Вятич Павел Григорьевич посопротивлялся для приличия, ибо он, по всей видимости, не сказал и половины тех революционных банальностей, какие успел зазубрить за три года, прошедшие с момента установления советской власти. Он пропищал:
– Я оставлю записку для товарища Ленина… он всегда отвечает на письменные вопросы делегатов, я знаю по Второму съезду! Я там тоже был… я знаю!
– Я сам передам записку в президиум, – любезно пообещал Женя, буквально вырывая записку из пальцев делегата из Вятки и почти сталкивая того со сцены. Его солдатская форма и веселая дерзость, видимо, понравились толпе делегатов. Протянулись крики, в той или иной степени имеющие отношение к Жене «Кожухову» или такового отношения не выявлявшие вообще:
– Давай, браток, рассказывай!
– Про Южный фронт! Видал в штабе товарища Фрунзе?
– Бей Врангеля!..
– Да здравствует коммуна! Режь, братишка!
Женя Афанасьев машинально опустил записку делегата из Вятки, предназначенную вовсе не для него, а для президиума и для товарища Ленина, в свой карман, и начал незамысловато:
– Товарищи!
Его голос неожиданно громко раскатился над залом. Женя и не знал, что у него такие вокальные данные. Хотя, возможно, сыграла свою роль и сбалансированная акустика зала. Всё-таки не большевики строили.
– Товарищи, который год льется кровь, который год недобитые живоглоты и сатрапы тщатся снова закабалить нас, товарищи!.. Но наши руки отвыкли от цепей точно так же, как они привыкли к оружию! Партия большевиков вложила это оружие в наши руки, а в душу вложила тягу к свободе, товарищи!.. И Ленин великий нам путь озарил! Антинародный царский режим угнетал нас, но сквозь мглу просияло нам солнце свободы, и Ленин великий нам путь озарил, – повторился Женя, но тут же затараторил, исправляясь: – на правое дело он поднял народы, на труд и на подвиги нас вдохновил!..
Таким манером Женя прочитал весь текст гимна Советского Союза (до создания которого оставалось еще более двух лет). Беззастенчивые цитаты он перемежал собственными мыслями, почерпнутыми им частично у предыдущих ораторов, частично из курса новой истории, пройденного им в школе и университете. Он всерьез подумывал, не прочесть ли аудитории, охотно внимающей пышным оборотам Афанасьева, детские стихи Михалкова со строками:
Несут отряды и полки
Полотна кумача.
А впереди большевики —
Гвардейцы Ильича,
– и начал уже было читать, но в этот момент раздался буквально взрыв восторга, какой не вызвали бы строки не то что Михалкова, а и самого Пушкина или Шекспира. Тем более что мало кто из собравшейся в зале братии знал о Пушкине и Шекспире. Аплодисменты и рев были обращены явно не к Афанасьеву.
Он обернулся и увидел Ленина.
«Так, – мелькнуло в голове, – пора сползать с трибуны. Ильич нарисовался!..»
У него даже вспотели ладони, когда, повинуясь общему заразительному порыву, он принялся оббивать руки в неистовых аплодисментах. Бочком-бочком он сошел с трибуны, но не в зал, а ближе к президиуму, где на него никто и не обратил внимания, хотя он не был избран туда. Члены президиума точно так же завороженно смотрели на человека в распахнутом осеннем пальто; на то, как он быстрым шагом прошел по сцене, на ходу сняв пальто, как запросто сложил его на стуле и сверху накрыл кепкой. И в президиуме, и в зале все стояли, сорвавшись с мест, и грохотало тысячеголосое эхо. Афанасьев находился метрах в пяти от Ленина и мог прекрасно видеть, как тот некоторое время рассматривал обращенные к нему молодые лица, а потом извлек из кармана часы на шнурочке и несколько досадливым жестом показал на них: дескать, всё это архипрекрасно, что такой прием, но время-то, время уходит, батеньки!..
Афанасьев следил за тем, как Ленину подали карандаш, перо и чернильницу, а также кипу бумаг, которые, верно, он должен был просматривать то ли по ходу выступления на съезде, то ли… то ли это была чистая бумага. И тогда… У Афанасьева захватило дух. Ведь стоит Ленину, набрав чернил, хотя бы опробовать перо на бумаге, даже не написав ничего осмысленного, как перо и чернильница немедленно превратятся в отмычку номер один! Да, именно так! Но вот только попробуй выхватить у Ленина перо и чернильницу! На сколько частей в таком случае растащат его делегаты съезда?..
Товарищ Ленин между тем начал свою речь. Он расхаживал по сцене, заложив одну руку за спину, и усиленно размахивал другой. Тишина в зале установилась такая, что слышно было, как под сценой скребет партийная мышь.
– Товагищи, сегодня я хотел бы побеседовать с вами о том, каковы, товагищи, должны быть основные задачи Союза коммунистической молодежи!.. Очень, очень плодотвогная тема! Вне всякого сомнения, бугжуазная пгопаганда хочет пгедставить новую советскую молодежь чем-то бездуховным, газгушительным и чуждым всех ногм могали и нгавственности!..
В первых рядах у делегатов вытянулись морды. Ну Ильич загнул!.. Конечно, от него ожидали услышать про то, что нужно бить Врангеля, что нужно отнять у англичан бакинскую нефть на оккупированном теми Кавказе, что нужно гнать в шею засевших на Дальнем Востоке узкоглазых японцев и нахальных американцев… А Ленин – такое!
«Ага, это же на Третьем съезде Владимир Ильич и вылепил свою нетленку про то, что нужно „учиться, учиться и учиться коммунизму“, – размышлял Афанасьев, сидя на корточках за креслом одного из членов президиума. – Значит, скоро и произнесет. А нам вот-вот нужно отсюда сваливать… Надеюсь, тут бывают перерывы? И где Галлена и Альдаир?..»
– …именно молодежи пгедстоит настоящая задача создания коммунистического общества, товагищи…
«Сделал пометку на какой-то бумажке! – Сердце Афанасьева забилось тяжелыми, взволнованными, весело-злыми толчками. – Всё!!! Клиент созрел, письменные принадлежности можно забирать! Но как? Вот бы пригодились сейчас Альдаир и Галлена с их умением становиться невидимыми хоть ненадолго!»
– …чему мы, пагтия большевиков, должны учить и как должна учиться молодежь, если она действительно хочет опгавдать высокое звание коммунистической молодежи?..
Вне всякого сомнения, собравшиеся в зале делегаты чрезвычайно хотели узнать, чем они могут оправдать это высокое звание. Но, как могло показаться со стороны, – не все. Потому что как раз в тот момент, когда Ильич произносил с высокой трибуны съезда эти слова, в одном из проходов зала собрания началось какое-то нездоровое оживление. Оно прокатилось из глубины зала по направлению к сцене. Собравшиеся там, в проходах, вдруг стали отвлекаться от речи Ленина, двое или трое беспричинно схватились за лицо, один согнулся в три погибели, а еще несколько человек так и вовсе попадали на пол. Заскрежетали по полу раздвигаемые скамьи, густо установленные в проходах. Волны давки несколько раз колыхнули тело толпы; Владимир Ильич нахмурился и сделал выразительную паузу. По всей видимости, ему еще не приходилось встречать такое неуважение к своей речи. В особенности же когда в нескольких метрах от него какой-то тип вдруг взвыл утробным басом, перешедшим в траурный скулеж, а несколько находящихся близ него чубатых загорелых парней бравого вида без видимых причин разлетелись в разные стороны, усугубив и без того значительную давку в проходе.
– Ах ты, контра!.. – послышались сдавленные голоса. – Да я тебя!..
– Тс-с-с, босячье! Товарищ Ленин…
– А что он мне в бок ка-а-а-к!..
– Да не трогал я тебя!..
– А кто отшвырнул меня…
– Вот гнии-и-ида!!!
Ленин, нахмурившись и прищурившись совсем не добро, как о том повествуется в пасторальных произведениях бесконечной ленинианы, смотрел попеременно то в зал, то в президиум. Председатель подскочил, точнее, даже взлетел над сценой, загребая всеми конечностями, как собачка, которой кто-то отвесил сочного пинка. Он схватил колокольчик и принялся звонить, призывая к порядку. Паника в зале, однако же, нарастала, к тому же никто не понимал, что, собственно, произошло. Что сломало тишину?.. Владимир Ильич, стоявший у края сцены, вдруг услышал явственный звук, как будто на сцену бросили что-то тяжелое. Пол глухо содрогнулся под его ногами. «Что за провокация? – подумал он. – Опять заговор?.. Давно пора все околобуржуазные элементы повычистить! Надо поручить товарищу Дзержинскому поставить под личный контроль всё происходящее на съезде!..»
В нескольких шагах от Ленина Женя Афанасьев также предавался различным сумбурным мыслям, основной из которых было: «Уж не наши ли друзья дионы очухались и прибыли непосредственно на съезд? Ведь они могут на время стать невидимыми и… Тогда вся эта давка была бы легко объяснима. Невидимый Альдаир, никогда не отличавшийся деликатностью и светскими манерами, прокатился по проходу как бульдозер. Силушки-то немерено! А Альдаир что в видимом, что в невидимом состоянии не стал бы церемониться, особенно с теми товарищами, которые тут собрались…»
