Что-то тихо спросила Наташа, Ася смысла вопроса не уловила, услышала только слово «вселился».
— А понимать надо! — серьезно ответила тетя Фаина. — Всегда думать надо: что это — добро или зло? Как только подумал что-нибудь плохое — считай, это зло в тебя вселилось. Это еще не беда, это со всяким может случиться. Но кто-то с плохими мыслями борется, прогоняет их, понимает, что поддаваться им нельзя, — вот так зло в себе и побеждает. И никто в него не вселяется. А кто-то с плохими мыслями не борется. Наоборот — думает все хуже и хуже, а потом уже и делает что-нибудь плохое, а потом уже решает: ну и ничего, и еще хуже можно делать… Вот так зло в нем и растет. Бывает, так разрастается, что уже ничего человеческого не остается, одно только злое зло. И все, и погиб человек, скормил себя злу.
— А, я понял! — громко и восторженно сказал Василек. — Дьявол — это как вирус! Он заражает! От него лечить надо, а если не лечить — тогда он же все сожрет!
Ася удивилась. Откуда бы Василек мог узнать о вирусах? Да еще так свободно и так уместно оперирует понятием… Гениальная ассоциация.
Тетя Фаина, кажется, тоже удивилась. Помолчала, позвенела посудой, уважительно согласилась:
— Василек, ты очень правильно понял. Ты молодец. Надо же, как хорошо сказал: зло — это вирус. Болезнь. Если вдруг заразился — лечиться надо. А то и погибнуть можно. А какое лекарство от зла?…
— Добро, — сказали Соня и Наташа одновременно.
— Противовирусная программа, — важно сказал Василек, преисполненный невозможной самоуверенностью от похвалы самой тети Фаины.
Тетя Фаина засмеялась.
— Я ведь про людей говорила, — мягко заметила она. — А ты, оказывается, про компьютер…
— Ну и что? — удивился Василек безмятежно. — Это как будто все равно. Все живые, только разные.
Ася тоже засмеялась и вошла, наконец, в кухню, где обсуждался важнейший вопрос всех времен и народов — борьба добра со злом. Участники обсуждения тут же с радостными воплями полезли из-за стола, со звоном бросая ложки на блюдца и с грохотом двигая стулья. Вот странно: ее, так любящую тишину, покой и порядок, этот шум, гам, звон и грохот никогда не раздражали. Она даже радовалась, что ее встречают так… громко. Можно сказать — салютом из всех видов оружия. В том числе и психического. Вон как Соня смотрит. Как будто сто лет ее ждала, дождалась наконец, а теперь боится, что она опять сейчас уйдет. А Наташа не боится, просто радуется встрече, налетела с разбегу, обхватила за ноги, подержалась за Асю несколько секунд, а потом сунула ей в руку конфету, отступила на шаг — и задрала вверх сияющую мордашку, заглядывает в глаза, улыбается до ушей. Приглашает ее тоже порадоваться. Васька подбежал с топотом, схватил Асю за руку, потряс изо всех сил, заорал во весь голос:
— Привет! Чего ты так долго? Иди скорей кушать!
И опять с топотом поскакал к столу, принялся двигать стулья, потащил из угла кухни еще один. Со страшным грохотом.
— А вот чтобы без паники — это слабо? — поинтересовалась тетя Фаина, оглядываясь от плиты, кивая Асе и улыбаясь. — Асенька, наведи-ка порядок, а то у меня уже никакого авторитета не хватает… Народ! Ну-ка быстро по местам! Что это вы тут ансамбль песни и пляски устроили? Человек с работы пришел, а не с вечернего променаду. Ась, иди переоденься, руки помой, причешись, что ли… В общем, минуты через три все согреется, а то я заранее не стала греть, кто ж знал, как ты задержишься…
Это был скрытый вопрос. Даже несколько вопросов: была экстренная операция или какая-нибудь бюрократическая суета, хочет ли она есть или только чайку попьет, сильно ли устала и почему не позвонила, что задержится.
— Спасибо, — сказала Ася, тоже улыбаясь тете Фаине. — Я сейчас.
Это были ответы на скрытые вопросы: операции не было, устала не сильно, есть буду, а не позвонила потому, что бессовестная… Об остальном расскажу позже.
Она щелкнула по носу опять подскакавшего к ней Ваську, потрепала стриженые вихры Наташи, быстро чмокнула Соню в щечку, строго сказала: «Всем оставаться на местах» — и пошла переодеваться, мыть руки и причесывать свой двухсантиметровый ежик волос. У больного Гонсалеса — и то волосы длиннее. И у майора квадратного. Но раз тетя Фаина велела причесаться — она причешется. Значит, так надо. Тетя Фаина всегда знала, как надо… Наверное, сейчас ей надо в отсутствие Аси быстренько сориентировать детей на правильную линию поведения. Решить вопросы внутренней политики. Скорее всего — кто-нибудь что-нибудь натворил такое, что может ее, не дай бог, расстроить. Например, Митька пару схлопотал… Хотя это вряд ли, Митька встретил ее спокойно, даже с нетерпением — мотоцикл же… Может быть, Соня опять плакала? Тоже не похоже. Соня сегодня спокойная, и глазки не опухли, и не прячет она их, хоть и смотрит с выражением лица типа «только не уходи, пожалуйста». Но она почти всегда так смотрит. Тогда, наверное, одно остается — Васька с Наташей подрались. Ну, это дело обычное, это ее ни в какую погоду не может расстроить. Дерутся они всегда подушками, а мирятся через пять секунд после самой ожесточенной драки. Причем мирятся торжественно и навсегда. Что ж тут может ее расстроить?
Тетя Фаина — перестраховщица. Просто она до сих пор помнит, как отреагировала Ася, когда в доме вдруг появился первый ребенок. То есть, конечно, ребенок был далеко не первым, и до него у тети Фаины, по ее собственному выражению, «дети не переводились». Но Ася-то об этом не знала. Поэтому, вернувшись однажды вечером и обнаружив в кресле в углу самой большой, «гостевой», комнаты крепко спящего пацана лет трех, Ася страшно удивилась.
— Копышевы подкинули, — мимоходом объяснила тетя Фаина. — Им дочка Саньку на лето привезла, а у них новости: камни в желчном пузыре, здрасте-пожалте… У нее камни, у него-то нет. Ну, так ребенка с мужиком не оставишь, верно? Вот они мне Саньку и подкинули на пару недель. Пока она в больнице будет.
Санька проснулся, открыл глаза, завозился в кресле, протянул к Асе руки и радостно сказал:
— У-у-у! Мама! На Шашу!
Ася впала в панику. Мало того что в доме чужой ребенок, так он еще, похоже, в умственном развитии отстает! С первой встречи назначил ее мамой! И что теперь делать? И где теперь будут тишина, покой и порядок? Ася потихоньку отступила от протянутых к ней Санькиных рук и растерянно спросила:
— Тетя Фаина, а почему эти Копышевы мальчика вам оставили? У них разве никаких родственников нет?
— Как же нет? — удивилась тетя Фаина. — Я и есть! Я им двоюродная бабка со стороны первой жены деда по отцу… То есть по отчиму. Да это все не важно, мы все родня. Ты не опасайся, Санька тебе не помешает, он воспитанный. И руки не свяжет, шуметь не будет. Я сама с ним заниматься буду. Не захочешь — и не увидишь, и не услышишь его ни разу. А захочешь душу погреть — так вот он, рядом… Ты когда-нибудь детей на руки брала?
