было достаточно, чтобы понять: в Аргентине построение нового общества идет по путям уже исхоженным, более того, так и норовит наступить на старые чужие грабли.
Традиционное недоверие к иностранцам мешало Курту в полной мере влиять на решения, принимаемые Комитетом. Однако со временем он закрепил свои позиции. Его поддержала группа «стариков», которые тоже были не в восторге от радикальных перемен.
Но в последние годы… В последние годы решения Комитета вызывали, мягко говоря, оторопь. Если не ужас.
Революция, как слепой горнолыжник, катилась по склону в пропасть. При полной поддержке Комитета и самого Курта Вольке. Решения о взрывах, терроре, политических убийствах принимались единогласно. Голосовали все. И сын немецких антифашистов в том числе.
Сообразив, что дело нечисто, Курт залег на дно, не сильно прячась; впрочем, на заседания Комитета он ходить перестал. Теперь Вольке сидел у себя в комнатенке, где были только книжные полки, стол, узкая кровать и пистолет. Курт никогда не окружал себя излишними удобствами. За это он презирал партийных бонз и ненавидел буржуа. Для того, чтобы спать, есть кровать. Для того, чтобы работать, – стол и множество книг. Для того, чтобы выжить, – пистолет.
Небольшая группа единомышленников давала ему возможность работать, обеспечивая покой и безопасность.
Собственно говоря, в общежитии таких группировок было несколько – от чисто криминальных до «идейных», поэтому, когда Антон вошел в здание, за ним тут же было установлено наблюдение.
Самым простым путем было обратиться к вахтеру, что Ракушкин и сделал. Сухонький старичок, сморщенный и смуглый, внимательно выслушал вопрос, порылся для вида в большой и распухшей книге жильцов и назвал адрес, для верности указав рукой нужное направление.
Антон поблагодарил и пошел в сторону лестницы, ни секунды не сомневаясь в том, что вахтер немедленно доложит кому следует о странном визитере.
На площадке второго этажа его перехватили.
– Вы к кому? – От стены отлепились двое патлатых, в заломленных набок беретах.
– Мне нужен Курт Вольке.
– Тут такой не живет, – ответил тот, что загораживал лестницу.
– А где он живет?
– Не знаем.
Антон вздохнул.
– Но вахтер сообщил мне другие сведения.
– Дядюшка Педро выжил из ума, – засмеялся второй патлатый. – Он только думает, что он вахтер.
– Понятно. А, простите, могу я все-таки пройти туда… – Антон показал вверх.
– Нет. – Второй патлатый подошел ближе и демонстративно разгладил ворот рубахи Антона. – Нет.
– Но мне очень надо.
– Не надо. – Ладонь уперлась Антону в грудь.
Ракушкин пожал плечами. Прихватил руки парня захватом сверху и резко наклонился вперед. Патлатый вскрикнул, присел, спасаясь от жгучей боли в суставах, а пришлый уже выворачивал ему ладонь, заставляя согнуться чуть ли не до пола.
– Эй! – Тот, что стоял на лестнице, сделал ошибку. Вместо того чтобы поднять тревогу, он кинулся помогать товарищу. Но тот, как назло, споткнулся и упал ему под ноги.
Из образовавшейся свалки вынырнул Антон.
– Ребята, не дурите, – сказал он строго. – Я по делу…
И легко побежал по лестнице.
Следуя указаниям вахтера, Антон прошел по длинному коридору до самого конца, поднялся на третий этаж, снова прошел длинный коридор, теперь уже в обратном направлении, и спустился вниз, снова на второй.
Опять темный коридор.
Теперь ему навстречу кто-то шел. Звук шагов, приглушенный ковровой дорожкой, был едва слышен. В светлом проеме виднелся размытый силуэт.
Антон сбавил шаг, прищурился. Ему показалось, что в коридоре висит туман. Накурено? Но запаха не ощущалось.
Человек приближался, и Ракушкин ощутил неясную угрозу. Словно бы от неизвестной и крупной собаки, которую встречаешь на ночной улице, не ведая ее намерений.
Антон остановился.
Темная фигура становилась все ближе, ближе. Антон разглядел плащ и внезапно почувствовал запах дыма.
«Горит что-то? – растерянно подумал Ракушкин и окинул взглядом коридор. – Нет?..»
Его обдало волной воздуха. Антон невольно вздрогнул…
Шаги послышались уже за спиной.
Ракушкин резко обернулся. Фигура человека удалялась.
– Вот тебе раз… – сказал Антон. – Чертовщина…
На какой-то момент захотелось все бросить к такой-то матери и вернуться. Или отложить немца в сторону и заняться кем-нибудь другим. Или навестить Рауля в больнице. Однако Ракушкин представил, с каким лицом он пройдет мимо тех двух патлатых… Сделал шаг вперед. Другой. Третий. И отступило!
В коридоре действительно пахло. И Антон через несколько шагов понял чем. Он ускорил шаг, взбежал по последней лестнице вверх – и первым, на что он наткнулся, было тело мужчины, переодетого в женскую одежду, лежащее поперек прохода.
Игривый кружевной передник и ажурные чулочки, натянутые на волосатые ноги, были залиты кровью.
Антон замер, осмотрелся. Две пули в грудь. Умер сразу. Далее по коридору три двери. Все три распахнуты настежь. Из дальней высовывались неподвижные ноги в домашних тапочках. Антон осторожно переступил через труп и заглянул в ближнюю. Небольшая комнатушка, заваленная различным бельем, корсетами, чулками. В центре комнаты манекен с надетым на него кожаным плащом.
В двух других комнатах тоже мертвецы. Один застрелен прямо за письменным столом. Пуля в затылок. Кровь обильно разлилась по столу и бумагам. Второй, тот, чьи ноги в тапочках Антон увидел еще от лестницы, убит двумя пулями. Одна в лицо, почти в упор, вторая в грудь.
Во всех трех комнатах все на месте. Никаких следов обыска или грабежа.
Антон осторожно осмотрел двери. Никаких следов взлома. На средней номер: пятьсот одиннадцать. Вольке.
Ракушкин подошел к убитому. Светлые волосы пропитались кровью, голубые остекленевшие глаза с безразличием смотрели куда-то вдаль, за окно…
Антон вытащил из кармана платок, обернул им руку и осторожно открыл ящик стола. Пусто. Еще один. Какие-то бумаги. Почерк мелкий, убористый. Не разбираясь, Ракушкин взял толстую пачку, засунул ее за пазуху. Затем пробежался взглядом по книжным полкам. Ничего. Осторожно, чтобы не испачкаться в крови, обшарил карманы убитого. Тоже пусто. Ни записной книжки, никаких зацепок.
