Снова пауза.
Нет. Как я уже говорила, не могу произнести это слово.
Самоубийство.
На следующий день я обнаружила, что мой пакет пуст. Я знала, что что-то не так, по крайней мере мне так казалось. За предыдущие несколько месяцев я получила четыре или пять записок. И неожиданно, когда я изменила стрижку, причем кардинально, с длинных волос на короткие, — ни одного письма.
Я ждала неделю. Две. Три. Ничего.
Отодвигаю стакан и обращаюсь к бармену:
— Можете забрать?
Настало время выяснить, что происходит, поэтому я сама себе написала записку.
Бармен отсчитывает сдачу и как-то странно смотрит на меня. Девушка, сидящая поблизости, тоже не отрывает от меня глаз. Она показывает на свои уши. Наушники! Я говорю слишком громко.
— Ой, извините! — шепотом обращаюсь к бармену.
В ней говорилось: «Ханна. Какая у тебя клевая стрижка. Извини, что не сказал этого раньше». В конце я пририсовала смайлик. Чтобы никто не заметил, что я сама кладу записку в свой пакет, я написала еще одну — для обладателя соседнего «ящика». После урока я подошла к стеллажу и положила вторую записку, после чего сделала вид, что проверяю свой пакет, хоть я и знала, что он пуст, и оставила себе письмо.
Что было на следующий день? Ничего.
Записка исчезла. Может, для тебя это была ерунда, Зак. Но думаю, сейчас ты уже так не думаешь.
Мой мир рушился.
Мне были нужны эти послания. Мне нужна была поддержка, которая содержалась в записках.
А ты? Ты лишил меня этого. Ты решил, что я не заслуживаю поддержки.
Чем дольше я слушаю записи, тем сильнее становится ощущение, что я ее знаю. Не ту Ханну, какой она была несколько лет, а ту, которой стала в последние месяцы. Я начинаю ее понимать. Ханну в конце ее жизни.
Последний раз я был рядом с умирающим человеком в ночь после вечеринки, когда увидел автомобильную аварию. Как и в случае Ханны, никто не знал, что ему суждено умереть. Тогда тоже было много людей вокруг, но что они могли сделать? Они стояли рядом с машиной, пытаясь успокоить водителя, ожидая «скорую», разве могли они помочь чем-то еще?
Или люди, которые сталкивались с Ханной в школьных коридорах или сидели рядом с ней на уроках, могли ли они спасти ее? Может, тогда, как и сейчас, было уже слишком поздно?
Что, Зак, сколько записок ты взял? Сколько посланий я так и не прочитала? А ты читал их? Надеюсь. Хоть кто-то должен знать, что люди на самом деле думают обо мне.
Оглядываюсь. Тони все еще здесь, жует картошку фри и поливает гамбургер кетчупом.
Признаю, я не так часто выступала на уроках, но когда я высказывала свое мнение, было ли оно кому-то интересно? Писали ли мне записки? Было бы приятно узнать. Может, это помогло бы мне открыться.
Это нечестно, Ханна. Если бы Зак знал, что у тебя проблемы, что тебе тяжело, уверен, он не стал бы воровать твои письма.
В тот день, когда исчезла записка, которую я сама себе написала, я стояла около двери в кабинет и с кем-то, не помню уже с кем, разговаривала. Но это было лишь прикрытием моей слежки за происходящим около стеллажа. Все проверяли свои пакеты, а ты, Зак, одним пальцем отодвинул край моего пакета и заглянул внутрь — пусто. После чего, не глядя в свой пакет, пошел к двери. Это меня заинтересовало.
Бармен убрал мой стакан и теперь протирает стойку.
Конечно, это ничего не доказывало. Может, тебе просто нравилось смотреть, кто получил записку, а кто нет. Поэтому на следующий день во время ланча я заглянула к миссис Бредли, взяла свой пакет, положила в него записку и поставила его на самый край полки.
После урока я снова заняла наблюдательную позицию около двери.
Идеальная подготовка.
Ты открыл мой пакет, увидел записку и попытался ее достать. В этот момент пакет упал на пол, ты покраснел, но тем не менее наклонился и поднял его. Какова была моя реакция? Я не могла в это поверить. Да, я все видела своими глазами. Я даже ожидала, что все так и будет, но все равно я отказывалась это принимать.
Когда мой план сработал и доказал, что это был ты, я отошла в сторону от двери. Ты выбежал из класса, завернул за угол… и тут мы встретились, лицом к лицу. Я смотрела на тебя в упор, до жжения в глазах. Потом я опустила голову, а ты, воспользовавшись замешательством, убежал по коридору.
Она не требовала от него объяснений. Они ей были не нужны. Ханна все видела своими глазами.
Когда ты был уже достаточно далеко, я заметила, что ты опустил глаза, словно что-то читал. Мою записку? Точно. На мгновение ты обернулся, чтобы узнать, слежу ли я за тобой. Я даже испугалась. Извинился ли ты? Начал ли возмущаться, доказывая, что ничего не делал?
Ни то, ни другое. Ты отвернулся и пошел вперед, все удаляясь от меня в направлении выхода, к своему спасению. А я все так же стояла посреди коридора — одна, — пытаясь понять, что только что произошло и почему. И тут я осознала: я не стоила твоих извинений, Зак. Ты вообще счел, что лучше меня просто проигнорировать. Отлично!
Пауза.
Тут, наверное, нужно кое-что объяснить.
Моя последняя записка была адресована Заку, там даже упоминалось его имя.
Я написала, что в тот момент мне пригодилась бы любая поддержка, которая содержалась в письмах. Поддержка… которой он меня лишил… которую он украл.
Стучу пальцем по столу, пытаюсь успокоиться и посмотреть на Тони. Интересно ли ему, что я слушаю? Волнует ли его это?
Но я не могла больше терпеть. Видишь, Зак, злость нарастала не только в тебе.
Я крикнула ему вслед:
— Почему?
В коридоре почти никого не было, а те, кто переходил из кабинета в кабинет, аж подпрыгнули от испуга. Но только несколько человек остановились. Он стоял там, смотрел на меня, запихивая мою записку в задний карман. А я все кричала и кричала одно слово — «Почему».
Из глаз наконец хлынули слезы.
— Почему? Почему, Зак?
Я слышал об этом случае. Без какой-либо видимой причины Ханна начала истерить, опозорив себя перед школой. Но все ошибались — причина была.
Расскажу вам немного о себе. Итак, мои родители любят меня. В этом не может быть сомнений, но в последнее время им пришлось нелегко. Все изменилось, когда за городом открылось вы сами знаете что.
Я помню это. Каждый вечер родители Ханны мелькали в новостях, предупреждая, что если откроется огромный торговый центр, то все маленькие магазинчики в городе просто погибнут.
Когда это произошло, родители стали отдаляться от меня. На них навалилась масса проблем. Конечно, они разговаривали со мной, но не так, как раньше. Когда я подстриглась, мама этого даже не заметила. И насколько я знаю — спасибо тебе, Зак, — в школе на это тоже никто не обратил внимания.
Я обратил.
На стеллаже рядом с нашими пакетами был пакет миссис Бредли. И мы могли писать ей записки по поводу ее уроков. Критические или нет — какие угодно. Еще она хотела, чтобы мы предлагали темы для обсуждения и дискуссии. Так я и сделала — написала миссис Бредли письмо, в котором говорилось следующее: «Самоубийство — это то, о чем я думаю. Не то чтобы серьезно, но такие мысли закрадываются в голову».
Я помню эту записку дословно, потому что переписывала ее десятки раз, прежде чем положить учительнице. Я писала, выбрасывала, снова писала, сминала, выкидывала.
Но зачем я решила это написать? Этот вопрос я задавала себе каждый раз, когда садилась к компьютеру и набирала слова. Зачем мне это было нужно? На самом деле я не думала об этом. Просто в голову пришла идея, и я решила, почему бы не поговорить об этом. И потом, эту тему мы еще ни разу не обсуждали. Я уверена, что многие задумывались о проблеме самоубийства, так? Так почему бы не обсудить ее всем вместе?
Или, если копнуть глубже, может, я хотела, чтобы кто-нибудь понял, кто написал записку, и тайно помог мне? Возможно. Не знаю точно. Но я старалась ничем себя не выдать.
Стрижка. Ты отводила глаза в коридорах. Ты была осторожна, но были знаки. Небольшие, но были. А затем ты вдруг пошла на поправку.
Кроме того, я выдала себя тебе, Зак. Ты знал, что это я написала записку миссис Бредли. Ты должен был догадаться. Она достала ее из своего пакета и прочитала на следующий день после того, как я тебя застукала, после моего срыва.
За несколько дней до того как принять таблетки, Ханна была самой собой. Она здоровалась со всеми в коридорах, не отводила глаза при встрече. Перемены были радикальными: она не вела себя так вот уже несколько месяцев. Она была очень похожа на настоящую Ханну.
