– Что вам угодно, сеньоры? – громко спросил Антон, останавливаясь так, чтобы держать в поле зрения всех.
Сеньоры замялись.
«Неужели банальный гоп-стоп?» – мельком подумал Ракушкин, но тут вперед вышла знакомая синяя куртка.
– У вас на руках документ… Он нам нужен.
– У меня на руках множество документов. Заодно и мой паспорт, из которого следует, что я обладаю дипломатической неприкосновенностью.
– Нас интересует только то, что вы взяли из почтового ящика.
– Не понимаю вас.
Синяя куртка немного помолчал и махнул рукой.
Темные фигуры начали приближаться. Кто-то расставил руки пошире, словно собираясь заключить Антона в объятья. В руке толстяка Ракушкин заметил дубинку.
«Дубинка – это нехорошо. Голову надо беречь».
Антон отступал к стене, стараясь не подставиться под удар.
Как и следовало ожидать, первым в драку сунулся толстяк. Нервишки не выдержали, и он рванул с места в карьер, с несвязным воплем замахиваясь дубинкой. Для Антона это был очень недурной вариант – исключить из игры человека неуравновешенного, да еще с холодным оружием.
Ракушкин шагнул навстречу, поднырнул под руку с палкой, подхватывая противника за локоть и насаживая толстяка на колено солнечным сплетением. Жиртрест булькнул и покатился под ноги тощему, сбивая его на землю. Загремела по булыжнику упавшая дубинка.
В следующий момент подоспели еще двое и парень в синей куртке. Антону пришлось нелегко. Он отбивался, стараясь не пропустить серьезных ударов и не создать иллюзии серьезного сопротивления. У идиотов хватит ума начать стрельбу или, того хуже, сунуть ножик под ребро.
Наконец Ракушкин упал на землю. Сжался, прикрыв голову руками.
Его некоторое время сосредоточенно и неумело пинали, как это делает обыкновенная уличная шпана, когда драка уже кончилась, а пар еще не вышел. Когда, наконец, налетчики угомонились, Антона принялись вязать. Руки почему-то скрутили спереди толстой веревкой, притянули к ногам.
«Даже наручников нет», – подумал Антон, старательно имитируя беспамятство.
Коротко рыкнул двигатель, пахнуло выхлопными газами. Крепкие руки подняли Ракушкина и бросили в багажник, где он смог ослабить веревки и немного распрямиться, подсчитывая потери.
Разбита губа. Под глазом, возможно, будет синяк. Побаливают ребра, но, кажется, ни одного сломанного. Руки-ноги целы. Только костяшки сбиты. Мелочи, в общем.
Теперь осталось выяснить, куда везут. Машину подбрасывало, качало. Сильно воняло бензином.
Антон посмотрел на часы, засек время. Его даже не обыскали.
«Если потащат далеко, надо будет выбираться. Укатают на какую-нибудь кукарача-гранде, поди разберись потом…»
Но ехали недолго.
Ракушкина выгрузили во внутреннем дворе какого-то дома и быстро затащили внутрь. Здесь уже обыскали, все, что нашли в карманах, выложили на столик, после чего примотали Антона к стулу и начали шлепать по щекам.
– Сеньор… – Мужчина, что сидел перед Антоном, заглянул в его паспорт и выговорил старательно: – Ра-ку-шкин… Сеньор!
Последовал еще один шлепок по щеке. Чтобы не доводить дело до ведра воды, Антон открыл глаза.
– Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Я заявляю решительный протест. Вы не имеете права задерживать меня…
– Сеньор, сеньор! – Мужчина, сидевший перед Антоном, был крепок, узколоб и носил короткие острые усики. – Мы не полиция, чтобы вешать нам лапшу! Вы просто дадите нам то, что нас интересует, и все. Мы отвезем вас на место, откуда забрали. Или куда захотите. Совсем не нужно усложнять наше общение.
– Я вас не понимаю.
– Не понимаете испанский?
– Нет. Я не понимаю, чего вы от меня хотите.
– Всего лишь то, что вы взяли на почте. И еще задавать несколько вопросов.
– Я ничего не брал на почте. И я ни о чем не буду с вами разговаривать, пока не узнаю, кто вы такие.
– А для чего же вы заходили в почтовое отделение на бульваре Конституции?
– Отправить открытку с видом Буэнос-Айреса! – отрапортовал Антон.
– И для этого лазили в персональный почтовый ящик? Послушайте, сеньор Ракушкин, не заставляйте меня поступать с вами нехорошо. Нам нужны документы, которые вы оттуда взяли.
– Вы же меня обыскали? При мне их нет.
– А где они?
– Остались на почте. Можете туда сходить и забрать.
– Ну, во-первых, вышли вы оттуда с каким-то листком. А во-вторых, нам нужен код к ящику.
– Код я вам сообщу, а листок, который был у меня в руках, не имеет ничего общего с документами из сейфа.
– Бред. Зачем открывать сейф, чтобы ничего оттуда не взять?
– Меня интересовало другое. Вот и все.
– И что же? – Остроусый наклонился чуть вперед.
– Документы другого характера. Там всего лишь… Какие-то списки. Меня интересовали фотографии.
– Какие?
– Компрометирующие. Но их там не оказалось. Если вы не имеете отношения к этим фотоматериалам, то вас это совершенно не касается.
– Фотографии, компрометирующие вас?
– Меня. Я, видите ли, работаю в посольстве. Скандал мне ни к чему. Закроют визу, и больше я никуда не попаду.
– Сочувствую, – остроусый закивал. – Только объясните мне: какое отношение вы имеете к работе монтонерос? И к Комитету?
– Не понимаю…
– Вы присутствовали на заседании Комитета. Вас привел туда Рауль Ловега. Какого дьявола человеку из советского посольства понадобилось на заседании? И учтите, сеньор Ракушкин, если вы будете делать из меня идиота, то ничем хорошим это не кончится! Кто вы такой?
– А вы?
Аргентинец встал и отвесил Антону оплеуху. Аж в голове зазвенело.
Узел веревки, которой Антон был привязан к стулу, начал поддаваться.
– Я еще раз повторяю вопрос: кто вы такой?
Антон сплюнул на пол. Покосился. Кровь.
– А вас не учили, что бить людей, связанных по рукам и ногам, нехорошо?
– Вы очень осложняете процесс, сеньор Ракушкин. – Остроусый покачал головой и отодвинул стул. – Мне бы не хотелось прибегать к другим методам, но… – Он отвернулся, надел на руку кастет. – Но вы не оставляете нам выбора.
Когда остроусый обернулся, на стуле уже никого не было.
– Что-то не так? – осведомился некто на незнакомом языке.
После этих слов в ушах Хозе Сорренто, которого Антон назвал остроусым, грохнуло, и больше он ничего не слышал.
Спеленав оглушенного парня, Антон собрал свои вещи и бегло обыскал помещение. В ящике большого стола, который занимал едва ли не половину комнаты, обнаружился револьвер, а на больших полках – какие-то бумаги, больше всего смахивающие на бухгалтерские ведомости.
Затем Антон осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Пустой коридор. Но откуда-то доносятся голоса.
Ракушкин вернулся, запер дверь, усадил контуженного в кресло и бойко отхлестал его по щекам.
– Очнулся? – поинтересовался Антон у обалдевшего Хозе. – Теперь вопросы задаю я, и, как ты понимаешь, времени у меня мало.
– Пошел ты! – улыбнулся аргентинец, и Ракушкин сразу же вбил ему улыбку обратно.
Пока остроусый плевался кровью и зубами, Антон задал вопрос:
– Кто вы такие и зачем я вам понадобился? Времени у меня мало, потому считаю до трех. После этого вот эту вот ручку, – Антон показал свежекупленный сувенир, – вгоню тебе в ногу! Раз, два, три!
Ракушкин споро вогнал кусок коралла в ляжку Хозе и так же стремительно всунул ему в раззявленный рот свернутые трубкой бумаги. Подождал, пока аргентинец проорется, и вытащил кляп.
– Повторяю вопрос!
– Нас попросили! Попросили!!! – заголосил остроусый.
– Уже лучше. Кто попросил?
– Я не знаю!
– Плохой ответ! – Ракушкин взялся за ручку и посмотрел пленному в глаза. – Уверен?
– Парень! Один парень! Из монтонерос! Из этих чертовых марксистов! Один парень! Я… Я знаю, он…
– Фамилия?
– Жевель!
– Француз? – Антон по-прежнему не убирал руку от воткнутой в ногу аргентинца ручки.
– Сам черт не разберет! Не знаю! Только его звать Жевель!
– А вы кто такие?
– У нас небольшой бизнес! Мы… Мы делаем алкоголь! И все! Ничего особенного! Просто бизнес!
– И что, бутлегеры связаны с монтонерос? Ты мне морочишь голову!
– Нет-нет! Я… Это просто один должок! Ничего больше. Я и мои ребята… Просто деловые отношения… Деньги… Деньги не пахнут!
– Я ни черта не понимаю в твоем лепете… И это меня сильно тревожит.
Через пару минут Антон уже знал схему финансовых отношений между местной мафией и марксистами. Что нисколько его не удивило. Революция – это процесс, который требует денег. А деньги, нравится это разного рода идеалистам или нет, не пахнут.
Собственно, самого Ракушкина заказала одна из марксистских группировок, заинтересовавшаяся, каким образом непонятный русский связан с одним из старейшин революционного движения. Ситуация сложилась удачно. Старейшина, Рауль, слег в больницу, и кто-то из его коллег решил, что это очень удобный момент, чтобы пощупать русского. Сами не решились, а подставили местную шпану.
